Двадцать один год

Регулус и Барти переглянулись с напряженной холодностью. Энтони всем видом говорил, что от комментариев воздержится. Зато Монтегю молчать не стал:

– Я слыхал, она тайно спуталась с полукровкой. Похоть задурила ей голову. Удивляюсь, если родня приняла её обратно домой.

“Кто бы говорил о похоти”, - хмыкнула про себя Лили и с вызовом уставилась в смуглое лицо Оливера:

– А я считаю, она права. Во-первых, Пожиратели смерти - преступники и подлежат суду. Во-вторых, она спасала любимого. Наверняка ему бы не поздоровилось, если бы о нем узнали её жених или брат. И ведь почти точно они узнали, и она лишь опередила их.

Регулус и Барти брезгливо скривились. Линнет рассматривала её, как диковинное насекомое. В зеленоватых глазах Энтони мелькнуло любопытство. Монтегю побагровел:

– Ради мелкой страстишки предать долг - это можно оправдать?

– Не кипятись, Оливер, - бросил Энтони наконец.
– У вас с мисс Эванс разные понятия и ценности.

– Ты прав, - Монтегю отхлебнул пива и смерил фигурку Лили уничижительным взглядом.
– Я просто удивляюсь, как за столько лет понятия могли не сменится. Может, прав Салазар Слизерин?

Слизнорт слегка напрягся, а Регулус подхватил:

– Да, жаль, его наследник вряд ли вернется в Хогвартс…

– Что делать, - развел пухлыми руками зельевар.
– Последние, кто с ним связан, были Гонты, а род их пресекся.

Лили вскинулась: шанс удовлетворить любопытство сам плыл в руки.

– Сэр, простите, а вы не могли бы рассказать о Гонтах подробнее? Почему Сами-Знаете-Кто называет себя наследником их рода?

Она могла бы поклясться, что никогда не видела старика таким смущенным. Регулус стиснул вилку, остальные уставились на нее с недоверием и страхом.

– Гонты… - Слизнорт покрутил ус.
– Гонты - один из древнейших родов магической Британии и самый чистокровный из всех. Они состояли в родстве с Салазаром Слизерином и Кадмом Певереллом. От Слизерина у них остались, кроме реликвий, совершенно особенный дар - парселтанг, змеиный язык. Однако в стремлении сохранить кровь в чистоте они… хм… чересчур увлеклись родственными браками, выродились и совершенно обеднели. Последний представитель рода сейчас находится в Азкабане.

– Так почему же Вы-Знаете-Кто относит себя именно к ним?
– нетерпеливо повторила Лили. Глаза Регулуса жгли её насквозь. Слизнорт мялся, краснел и наконец вздохнул, точно взмолившись:

– Он… Он змееуст. То есть владеет парселтангом. Мисс Эванс, давайте сменим тему. Мне, знаете ли, неприятно об этом говорить.

========== Глава 41. Лихорадка ==========

Разговор со Слизнортом не удовлетворил Лили. В свободное время она стала проводить в библиотеке, выискивая материалы о Гонтах. Так она узнала подробнее о заключении Морфина Гонта за убийство маггловской семьи Риддлов, о том, что были у него отец и сестра, звали их Марволо и Меропа, у Марволо были однажды проблемы с министерскими чиновниками, а Меропа давно пропала без вести… С фотографий на нее смотрели перекошенные, полуобезьяньи лица. “Вот к этому чистокровки хотят прийти?
– смеялась Лили про себя.
– Может, позволить им довести себя до такого? Они заслужили это, раз не считают магглов и магглорожденных за людей”.

От Люси Маккиннон пришла книжка про Корвинуса Гонта. Написано было довольно увлекательно, Лили проглотила довольно толстый том в гостиной за две ночи, но живое воображение сослужило дурную службу: она слишком ярко представила картины преступлений Корвинуса, и его окровавленные жертвы долго потом ей снились.

Потихоньку интерес к Гонтам сходил на нет, и Лили удивлялась про себя, почему судьба этих выродков смогла так взволновать её. Если Неназываемый пожелал приписать себя к дикому и жестокому семейству - его право, какое ей может быть до этого дело? Пожалуй, дело в том, что самой Лили в осенние месяцы жилось не так-то радостно, хотелось отвлечься. Надоело забавлять себя рассказами о Гонтах, и пришлось наблюдать за другими студентами, благо их в ту осень словно лихорадка охватила.

Бурно поссорившись с Летицией Гэмп, Регулус на удивление быстро помирился с ней, и с тех пор они почти не расставались. В школе стали шептаться, что они подозрительно часто уединяются.

– Наверное, ей пришлось, многое ему позволить, чтобы он её простил, - насмешничала Марлин.- Если в нем есть хоть какое-то сходство с братом, прощения просить пришлось ей. Настоящие мужчины не извиняются.

У Лили было несколько иное мнение на этот счет, однако её представление о Регулусе вполне совпадало с представлением Марлин. Ей почему-то живо представлялось, как Регулус не хочет видеть Летицию, как она ищет встречи с ним и умоляет простить, может быть, целует руки, а он повторяет все, что думает о ней. “Она не очень-то красива и, должно быть, надоела ему”, - холодно думала Лили. Она не чувствовала ни злорадства, ни жалости. После сцены в библиотеке и разговора у озера счеты с Летицией были, в общем-то, сведены.

А Марлин в своем счастье была бесстыдна и жестока. На зависть поклонницам Сириуса и его прежним пассиям она прямо в Большом зале сидела у него на коленях, целовалась с ним посреди самых людных коридоров. Изабель Крейл давно нашла утешение с Айзеком Гольдштейном, Нелли Гамильтон также крутила роман с однокурсником-рейвенкловцем, но Зои после разрыва с Блэком оставалась одна, и его новый роман совершенно убил её. Она не могла без слез смотреть на целующуюся парочку, пару раз выбегала из зала, когда Сириус слишком бурно начинал обниматься с Марлин, выбегала из Большого зала, а однажды попыталась отравиться, но соседки по комнате давно послеживали за ней и успели отнять яд. Рыдая, она призналась подругам, что продолжала надеяться на возвращение Сириуса:

– Я не могу встречаться с ним, как он того хотел… Не хочу развратничать… Но я мечтала, что он про меня не забудет, ведь я отдала ему все… Мечтала, что после школы сделает мне предложение, и тогда все будет честно, как полагается… Но теперь эта Маккиннон его не отпустит!

Впрочем, дело оказалось не только в Марлин.

Зои показала подругам записочки, в которых её поздравляли с проигрышем желали новых порций розг от родителей и перечисляли, какими словами Сириус называет Марлин. Некоторые были с иллюстрациями, на которых Блэк жарко ласкал Маккиннон, а Зои стояла на коленях, готовая к порке. Почерка были разные: на одних девочки узнали руку Электры Мелифлуа, на других манера написания была незнакомой, зато никакого сомнения не оставляло авторство рисунков - в такой манере работала только Гестер Хорнби, но было несколько, в которых хаффлпаффки, к их стыду, узнали почерк Пенни-Черри. Рассказывали потом, что когда Пенни вечером пришла в спальню, ей достаточно было взглянуть в лицо Мэрион, чтобы она выбежала, как ошпаренная. Кто-то говорил, правда, что Риверс швырнула ей в лицо записки. Достоверно Лили известно одно: в тот вечер Пенни появилась у Портрета Полной дамы и попросила Джуди Браун вызвать Джеймса. Тот, по счастью или нет - кому как, был в гостиной. Он вышел, да и не возвращался до самого утра.

У Лили сердце оборвалось, когда Поттер вышел к Пенни. Всю ночь она не смыкала глаз, прислушиваясь к шагам и голосам припозднившихся гриффиндорцев, но так и не услышала голоса Джеймса. Лишь утром она столкнулась с ним, шедшим под руку с розовой от смущения и счастья Пенни, у дверей Большого зала. Глянув на Лили, Поттер кашлянул, покраснел и, что-то шепнув Черри на ухо, легонько подтолкнул её к входу. Та недовольно поджала губки, но подчинилась, а Джеймс отвел Лили в сторонку.

– Поговорить надо, Эванс, - он сконфуженно вздохнул.
– Видишь ли, мы с Черрингтон…

– Молчи, - она прижала к губам пальцы. В грудь словно раз за разом ударяли тупым ножом.

– Ну ладно… Что скрывать, Эванс: хотел бы я с тобой встречаться, да вот видишь, сглупил. А теперь не могу бросить, а то ведь её заклюют. Ты уж прости меня за это.

Лили быстро кивала: душили, солью наполняли рот слезы. Отвернувшись, она побежала вниз, ткнулась лицом в стену и зарыдала, как никогда прежде в жизни. Раньше ей бывало больно, но никогда еще не казалось, что жизнь кончена, никогда она не ощущала себя настолько одинокой - словно её, умирающую, бросили в поле, под холодным осенним дождем. Грудь болела, как от ударов камнями. На плечо неприятно легла холодная рука.