Две силы

– И понимать тебе нечего, – сказала Дарья Андреевна, – на то есть образованные люди.

– Образованные? – сказал Еремей Павлович с горечью. – Вот эти- то образованные вот до чего довели. Теперь из тайги, с заимки и то тикать придётся.

– Куда тикать? – тревожно спросила Дарья Андреевна.

– А это, уж, и образованным неизвестно.

– Об этом рано ещё говорить, – сказал Валерий Михайлович. – Ещё подождём. Наша встреча с мистером Бислеем многое может изменить.

– Я предлагаю, Валерий Михайлович, чтобы серьёзные темы оставить, допустим, на завтра. Я всё-таки очень устал. И эта встреча… Насколько мы здесь находимся в безопасности?

– На ближайшее время – в полной безопасности.

– А как вы определяете это ближайшее время?

– В пределах двух недель.

– Две недели? Да, двух недель может оказаться достаточным.

– Да что ж это такое, о, Господи? – Дарья Андреевна всплеснула руками. – Чего тикать, отчего тикать?

– По двум причинам, Дарья Андреевна, – сказал Валерий Михайлович. – Во-первых, меня постараются поймать, во-вторых, Еремею Павловичу постараются отомстить.

– За что же мстить-то? Ни за что, ни про что схватили человека…

– Ну, всё-таки, не совсем ни за что, ни про что, но это другое дело. Пока что, Дарья Андреевна, можно сидеть спокойно. А там посмотрим.

– Вот, сколько лет всё смотрим-смотрим, и ничего не видать, – мрачно констатировал Еремей Павлович. – А теперь неизвестно, куда и смотреть. Вот, ты говоришь, образованные. А кто царя сместил? Кто царя сместил, спрашиваю?

Валерий Михайлович собирался, было, что-то ответить, но опасную тему прервал какой-то малыш, с перепуганным видом вбежавший в комнату.

– Дяденька, ай, дяденька, там у тебя в сумке что-то пищит!

Валерий Михайлович вскочил и побежал к своим вьюкам.

– Образованные, – ещё раз мрачно повторил Еремей Павлович, – а скажите мне, вот имя ваше запомнить трудно…

– Зовите меня Питером или Паркером.

– Ну, хорошо, скажем, Паркер. У вас в Америке коммунисты есть?

– Есть.

– А революции нету?

– Революции нету.

– И коммунисты по улицам ходят?

– Ходят. И даже газеты издают.

– Ну, вот. Тоже, значит, образованность. Как и у нас. Заместо того, чтобы вешать сразу, вы, вот, тоже образованность показываете. И будут потом и вам в Америке суставы выворачивать.

– Это, я думаю, затруднительно. Но может быть.

– Может быть? Будут. Не будете вешать – будут вам и в Америке суставы выворачивать… – На лице Еремея Павловича вздулись свирепые желваки… – Тут нужно вешать сразу, ах, ты – коммунист, раз – и на виселицу. Рррраз! Сколько они людей перебили и перепортили!

Еремей Павлович протянул вперёд свою мощную длань и сжал её в кулак так, что мистер Бислей слегка отшатнулся назад.

– Что ж это вы, папаша, – вмешалась в спор доселе молчавшая Дуня, – такие страхи говорите!

Потапыч сидел молча, углубившись в водку и поросёнка, и делал вид, что всё это его не касается.

– Что ж, – продолжала Дуня, – так и моего Потапыча на виселицу, что ли?

– Твоего Потапыча нужно было пороть. Снять штаны и выпороть -не лезь, ежели ты дурак. – Потапыч ещё больше углубился в водку и поросёнка. – Однако, кто ж его тогда знал? А потом, куда было податься? Потапыча твоего и выпороть довольно было. А у вас, в Америке, – Еремей Павлович снова угрожающе посмотрел на м-ра Бислея, – что это у вас делается?

– У нас демократия, – слабым голосом сказал м-р. Бислей.

– Демократия? Это, значит, как у нас при Керенском? Вот, помяните моё слово, будут и у вас суставы выворачивать… Это как пить дать.

– По моему, не успеют.

– Успеют, – мрачно сказал Еремей Павлович. – Эти, они успеют. Вот нам бы успеть отсюда смотаться. А то пришлют бомбовозы, и, наше вам почтение, ни одного курёнка тут не останется…

– Господи, Боже мой, – ещё раз всплеснула руками Дарья Андреевна.

Отец Паисий перебирал рукой свой наперстный крест и внимательно посматривал на спорящих.

– Конечно, по христианскому завету и врагов прощать надо, но можно ли прощать врагов Бога и человека? Не думаю, – жестко сказал Еремей Павлович. – Но, оставляя жизнь безумцам и преступникам, не губят ли люди разумных и невинных?

Появление Валерия Михайловича прекратило эту дискуссию. Вид у Валерия Михайловича был недоумённо весёлый.

– Ну, и наделали вы там всяких дел, в Неёлове. Чека почти сгорела, аэродром совсем уничтожен. Бермана и других перевезли в какой-то другой госпиталь. Берман, действительно, отдал приказ нашей заимки не трогать, но я не совсем уверен, что этот приказ будет выполнен. Правда, сейчас без самолётов и без аэродрома они, если бы и хотели, то ничего сделать не могут. Нужно подумать. В сущности, самое простое – забрать всех и всё и дня на три уйти в тайгу. А они пусть прилетят и установят, что никого нет, Берман мотивировал свой приказ именно тем, что заимка уже всё равно покинута.

– Как же вы синхронизируете всё это? – с недоумением спросил мистер Бислей.

– У меня с товарищем Берманом есть некоторые, я бы сказал, личные отношения. Я могу его, так сказать, шантажировать, но только до известного предела… И то с некоторой оговоркой.

– Какой?

– Во всю эту историю Москва может вмешаться непосредственно. Может прислать своего человека взамен вышедшего из строя Бермана. Тогда наше положение может принять иной характер. Впрочем, если такой человек прибудет в Неёлово, я об этом буду знать в тот же день. Думаю, что пока лучше пойти спать. О наших делах поговорим завтра. У меня есть всё-таки некоторая привычка к вот такому образу жизни, для вас это, вероятно, несколько ново?

– Да, ещё не привык, – мистер Бислей пытался улыбнуться, но у него ничего не вышло. – Всё-таки здесь, в этом доме, несколько спокойнее, чем в других местах в России…

Валерий Михайлович оглянулся кругом. В далёком углу тихо мерцал огонек лампадки. Стол был освещён висячей лампой. Каким-то таинственным образом чудовищное нагромождение всякой снеди, почти растаяло, главную роль тут играли Еремей Павлович, который всё-таки принимал участие в разговоре, Федя, который не принимал никакого, и Потапыч, который взял на себя благородную роль виночерпия. Его лицо приняло медно-красный оттенок, и Дуня посматривала на него не без некоторой тревоги. Лицо Дарьи Андреевны тоже выражало тревогу, но по иному поводу.

Предложение идти спать Потапыча, видимо, не устраивало. Он, не без некоторой торопливости, принялся снова наполнять довольно разнокалиберные сосуды, стоявшие перед участниками пиршества. Валерий Михайлович подумал ещё раз о том, какая, в сущности, страшная угроза нависла над этой тихой заимкой. И как, в сущности, проблематичны возможности путём давления на Бермана эту угрозу отстранить. Он уже знал о мотивировке Бермана – птички всё равно улетели в иные края, но Валерий Михайлович знал и другое – тот стиль беспощадной, хотя бы и бессмысленный, но всё-таки мести, которым был проникнут весь государственный строй.