Двадцать один год

– Да я тоже его не жалую, - Глория слегка зевнула.
– Его сочинения здесь - так, дань уважения авторитетам. Однако некоторые сюжеты у него весьма поучительны.

– Это какие же?
– вмешалась Роза.
– Неужели “Ромео и Джульетта”? Да, безумно поучительно и в самый раз для Лили: надо слушаться маму с папой…

– Не язви, Роззи. Разве не поучительна судьба Дездемоны? Все отдала мужчине - и что получила взамен? Унижения, удушье и удар ножом. По сравнению с ней я еще счастливый человек. Первый муж отблагодарил меня только тем, что некоторое время подколками портил мне нервы. А я его тоже, между прочим… За муки полюбила. Если так можно назвать проблемы с родителями, работой и неуверенность в себе. Зато со вторым жили весело, пока не поняли, что надоели друг другу. Да, милая, несправедливо устроена жизнь. Стоит мужчине хоть чем-то поступиться - его превозносят, а женщина может отдать все - и этого в лучшем случае не заметят. А могут и сказать, что она мало отдала. Если она попробует пожаловаться, как ей трудно, или тем более попробовать найти человека, который хоть что-то давал бы ей взамен - заклеймят эгоисткой.

– Кто заклеймит?
– Роза пожала плечами.
– Мужчины. А кто они сами? И почему нас должно интересовать их мнение? Для них эгоистка - всякая, кто не хочет их бесплатно обслуживать. Выразителем их мнения был и Шекспир, но он хоть не дарил женщинам иллюзий, что им будут благодарны. Поэтому, Лили, лучше читать Шекспира, чем сестер Бронте или Джейн Остен. Те в силу своего желания выйти замуж мужчин слишком идеализировали.

Глория подавилась чаем.

– Только ни в коем случае не повторяй этого в школе.

Лили с гордостью улыбнулась:

– С удовольствием повторю, потому что это правда.

Две недели пронеслись с легкостью маленьких птиц. Лили и Роза вдоволь набродились по Озерному краю, нафотографировались среди вересковых полей и дубрав, на фоне туманных гор и чистейших зеркал воды. С Глорией было легко жить и приятно общаться, но еще приятнее - общаться с мамой. Они наговорились так, как ни разу не говорили в Коукворте.

– Мам, если ты так ненавидишь мужчин, почему же ты вышла замуж?

– Я не ненавижу, милая - я объективно к ним отношусь. А твой отец любил меня и любит до сих пор, я всегда это видела. Когда человек любит, он отдает. Просто среди мужчин это крайне редко - еще реже, чем благодарность за то, что отдает женщина, или чуткость к её бедам.

– Поэтому ты не любила Северуса, да? В нем нет отдачи и нет чуткости?

– Именно. Да и вообще он не подходит тебе. Он сын спившегося рабочего, сброд во всем, как бы ни задирала нос его глупая мамаша. А тебе нужен мальчик с манерами, с тонкостью, умеющий хотя бы дарить красоту. И быть снисходительным. Ты потом поймешь, насколько это важно.

Лили поочередно представила себе однокурсников - кроме, разумеется, слизеринцев. Выходило, что больше всего маминым требованиям соответствовал Ремус Люпин. “А что? Правда, он не очень красивый, скучноватый немного. И не хотелось бы ссорить его с Джеймсом: тот не простит, если Рем перейдет ему дорогу”. Увидеть Люпина, подобно Северусу, подвешенного вверх тормашками или захлебывающегося пеной, Лили не хотела: он этого точно не заслужил. Может быть, наконец сдаться осенью на милость победителю, а там - как судьба повернет?

“Если я кого-то по-настоящему полюблю, конечно, я уйду от Джеймса, и он не сможет меня запугать. А пока, пожалуй, стоит вознаградить его старания. Сколько раз он помогал мне, сколько раз защищал. Да и весело с ним будет, наверное”.

Настало время уезжать. Глория проводила их грустно, хотя и обещала при случае навещать подругу, звонить, словом, поддерживать связь. А дома их ожидало принесенное совой свидетельство Лили о сдаче экзаменов и открытка от Петунии. Повода вроде бы не было, разве что на сестру неожиданно нашел добрый стих. Впрочем, открытка Лили обрадовала, как и оценки: “Выше ожидаемого” по злосчастному ЗоТИ, да еще по астрономии, а остальное - “Превосходно”. Между прочим отец сообщил, что у Северуса вскоре после их отъезда умерла мать.

– Похоронили за счет больницы. Его я недавно видел, шел по дороге к кладбище. Синяк в пол лица.

На миг Лили стало горько. Она словно увидела Северуса перед собой, и страшно захотелось очутиться рядом с ним, обнять и утешить. Она заставила себя думать об Озерном крае - и горечь быстро прошла.

Первого сентября Лили проснулась с чувством волнения, робости и желания, чтобы что-то наступило быстрее. Она понимала, в чем дело: прошлый год закончился не совсем обычно, и встречаться с участниками тех событий страшновато. Прошлый год… Он казался иным временным пластом, иным слоем жизни. Накануне Лили закончила читать “Марию Стюарт” Цвейга; её ужаснуло даже не мужество, с каким королева встретила смерть, а её спокойное ожидание казни. Вести себя, как всегда, и даже суметь потратить некоторую часть оставшегося времени, которого совсем мало, на сон… Это было вне понимая Лили. К тому же знать, что с тобой сделают… Лучше было бы самой принять яд или заколоться - это все же менее ужасная смерть, и мучительное ожидание можно было в любой момент оборвать. Собираясь утром на “Хогвартс-экспресс”, Лили, усмиряя волнение, попыталась напомнить себе, что ей предстоит не смертная казнь, а лишь встреча с подругами - да еще с некоторыми недругами, которые вряд ли посмеют ей что-то сделать. Помогло, но лишь на короткое время.

…Бледно-серое небо грозило дождем. Лили не терпелось найти подруг или хотя бы Ремуса с Питером, но пока из однокурсников ей встретилась лишь Мэрион Риверс, к руке которой льнула Маделайн Вэнс. За год она привязалась к Риверс, точно к старшей сестре, и бегала за ней хвостиком. Они в самом деле походили на сестер: обе худенькие, угловатые, с длинными, но довольно тонкими русыми косами, и даже грубоватым движениям Мэрион Маделайн, от природы более грациозная, старалась подражать.

Наконец Лили услышала голос Мери: та вместе с Марлин звала её, высунувшись в форточку. В купе, кроме них, оказалась еще Нелли Гамильтон с однокурсницей - кудрявой блондиночкой Джуди Браун и Мери Брент, магглорожденной хаффлпаффкой на год младше, черноволосой и черноглазой девочкой с робким лицом.

– А где Алиса?

– Алисе не терпелось уединиться с Фрэнком, - объяснила Марлин, ставшая за лето тонкой, хлестко-гибкой и невыносимо красивой.
– Они ушли в отдельное купе. Да и мы здесь собрались неспроста…

Она вынула из сумочки странный предмет, похожий на огромное тряпичное ухо.

– Мать Электры Мелифлуа опять пыталась протащить закон об охоте на магглов, - мрачно сказала Мери.
– Она не первый раз такое выкидывает. А в соседнем купе едут слизеринцы.

Лили побледнела: ей совсем не нравилось, что Северус мог находиться так близко.

– Там… А кто там? Сама Электра?

– Нет, что от нее толку! Ничего путного не услышишь, а нам надо узнать, что думают о проекте её матушки.Там сидят Эйвери, Мальсибер, Регулус Блэк со своей подстилкой…Еще Энтони Гринграсс. Ну и твой змееныш, кажется.

– Он не мой, - у Лили сжалось горло.
– Я его ненавижу и слышать о нем ничего не хочу.

– Ладно, ты чего?
– Нелли погладила её по руке.
– Тебя ведь никто не заставляет, правда, девочки?

– Правда, - Марлин “настраивала” ухо.
– Хотя ты многое пропустишь, наверное.

Кроме Лили, в подслушивании отказалась принять участие Мери Брент, пришедшая в купе, кажется, за компанию. У нее Лили попросила книжку, попробовала вчитаться, но отвращение и тревога оттого, что Северус так близко, застили глаза. Наконец девчонки от уха отлипли, причем Мери стукнула кулаком по полке и выругалась.

– Видимо, они поняли, что мы рядом, и догадались, зачем, - с холодной брезгливостью объяснила Марлин.
– сначала несли какую-то ерунду, потом подстилка Блэка, видимо, куда-то вышла, и Мальсибер стал рассуждать о том, каковы маггловки и магглорожденые в постели.