Двадцать четыре секунды до последнего выстрела

— Не превратился, — сказал Джим, и Александр вспомнил оригинал сказки — действительно, лягушку нужно было не целовать, а бросать. Он отвёл взгляд, чтобы не видеть крупных зелёных осколков. 

Нужно было что-то сказать. На язык просилось разве что «прости», но какой там. За такое не извиняются. 

Джим перешагнул через осколки, оказавшись к Александру совсем близко, запрокинул голову и прикрыл глаза. Выдохнув, Александр пальцем подтёр помаду в левом уголке его губ. Джим улыбнулся.

— Ты почти свёл меня с ума, знаешь… — проговорил Александр, — Я ведь… Джим, я ведь не убивал Эда Стедджирса, правда? 

— Как жаль, — прошептал Джим, — что ты не помнишь. Нет, не убивал. Мы с тобой занимались кое-чем более интересным, сладкий. Тебе понравилось. 

— Скажи, что ты понял, — попросил Александр слабо. 

— Я понял, — ответил Джим, открывая глаза. Его взгляд был удивительно пустым. В нём не горела мысль, не было даже безумия. 

Он действительно понял. Но понимание ничего не значило и ничего не меняло. 

— Всё, что я хотел сказать… — Александр выдохнул, но не договорил Джим кивнул: 

— Я знаю. 

— Кроме одного, Джим. Всё это время… Больше года прошло. Я так и не понял, что тебе нужно от меня. Разговоры? Пожалуйста… Ты звонил мне среди ночи, и это было круто, правда. Мы могли бы говорить и дальше, сколько угодно, о чём захочешь. Дружба? Я ни с кем не был настолько откровенен, и ты это знаешь. Секс? Я не совсем по этой части, но мы бы что-нибудь придумали, — Александр говорил быстро, собственные слова душили его, а от улыбки Джима становилось дурно. — Мы можем что-то придумать даже сейчас. Или скажешь, что хочешь убить меня? 

Александр отступил назад совсем немного, тоже улыбнулся и покачал головой:

— Нет, Джим. Мы с тобой оба знаем, ты не хочешь моей смерти.

Джим снова подошёл ближе, зеркаля действия Александра, провёл пальцем по его лицу, от угла губ и ниже, к подбородку. Он продолжал улыбаться, и Александру отчаянно захотелось затрясти его как куклу за плечи, чтобы увидеть снова знакомое выражение глаз, чтобы найти внутри что-то живое. 

— Ты не хочешь моей смерти, — повторил он твёрдо, не отводя взгляда, — более того, ты боишься её. Ты сделаешь что угодно, чтобы не увидеть меня мёртвым, Джим. 

Впервые нечто отдалённо напоминающее Джима блеснуло внутри глаз. Негромко рассмеявшись, Джим мягко сказал:

— Да, сладкий. Что угодно.

Глава 62

Собирая винтовку, Себ почти не думал о выстреле, который предстоит сделать. Тихое место, большое расстояние, никаких помех — думать о нём не было смысла. Его мысли занимал сам Александр Кларк. 

Как вышло вообще, что Джим заинтересовался им? Что в нём такого? И как он сумел снять этот чёртов фильм? 

Вопросы носились в голове по кругу, и не было никого, кому их можно было бы адресовать. Он спросил бы Джима, но увы, тот ушёл рано утром. Его состояние Себу не нравилось совершенно. Этот пустой взгляд напоминал ему о тех ребятах, которых война поломала. Они возвращались домой, рыдали ночами в подушку, кричали от громких звуков и уже не восстанавливались до конца. У них были похожие мёртвые глаза. 

Но Джим куда сильнее, чем рядовой солдат. 

Правда, и куда безумнее. Последние его приступы, ещё до фильма, были крайне тяжёлыми, ещё немного, и Себ побежал бы к доку за консультацией. А после фильма они прекратились. Наверное, это был хороший показатель. 

Позиция, которую выбрал Джим, располагалась в мансарде четырёхэтажного дома на Коттон-лейн. Себ открыл дверь ключом, поднялся наверх и расположился на середине комнаты. Открыл окно. 

Джим примерно указал, куда смотреть — прямо на двенадцать часов за низкими заграждениями начинались уже частично разобранные декорации к фильму. Себ раньше такого не видел — для съёмок построили целый ряд неполноценный домов. У одних было всего по две стены, у других отсутствовали крыши. Возле у одного из домов с большой стеклянной витриной на основном этаже Себ и увидел Джима. 

«Мать твою», — прошептал он, разглядывая босса и друга в бинокль. Он вообще перестал понимать хоть что-то. Чёртов цирк!

На Джиме был красный гейский пиджак. Обувь отсутствовала. А когда Джим повернулся и махнул Себу, точно угадав, что он уже занял позицию, стало ясно, что рубашки или майки под пиджаком тоже нет. А ещё Себ рассмотрел яркую помаду на губах. 

Подумалось, что когда дело будет сделано, он задаст Джиму немало вопросов. И плевать, какую цену придётся заплатить за ответы. 

Снова повернувшись к Себу боком, Джим облокотился о стекло, и Себ понял, что видел эту декорацию в фильме — там внутри располагалось кафе из первой сцены. 

Он бросил взгляд на новые всё ещё непривычные часы с черепом: без двадцати два. 

«Ровно в два часа восемнадцать минут», — так сказал Джим. 

Джим ждал неподвижно, и на самом деле, это было очень нехарактерно для него. Он не думал, не слушал музыку, просто стоял и, по идее, должен был начать изнывать от скуки. Но нет.

Остановившийся на Коттон-лейн кэб Себ заметил сразу и тут же узнал человека, который вышел из машины. Александр Кларк заметно нервничал и даже не пытался этого скрыть. Он одёргивал тонкую куртку, приглаживал волосы, тяжело печатал шаг, пока шёл к декорациями. 

На углу он остановился, и Себ подумал о том, что… 

Чёрт, он мог бы выстрелить сейчас. Да, неудобный угол, да, пришлось бы взять винтовку в руки, но один выстрел закончил бы всё разом. Джим пришёл бы в ярость. Но почему-то Себу казалось, что так было бы проще всем: и Кларку не нужно готовиться к смерти, и Джим будет избавлен от разговоров с человеком, который создал «Стеклянную стену». 

Конечно, Себ не пошевелился. У него был приказ, и нарушать его он не собирался. 

В голове медленно крутилось умножение. Пять тысяч девятьсот шестьдесят на шестьсот сорок три. Слабо результат возвести в квадрат? Выходили триллионы, четырнадцать цифр в числе. Два ноля на конце. Тринадцать… нет, четырнадцать триллионов, после нулей в конце четвёрка, девятьсот девяносто восемь — это сотни тысяч… 

Он не успел досчитать. Александр Кларк, собравшись с духом, всё-таки пошёл к Джиму.