Две стороны неба

Он принял решение и почти успокоился.

– Послушай, Юджин, ты был доволен жизнью?

– А что!
– подумав, ответил Малютка.
– И пил вдоволь, и морды бил в свое удовольствие, и девочек очень уважал. Не обижал их невниманием.

– Зачем же ты тогда стал налетчиком? Красных ненавидел?

Малютка пожал плечами.

– А по мне хоть красные, хоть синие, хоть коммунисты, хоть дантисты. Мне чихать на это!

– Зачем же ты здесь?

– Машину водить приятно. И с пушками баловаться люблю. Налетел, разгромил и смылся!

"Вот оно что!
– Роберт был озадачен.
– Значит и Малютке нет никакого дела до коммунистической тирании! В коммунистах он видит не врагов, а просто объект для развлечения. Ну-ка, припомним. Как это?.. Выход наружу деструктивного влечения к самоуничтожению, перенос этого влечения с собственного "Я" - в данном случае, на коммунистические станции. Жаль,что знания эти отрывочные пропадут для меня вместе со смертью. Мир-то очень интересен... Значит, вот почему Малютка может спокойно поднять руки вверх. Ему легче".

– А если бы тебя отпустили, Юджин, что бы ты делал? Вернулся на Базу?

– Чего привязался? Почем я знаю! Может и вернулся бы, а может и нет. Да и кто отпустит?

– Ну а если не вернулся, чем бы стал заниматься?
– не отставал Роберт.

– Слушай, отвяжись!
– рассердился Малютка.
– Слонов бы разводил, видал таких зверюг на картинках?

– А серьезно?

– Ладно, - сдался Юджин.
– Пытай перед смертью, черт с тобой! Только я и сам не знаю... Все как-то не до того было.

Он поскреб здоровенной лапой в рыжих волосах, потер заросший такой же рыжей щетиной массивный подбородок.

– Наверное, попросился бы машину водить. Машины у них хорошие. Или дрался бы с какими-нибудь мятежниками.

– За коммунистов?

– Я ж тебе толкую, сволочь, что все равно мне, коммунисты они или нет. Главное - тарахтелка в руках, враг перед тобой и - бах-бах!
– поехали!

Они немного помолчали, погруженные в свои мысли.

– Так, - Малютка посмотрел на часы.
– Если это патруль, то они должны уже...

Станция содрогнулась от резкого толчка и Малютка прикусил язык. Роберт больно ударился затылком о стену.

– Сволочи!
– заорал Малютка, морщась от боли.
– Кто ж так подчаливает?

Роберт вдруг обнаружил, что тело его превратилось в вялый мешок, не способный не только прыгать и перегрызать чужое горло, но даже пошевельнуть хотя бы пальцем.

"Лицам, задержанным на станции, предлагаем бросить оружие!" отчетливый радиоголос звучал твердо и устрашающе.

– Уже бросили!
– поспешно сказал Малютка.

Щит исчез в стене. Роберт хотел подняться, но все усилия были бесполезны, как в кошмарном сне. На них, поблескивая большим круглым глазом, уставилась голубая коробка на высоких тонких ногах.

– Телекамера, - прошептал Малютка.
– Не доверяют...

Он встал перед объективом, указал на себя и Роберта, на разобранные автомат и плазмометы и, запинаясь, сказал:

– Нас только двое. Без оружия... Вернее, пятеро, - быстро поправился он.
– Двое там, - он неопределенно махнул рукой.
– А третий в ванне. Покойники.

Радио молчало. Телекамера медленно двинулась мимо, доехала до поворота и остановилась, словно вглядываясь в глубь станции.

– Сейчас пожалуют!
– Малютка занервничал, даже перекрестился к удивлению Роберта и покорно застыл, опустив голову и руки.
– Не проболтайся про тех! Скажем, что они сами друг друга угробили.

Роберт все еще не мог подняться. Краем глаза он видел быстро мелькающие цифры на электронных часах, вмонтированных в рукав скафандра. Через несколько мгновений все будет кончено. Внезапно он вновь почувствовал свое тело. Только бы успеть! Он резко выбросил руку в сторону разобранного автомата, схватил его, начал торопливо прилаживать детали. Только бы успеть!

Юджин прыгнул к нему, вырвал автомат, молча ударил по лицу. Роберт зашипел от боли. Язык обожгла соленая кровь, губы набухли. Малютка поднял его, грубо схватив за шиворот, и поставил рядом с собой, вцепившись своими ручищами в его обессиленные руки.

Двери шлюзовой камеры разошлись. За ними стояли четверо, вооруженные подобием плазмометов, в серебристых скафандрах с белыми шлемами, скрываюшими лица. Они почти одновременно поднесли руки к шлемам, шлемы откинулись и перед Робертом и Малюткой Юджином оказались самые обыкновенные молодые парни, ну вроде Эриха Майера, Дика Редстоу или Луиса Мариньо.

– Просим в гости, господа оппозиционеры!

Это сказал один из них, молодой, может быть, года на три-четыре старше Роберта, светловолосый и голубоглазый и не очень-то грозный на вид. И голубые его глаза совсем не пылали ненавистью, глядели с любопытством, как на диковинных животных. Голубоглазый повел оружием в сторону выхода.

– Ярлыки мы тоже клеить умеем!
– с вызовом ответил Роберт.

Голубоглазый промолчал. Двое других двинулись к Роберту и Малютке, прошли мимо, словно не замечая, и неторопливо направились дальше по коридору.

"Проверить..." - догадался Роберт.

– Мы ждем!

Голубоглазый нетерпеливо шевельнулся и Роберт ударил его ногой. Он целил по рукам, чтобы выбить оружие, но голубоглазый был начеку. Он аккуратно увернулся и Юджин сбил Роберта с ног.

– Ты что, сдурел?
– закричал он и замахнулся для удара, но его остановил окрик второго землянина, широколицего, добродушного на вид парня.

– Полегче!

Малютка покорно замер.

– А ты, паренек, не лягайся, - посоветовал широколицый Роберту, с ненавистью глядевшему на него.

Голубоглазый наклонился, чтобы помочь Роберту подняться, но Роберт оттолкнул протянутую руку.

– Ну, бейте!
– закричал он, вставая.
– Бейте! Стреляйте! Ненавижу!..

– Хватит орать!
– резко сказал голубоглазый и добавил насмешливо: Ты что, истеричка?

Роберт замолчал. И ему вдруг стало все равно.

– Ладно, сколько можно стоять?
– произнес голубоглазый.
– Наверное, ноги устали. Пошли!

"Прощайте!
– c горечью подумал Роберт.
– Красивая смерть - вот, оказывается, смысл жизни. Борьба не удалась. Прощай, Гедда, прощай, Софи, прощай, Паркинсон. Прощай, База, ты хоть и была змеиным гнездом, но давала одну очень важную и чертовски приятную, несмотря ни на что возможность. Возможность жить. Теперь эта возможность отнимается навсегда - в переселение душ я не очень-то верю. Не воплощусь я никогда ни в камне, ни в цветке, ни в птице. Все. Определили тебе срок в шестнадцать лет и теперь говорят: хватит. Ты прошел по этому миру, Роберт Гриссом, и ни следа оставить не успел, ни наследить особо. Так, жило что-то незаметное и уйдет незаметно, ни у кого не оставив памяти. Разве что у Гедды, для которой я так навсегда и останусь глупым мальчишкой..."