Два дня до солнца

Вишни у нас тоже есть, они в каждой бутылке. Но пока до них далеко.

Дан берет свой стаканчик, смотрит на него.

– Ну что, Создатель, выпьем за знакомство и прочее?

– А что у нас прочее?
– интересуюсь я и беру свой, касаюсь его бумажным боком стакана Дана.

В ответ - усмешка.

– Прочего будет много чего интересно, поверь.

– Почему ты со мной?
– в который раз спрашиваю я, пристально глядя на него.

Плевать, как это звучит. Он прекрасно понял.

Почему оказался тогда в кафе? Почему появился перед горгонидой? Почему открыл дверь в квартире Игоря? Почему едет со мной в поезде и пьет пьяную вишню?

Правда, пьет. Вижу, как колыхнулись пряди волос, когда он запрокинул голову, чтобы отпить наливку.

– Потому что, - следует очень исчерпывающий ответ.

Я, сделав глоток, начинаю кашлять.

Дан, чуть подавшись вперед, любезно хлопает меня по спине.

– Когда я сказал про крест, то не шутил.

Я вдруг осознаю, что в его голосе нет ни намека на шутку, иронию или ехидство. Он - серьёзно.

Повисает тишина.

Дан смотрит на меня, чуть склонив голову к плечу. Не знаю, сколько так проходит времени.

Я открываю рот, чтобы задать вопросы, но он опережает меня:

– Однажды я просто понял, что существую. Так… неясно, нечетко, улавливая лишь кое-что из окружающего мира. У меня были знания. Не мои - чужие. Но я мог ими пользоваться. Не в полной мере, не так, как сейчас.

А потом… потом вдруг ощутил все: запахи, звуки, вкусы, касания, увидел, что вокруг. И это совсем не походило на то, что было раньше.

Я замираю со стаканом, кажется, совершенно забыв, что надо пить.

Это что я сейчас слышу? О чем он?

Но Дана моя реакция совершенно не интересует, он просто добавляет себе наливки.

– Потом я осознал, что как раньше - не будет. Ничего нельзя вернуть. А ещё будто что-то резко оборвалось. То, что держало меня, давало жизнь и оставляло в безопасности. А тут раз - и куда-то вытолкнуло.

Я с трудом сглатываю:

– Ты о чем вообще?

– Пей, - хмыкает Дан.
– Потому что на трезвую это не принять.

Некоторое время он смотрит на меня. Даже тьма не укрывает от взгляда, прошивающего тысячами игл.

Я принимаю его совет, глотаю горяче-сладкую наливку. Жестом фокусника он вновь наполняет мой стакан.

– Я не понимал, где нахожусь, - продолжает он.
– Осмотрелся - какая-то комната. Попытался сдвинуться, и тут что-то ударило по голове. Так, что аж искры полетели из глаз. И вот, я пришел в себя в подвале. Это, конечно, определил потом, когда выбрался. Когда дотянулся до Якоря.

– Какого Якоря?
– напряженно переспрашиваю я.

Дан фыркает:

– Ты его видел совсем недавно. Когда мы стояли у замковой стены. Такой худой, русоволосый, в кожанке. Та ещё язва, познакомишься, Тиглат хоть и зануда, но толковый.

– Тиглат?
– уточняю.

– Тиглат Волшебные Пальцы, - нараспев протягивает Дан.
– Ему не нравится это прозвище, но оно очень подходит. В каком-то смысле он наш коллега - напишет текст на любую тему на таком уровне, что будешь рыдать от зависти. Тиглат - ник на биржах копирайтерства.

Я только приподнимаю брови, но больше не задаю вопросов. Снова делаю глоток. Пожалуй, он прав. Трезвым это воспринимать сложно.

– Якорь - это уникальный дар, - продолжает Дан.
– Не менее уникальный, чем Создатель. Якорь тянет к себе всё то, что создали такие, как ты, Антон. И кроме этого ещё много чего интересного.

– Как… - Я хмурюсь.
– Как это происходит?

– Как у других - не знаю, - пожимает он плечами.
– У меня было просто состояние, как у дикого зверя. Безмолвно выл и тянулся-тянулся-тянулся…

Его интонация не меняется, но у меня вдоль позвоночника проносится ледяная стрела. Потому что в каждом слоге - страх. Страх настолько сильный и вязкий, что невозможно дышать.

Это странное осознание: у Богдана Ярасланова может быть страх. Такой страх.

– А… дальше?

Он чуть прищуривается, смотрит в окно. Там проносятся дома в оврагах, фонари и лента ночной реки.

– Не знаю, сколько так прошло времени. Но в какой-то момент открылись двери, и я увидел Тиглата. Порядком обалдевшего, испуганного, до ужаса уставшего, но… способного вытащить меня. И он вытащил. Хоть сам едва не окочурился от моего вида.

– Что было с видом?

Дан смотрит на меня так, что вмиг отпадают все вопросы. Я отбираю у него бутылку и уже сам разливаю остатки наливки. Вишни, как и ожидалось, застревают в горлышке. Приходится встряхнуть, чтобы упали в стаканчик. Они делают это слишком шустро, плюхаются, и капли летят прямо на пальцы Дана.

Он медленно поднимает руку, смотрит на то, как в свете звезд чернеет наливка на белой коже. Как-то странно, совершенно нечеловечески улыбается и подносит их к губам.

В тот же миг у меня во рту появляется солоновато-металлический вкус, а перед глазами вспыхивают желтые фонари у замковой стены. К горлу подскакивает дурнота. Алкоголь немного притупляет ощущения, поэтому удается сделать глубокий вдох. Но вопрос срывается сам:

– Там… тогда… это была кровь?

Он не меняется в лице, прикрывает глаза - только подрагивают ресницы.

– Это была кровь.

Спокойным, совершенно безразличным тоном и… чистую правду. Больше ничего не надо спрашивать. Надо ещё много узнать, но язык не поворачивается говорить.

– Твоя горгонида, - внезапно резко переводит Дан тему: - Её больше нет. Придумывай что-то другое. С горгонидами сейчас вообще лучше не связываться. Потому что они не просто фантазия.

Я только чувствую, как отвисла собственная челюсть. Но все же беру себя в руки.

– В смысле? Это как раз фантазия.

Дан смеется, немного хрипло и как-то ломано, очень странно звучит:

– Если захочешь - познакомлю тебя с «фантазиями», Антон. Даже далеко не надо ехать, плюс-минус полтора ста километров. Или сколько там до Одессы?

Я опять теряю дар речи. В смысле, до Одессы?

Дан же допивает все до капли, отодвигает стакан в сторонку и невозмутимо укладывается.

– Уже поздно. Завтра придется тебя и правда выносить из поезда.

Я бросаю взгляд на экран телефона. Три часа ночи. Поздно… Но как сейчас заснуть?