Две силы

– Вам очень хорошо было бы, – сказал всё тем же слабым голосом Питер, – поехать в Америку, там вы сделали бы очень большие деньги.

– А мне они зачем? У меня самого тут, вот, пудов пять золота валяется, беспокойство одно.

– Почему беспокойство? – спросил Валерий Михайлович, напяливая халат на висящего в воздухе неизвестного человека.

– А что с ними? Можно через сойотов как-нибудь продать золотопромышленному кооперативу, потом слежку заведут, откуда, и кто, и зачем, а больше девать некуда. Попали мы как-то на жилу, а толку никакого.

– У вас, в России, бывают, всё-таки, довольно странные люди, – сказал Питер, всё ещё вися в воздухе.

– Люди, как люди. Наденьте теперь ему туфли. Пошли.

Еремей Павлович держал перед собою Питера, как икону или как блюдо – впереди себя и на вытянутых руках. Валерий Михайлович следовал сзади. Потапыч суетливо зашевелился, придвинул к столу нечто вроде кресла, обтянутого медвежьей шкурой.

– Вот, пожалуйте сюда, тут очень способно сидеть будет.

Еремей Павлович осторожно водрузил Питера в кресло.

– Ой, Господи, – сказала Дарья Андреевна, – кровиночки-то на лице нету, вот сейчас я утку из печи…

– Ты, Дарьюшка, погоди, сама знаешь, человек, может быть, месяцами голодал, а ты сразу – утку, так и помереть можно. Ему бы что-нибудь полегче, баранины что ли…

– Нет, если вы позволите, кусок рыбы…

– Да разве ж рыба – это еда? Это только, так себе, на закуску!

– Нет, уж я раньше, если позволите, кусок рыбы.

Валерий Михайлович внимательно и пристально всматривался в лицо неизвестного человека.

– Вы, вероятно, не русский? – спросил он.

– Почему это вы подумали?

– Во-первых, вы сказали”у вас в России”, и, во-вторых, у вас есть небольшой акцент. Английский. Или, скорее, американский.

– А вы английский язык знаете?

– Знаю.

Неизвестный человек перестал ковыряться в куске рыбы, положенном ему заботливыми руками Дарьи Андреевны и так же внимательно и пристально посмотрел на Валерий Михайловича. Потом он положил на стол вилку, и в его глазах появилось почти сумасшедшее выражение.

– Что с вами, плохо? – спросил Валерий Михайлович.

– Н-нет, нет, не плохо. Но, только скажите, вообще можно в этом обществе говорить?

– Так мы ведь разговариваем.

– Ax, нет, не то, можно ли говорить. Или спрашивать. Простите. Это действительно… Никто не выдаст?

– Вот только что Еремей Павлович рассказывал о вашем общем спасении. Подозреваю, что врал, как сивый мерин.

– Это я-то врал? Это я? – Еремей Павлович даже поднялся со стула, угрожающе держа в руке вторую баранью ногу.

– Конечно, – засмеялся Валерий Михайлович, – если вам поверить, то выходит так, что это мистер Питер ломал решётки, ломал кости и всё такое, а вы были не при чем…

– Почему вы назвали меня мистером? И могу ли я повторить свой вопрос?

– Какой вопрос?

– Никто не выдаст?

Лицо у мистера Питера было полубезумным.

– Ну, вам, кажется, совсем плохо, – сказал Валерий Михайлович.

– Нет, не плохо. Наоборот. Мне очень удивительно. Скажите… Ну, я всё-таки буду соблюдать осторожность.

– Зачем вам, собственно говоря, соблюдать осторожность? – спросил Валерий Михайлович.

– Я недостаточно знаю местные условия. Никто не выдаст?

– Полагаете ли вы, что, вот Еремей Павлович, после всех ваших приключений, пойдет в дом №13 каяться и доносить?

– Нет, я не то…

Мистер Питер обвёл глазами всех присутствующих за столом. Валерию Михайловичу показалось, что особенно внимательно он посмотрел на Потапыча. Но Потапыч был занят своим собственным делом, перед ним стояла кружка с водкой, и в руке он держал целый поросячий бок.

– Тогда, позвольте спросить, я постепенно, ваше имя – не Валерий?

– Валерий, – подтвердил Валерий Михайлович.

– И отчество – Михайлович?

– Совершенно верно.

Мистер Питер провёл ладонью по лбу.

– Это значит, что я имею удовольствие видеть Валерий Михайловича Светлова, вероятно, крупнейшего учёного современности. Так?

Валерий Михайлович уставился на мистера Питера, как баран на новые ворота. Вот только что на днях, в самой глуши Алтайской тайги, какой-то случайно спасённый бродяга назвал его по имени и отечеству. Потом этот поп-отшельник. Теперь, может быть, в ещё большей глуши, на заимке, какой-то совершенно неизвестный ему человек делает тоже самое, да ещё и прибавляет несколько слов о науке. Что после этого стоит вся конспирация, так тщательно разработанная Валерием Михайловичем?

Еремей Павлович от удивления положил на тарелку ногу и изобразил собою гигантский вопросительный знак. К Валерию Михайловичу он питал искреннее уважение, но о научных его заслугах слышал в первый раз: “Так вот что это за птица, Валерий Михайлович, а я то думал…” Отец Паисий переводил глаза с мистера Питера на Светлова и обратно. На Дарью Андреевну и Дуню научные заслуги Валерия Михайловича не оказали заметного действия. Потапыч был погружен в свои собственные дела, но всё-таки на минутку оторвался от поросёнка. Валерий Михайлович спросил не без некоторого раздражения:

– А, позвольте узнать, откуда вам это известно?

– Это, сравнительно, просто. То есть не просто. Это, просто, совершенно невероятно. Мое имя, видите ли, Бислей. Джордж Двайт Бислей, би, ай, си…

– Не надо, – сказал Валерий Михайлович медленно, – я вас, конечно, знаю. Действительно, совершенно невероятно.

– Самое невероятное, может быть, в том, что я пробрался в Советский Союз со специальной целью…

– Какой, если можно спросить?

– Можно. Со специальной целью встретиться с вами.

Валерий Михайлович, не спуская взгляда с мистера Джорджа Двайта Бислея, с видом какой-то беспомощности развёл руками.

– В Америку посланы люди для встречи с вами. Там они вас, конечно, не встретят. Что вы думаете о роли случая в человеческой жизни? У меня бывали случаи. Но такого я себе представить не мог.

– Случай в человеческой жизни? Наш случай может быть случаем для всего человечества.

– Истинно сказано, пути Господни неисповедимы! – отец Паисий перекрестился.

– Ну, а я, я тут не понимаю совсем уж ничего, – сказал Еремей Павлович, окончательно отставляя баранью ногу.