Две силы

– Бог есть везде. Вот у того же сойота, дикий, ведь, человек…

– Не трещи, Дуня, – вмешалась Дарья Андреевна, – так что же дальше-то было?

– Да вот так и было. Заарканили. Очутился я только на самолёте. Связанный. Потом надели на шею целых два аркана, из проволоки, пошевелись – задушат сразу. Потом привезли в эту самую чеку. Стали, вроде как, допрашивать, тут ваши оба были, Валерий Михайлович…

– Да, я знаю, и Берман, и Медведев – оба лежат.

– Как лежат?

– Да вот так, лежат, у одного – сотрясение мозга, у другого – перелом руки.

– Вот это жаль. Вот это, ей-Богу, жаль. Ну, темно было. Промахнулся, значит… Одним словом, за скамейку, разбил электричество, ну, побил, должно быть, кое-кого, а нацеливался как раз на этих двоих. Жаль, ей-Богу, жаль. Потом, значит, в коридор. Какая-то комната, кабинет, что ли. Сидит там вот этот самый неизвестный человек. Скованный. На окне решётка. Ну, решётку я выломал. Спустились мы оба вниз. Ворота. На воротах тоже решётка. Тут уж никакая сила, не выломать никак. А неизвестный этот человек и говорит мне: “Вы уж, Еремей Павлович, не сомневайтесь…”

– А откуда же он твоё имя узнал? – удивилась Дарья Андреевна.

– Ну, может, и не так сказал, разве всё упомнишь? Словом, он, это, – в гараж, завёл машину, агромаднейшая машина, вроде, как будто, в ней меня и привезли, ка-а-к ахнет он, неизвестный этот человек, этой самой машиной да в решётку, высадил, как пробку. Ну, там, остальное – пустяки. Повстречали ещё машину, какой-то, должно быть, генерал сидел. Ну, я его смазал по кумполу, сели мы в машину, шофёр там -весёлый парень, хороший парень, хотели мы его с собой взять, да не вышло, семья, говорит, на учёте. Жаль. Неизвестный человек и говорит: “Шпарь на аэродром, я летать умею”. Ну, приехали на аэродром. Шофёр- то этот, ох, подходящий парень, и говорит: “Вы себе летите к чёртовой матери, а я тут иллюминацию устрою”, – самолёты поджёг, все бомбы повзрывались – иллюминация, действительно, на полный ход. Ну, мы и прилетели. Самолёт в озере утоп. Ты мне, Потапыч, налей-ка ещё. По такому поводу и выпить вовсе не грешно. А вы, отец Паисий, что ж это вы так пригорюнились?

– Ничего, Еремей Павлович, я и ем, и пью, и на вас смотрю, вы продолжайте.

– Да и продолжать-то больше нечего, вот, сидим, едим, всё в порядке.

– Не совсем всё, Еремей Павлович, даром вам всё это так не оставят.

– То есть, что это может обозначать? – забеспокоилась Дарья Андреевна.

– Да, вот, только то, что сидели мы до сих пор тихо и благолепно, а теперь они вцепятся в нас. Впрочем, всё равно вцепились бы. Сейчас они к Китаю подбираются, а мы по дороге.

– Так что ж это, Господи, Боже мой! – Дарья Андреевна даже и руки опустила, – что ж это, заимку-то нашу бросать?

– Сколько народу бросили дома свои? Вот, и наша очередь пришла.

– Ещё не совсем пришла, – сказал Валерий Михайлович. – Может быть, не скоро и придёт. Завтра я ещё кое-что узнаю. В данный момент всякие поиски прекращены, это распоряжение Бермана.

– Это того, что вы там, на перевале цукали?

– Того самого. Он у меня, так сказать, на привязи. Но и он тоже не всесилен. Как это, отец Паисий, говорится: довлеет дневи злоба его?

Отец Паисий слегка развёл руками.

– Времена наступили истинно антихристовы, вот этот человек, – отец Паисий показал на комнату, где лежал неизвестный, – как, ведь, человека измучили!

– Это, отец Паисий, не в первый раз. Ведь была и инквизиция, да ещё всё-таки и христианская. А что этот? Спит или в обмороке?

– Спит.

– Нужно всё-таки посмотреть, – сказал Валерий Михайлович.

Он поднялся и прошёл в соседнюю комнату. Еремей Павлович, стараясь идти на цыпочках, последовал за ним. Неизвестный человек открыл глаза.

– Скажите мне, пожалуйста, – спросил он слабым голосом, – где именно я нахожусь?

– У друзей, – ответил кратко Валерий Михайлович.

– А вы кто? – спросил неизвестный человек.

– Это довольно длинная история, – ответил Валерий Михайлович уклончиво, – как вы себя чувствуете?

– Слабость. Кажется, больше ничего. Ах, это вы! – сказал он обрадованным тоном, увидев вырисовывающуюся из-за спины Валерия Михайловича мощную фигуру Еремея, – так мы с вами всё-таки живы?

– Как будто бы и, в самом деле, живы, – сказал Еремей Павлович, – мы вот даже и закусываем, и водку пьём, на том свете этого, кажется, нету, а за вас я век Бога буду молить.

– Почему это? – изумился неизвестный человек.

– Пропал бы я без вас. Как швед под Полтавой. Пропал бы начисто!

– А я без вас.

– Ну, этого я не знаю. Как вы, чтобы поесть, что Бог послал?

Неизвестный человек слабо улыбнулся. В полутьме комнаты, освещённой только светом лампадки, его лицо казалось совершенно безжизненной маской, на которой каким-то чудом от времени до времени появлялось нечто вроде мимики.

– Поесть? Да. Я голоден. Я очень голоден.

– Когда вы ели в последний раз? – спросил Валерий Михайлович, – вы знаете, после долгой голодовки нельзя сразу.

– Да, я это знаю. Нет, долгой голодовки не было. Последний раз меня накормили сегодня днем, или это было не сегодня?

– Вероятно, сегодня.

– Но я в тюрьме долгое время голодал. Вы, вероятно, тоже знаете.

– Лично не приходилось, но, конечно, знаю. Так я вам чего-нибудь принесу.

– Зачем нести, – запротестовал Еремей Павлович, – что ж тут человек будет в одиночку сидеть, давайте в горницу, всем вместе всегда веселей. Дуня! – заорал он вдруг таким голосом, что Валерий Михайлович вздрогнул, а огонь лампадки зашатался и чуть не погас. – Дунька, тащи сюда халат, китайский, тот, что висит над моей кроватью. Живо.

– А это, пожалуй, правильно! – сказал Валерий Михайлович. – Встать вы можете?

– Встать я, вероятно, могу, но могу ли я стоять, этого я ещё не знаю. Голеностопные суставы…

– Выворачивали?

– В этом роде. Боюсь, что разрыв связок. Остальное – пустяки.

– Мне об этих пустяках отец Паисий рассказывал.

– А кто такой отец Паисий?

– Вот сейчас познакомитесь, он вас только что перевязывал.

– А могу ли я спросить, где я, собственно, нахожусь?

– Это тоже длинная история. В тайге и в безопасности. Простите, а как всё-таки вас звать?

Неизвестный человек слегка замялся.

– Называйте меня… ну, хотя бы, Питером, или Паркером.

– Тоже имя! – возмутился Еремей Павлович. – Питер – город такой есть, а чтобы имя, такого не слыхал.

– Ну, можно и другое придумать.

Дуня просунулась в дверь комнаты с халатом в руках.

– Я, Валерий Михайлович, вот этого Питера подержу, чтобы ему на ноги не становиться, а вы уж на него халат наденьте. Дунька! А туфли-то где? Вот, девка безголовая, давай туфли.

Еремей Павлович взял Питера под мышки и поднял его на воздух.