Двадцать и двадцать один. Наивность

– Интересно, у кого хватило мозгов строить гостиницу рядом со следственным изолятором?

– На самом деле ещё в 2006 году планировалось перенести СИЗО в другой город, а само здание переоборудовать полностью в гостиницу, – отвечала ресепционистка. – Но мэр распорядился, чтобы только половину «Крестов» переоборудовали в гостиничные номера. Не целесообразно, но как у нас в Смольном скажут, так и будет. А знаете, что это здание считается историческим достоянием? В 17-году прошлого века изолятор специализировался на политических заключённых…

– О, да! – с улыбкой пропела Виктория. – Каменев, Троцкий, Луначарский и прочие, прочие, прочие. А можно в свободное время будет мельком взглянуть на их камеры? Они в этом отсеке?

– В этом, – подтвердила ресепционистка. – Если хотите, девушка, можете сами выбрать себе номер, если, конечно знаете, где эти граждане сидели.

– О Боже, Миш, ты это слышал?! – Виктория с издёвкой глянула на юношу. – Я вас добью сегодня!

– Молю, Адольф с юбке, давай хотя бы к Луначарскому, – попросил Муравьёв. – Нарком просвещения, на него я ещё соглашусь.

– Нет, Григорий Лепс, только к Троцкому! Никакого просвещения тебе не видать!

– Да я не Григорий Лепс! – взвыл Муравьёв. – Ты уже достала!

– А я не Гитлер! Так что мы квиты.

– Я не похож на Лепса, – возразил Муравьёв. – А у тебя чёлка на левый бок, ты воинствующая, ты вегетарианка, ты художник, ты оратор, ты хочешь завоевать мир и шпаришь на немецком, и не терпишь фамильярность.

– Я знаю не только немецкий, я не люблю искусство, и ещё одно и самое главное – я интернационалист.

– Да хватит вам уже! – прервал Миша. – Задолбали ругаться, не все равно в каком номере жить?

– Нет! – в один голос ответили социалисты, но окончания их предложений разошлись в противоположные стороны.

– …только к Троцкому!

– …только не к Троцкому!

– Я пошёл отсюда, – махнул рукой Миша, толкая двери. – Как всё решите – позовите!

«Ни стыда, ни совести у людей», – гневно думал Орлов, оставшись на улице. – «Им лишь бы потявкать не по поводу. Почему так? Почему нельзя решить все мирно и спокойно? Ненавидят они друг друга – так вообще бы друг с другом не разговаривали. Один троллит и сам на свои шуточки налетает, другая выскочка заумная, в каждой бочке – затычка».

Нева на самом деле прекрасная. Миша был уже в этом городе, но давно – в несознательном возрасте. На экскурсиях он постоянно зевал, шалил вместе с Серёгой, а когда их усмиряли – засыпал. Каждый год они с родителями ездили на море, и море Миша очень любил. Но Нева оказалось не менее прекрасна. Орлов вспомнил, что существует остров Кронштадт, окружённый Балтийским морем. Вот это была бы отличная мечта – попасть в Кронштадт.

– С тобой что-то не то, – прервала его мысли Виктория, облокотившись на стену рядом с ним. – Ты был менее агрессивным до этого дня.

– Всё нормально со мной! Не надо выражать эту твою… псевдозаботливость.

– Почему псевдо? Мне правда не всё равно.

– Да что ты говоришь? – с горечью усмехнулся Орлов. – Ты знаешь, что мне становиться не по себе, когда кто-то орёт!

– Ты сейчас сам кричишь, – надавила Виктория. – С чего бы тебе включать истеричную тринадцатилетнюю девочку?

– Вы всё решили с номером?

– Не избегай вопросов!

– Я сам себе противен, – печально вздохнул Михаил. – Тебе ли не знать, что у меня зачастую бывают подростковые заскоки. Сегодня бы в нашей школе начались бы подготовительные курсы к ЕГЭ, выпускному, каждый май мы с пацанами прогуливали физ-ру, лежали бы на подмостке рядом со школой, или умотать в соседний маркет, чтобы купить сухарей или мороженца. Мне не хватает обычной жизни, я никогда не стремился к этому, она мне даже была скучна, но…Вот ты! Тебе разве не было жалко, когда ты заканчивала свою школу, расставаться с детством, прежними друзьями и стать революционером?

– Нет, не жаль, – тихо ответила Виктория. – Я давно оторвала от себя эту жизнь, мне не терпелось стать самостоятельной. Тебе тяжелее, тебе не по своей воле пришлось уйти, но я тебя не жалею. В конце концов, ты парень – обязан это переболеть и стать, наконец, взрослым. Что бы ты делал, как закончил бы школу? Подался в институт? А дальше – работа до конца дней своих. Пенсию я в расчёт не беру. Скукотень, тем более хорошо жить в такой стране могут позволить себе только люди с капиталом. А пролетариат с ожирением мозга работают на них днём и потом в ночную смену, воруют, ради… каких-то бумажек? Разменные моменты, как Иуды. Серые люди. Гордись, что ты попал на этот путь! Лучше уж в тюрьме сидеть с чистой совестью, чем унижаться на воле.

– Кстати, о тюрьме, у тебя есть план, как до суда освободить подследственного?

– Существует целый свод законов, можно найти несколько лазеек, в частности – освободить его под подписку о невыезде. Но он шефу нужен в Москве. Идём в номер, пока Муравьёв не переубедил дать ему отдельный.

– Ну уж нет! Ты обещала мне сегодня рассказать о сионистах. Я… я не понимаю: ты всё знала, что-ли?

– Знала конкретно о чём? – Виктория подозрительно сощурила глаза.

– Не притворяйся, – Михаил отвернулся. – О том, что большевики были иллюминатами.

– Знала.

– Да?! – от злости воскликнул Орлов. – Вот так вот просто? Они же наши враги, а… а ты их превозносишь, как героев! Что это было сегодня? Демонстрация, вот эти вот красные ленты. А номер-камера? Камера лидера иллюминатов, сионистов… как их там точно…

– Прекрати психовать, – железный голос Дементьевой беспрекословно подействовал на Михаила. – Во-первых, последние большевики умерли около десяти лет назад, а тем более – большевики-сионисты. Они полегли ещё в 30-х годах, какие они нам враги? Во-вторых: наш враг – не Керенский и не Ленин, наш враг – Единая партия. Наш враг – нынешний строй. Комитет 300, крестоносцы – как угодно, имена не имеют значения. Нужно по делам судить, а не по тому, кто официально был сионистом, а кто не был. И, в-третьих, если бы не этот самый лидер иллюминатов, то никакого освободительного переворота для людей не было бы – это факт, а не то, что он хотел или не хотел.

– Ладно, всё, остынь. Я понял, ну а… артефакт? Ты о нём знаешь?

– Не знаю, – с желчью прошипела девушка. – Я никогда раньше не встречала ни упоминай, ни архивов, ни воспоминаний об артефакте. О нём осведомлен лишь узкий круг лиц, можешь сам догадаться – что за круг.

– Иллюминаты?

– Да. Я больше, чем уверена, что он либо у них, либо они до сих пор собирают информацию.

– Кстати, а откуда ты услышала?

– Твой отец мне говорил. Он работал над поиском ключа, и как-то упомянул, что это может быть совсем не документ. Мы долгое время проводили за разборкой архивов, он многое мне рассказывал, но… это никак нашей темы не касается. Ты успокоился? Идём.

Михаил смирился с апатией, обычно она начиналась в конце августа – сказывалась холодная погода северного города. Он уныло поплёлся вслед за блондинкой, а на ресепшене его окликнула девушка-администратор.

– Послушайте, – шёпотом подозвала она его так, чтобы Виктория не услышала и ушла вперёд. – Я пыталась предупредить девушку, но она так горячо спорила с молодым человеком, что просто не дала мне сказать и фразы. Вы выбрали не очень удачный номер…

– А что там такое?

– Там сквозняки жуткие, номер оборудован, конечно, но мы крайне редко туда кого-то заселяем, жалуются посетители, – пожала плечами девушка. – Странное дело.