Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Он вздохнул, посмотрел на оцепеневшего Малютку, надел шлем и направился к выходу.

Впрочем, он не знал, что это выход.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПОД ГОЛУБЫМИ НЕБЕСАМИ

Солнце припекало уже довольно чувствительно, поэтому Роберт снял рубашку и подложил под голову. Он лежал на спине, раскинув руки, и лениво рассматривал противоположный берег - маленький песчаный пляж, поросший травой обрыв, кусты, опустившие в воду зеленые ветви. Босыми ногами он ощущал приятную прохладу травы и если бы не слепни, все было бы просто отлично. Здесь, у речки, временами пробегал пропахший соснами ветерок, от воды тянуло свежестью и лень было шевелиться, а тем более вставать и идти на завтрак.

Он лежал на траве у неглубокой речки, а вокруг зеленели луга, горбились холмы, и на той

стороне, на холмах, пышным зеленым облаком теснились дубы, а на этой - на луга наступал сосновый лес. Совсем недалеко, за ближним холмом, зеленую голову которого делил узкий пробор тропинки, замер под солнцем маленький пруд с высокими камышами и синими стрекозами, и у берега большой сонной рыбой застыла полузатопленная старая лодка. А дальше, за лугами и холмами, на многие километры тянулся сосновый лес, и где он кончался, не знал, наверное, никто. Зато если идти по течению вдоль вертлявой речки с золотистым песчаным дном, то, пройдя десяток поворотов и три омута с серой водой, миновав сотни птичьих гнезд-отверстий, прошивших обрывистый берег наподобие автоматных очередей, можно было выйти к широкой реке, которая называлась Волгой. Волга выплывала прямо из белесо-голубого неба и широкой просекой, прорубленной в сосновых лесах, неторопливо уходила за поворот. Далеко за горизонтом ее стискивали каменные объятия набережных большого зеленого города, основанного здесь с незапамятных времен. Город старался удержать реку приземистыми тушами старинных серых мостов, закрыть от нее небо громадами зданий и лишь прорвавшись сквозь это каменное окружение, Волга вздыхала полной грудью и разливалась среди полей, неспешно продолжая долгий путь к морю.

А лес изрезали песчаные дороги, усеянные сосновой хвоей, и вдоль дорог росла пыльная и очень вкусная земляника, и над мокрым песком у ручьев суетились желтые тучки бабочек. И еще в лесу были небольшие поляны, поросшие молодым сосняком, и если раскусить длинную зеленую иголку, сорванную с липкой ветки, она окажется чуть кисловатой...

И были луга, совсем как в кино, пестрые от цветов, а там, где трава темнела, набухая от влаги, под ногами чавкало и босые подошвы холодели от воды. Это называлось болотом.

И было еще небольшое ржаное поле, тянувшееся вдоль тропинки, и среди ржи колыхались синие огоньки каких-то цветов. А потом тропинка втекала в песчаную дорогу, которая колола ноги, потому что ветер накидал в горячий песок шишки и сухие хвоинки.

И было здесь небо, которое не сравнить ни с чем, потому что оно парило в вышине за чертой всяких сравнений, и тысячи и тысячи слов, придуманных всеми людьми за долгие-долгие столетия не годились для того, чтобы описать его.

Те, давние уже, первые мгновения встречи с Землей... Уходящая к далекому-далекому горизонту равнина космодрома, солнце, бьющее в лицо, свежий ветер и пронзительное ощущение необъятности мира. Он стоял, вцепившись в поручни трапа, и кружилась голова, и он боялся разжать руки, потому что ветер мог подхватить его и бросить с размаху в эту жуткую необъятность, в которой он моментально растворится, рассеется, утонет в запахах, гуле моторов, неописуемом сиянии солнца. Он стоял ошеломленный, уничтоженный беспредельностью, и с ужасом чувствовал, что вот-вот потеряет сознание, и с огромным трудом подавлял желание повернуться и прыгнуть в спасительный полумрак открытого люка, доползти до каюты и сжаться в комочек под одеялом, накрыв голову подушкой. Мир оказался устрашающе, уничтожающе огромным, и навалился так внезапно, так сразу, что никак не придти в себя...

А потом была небольшая светлая комната. Очень тихая комната. Мягкие кресла, окно во всю стену, а за окном зеленый дым деревьев, желтые полосы дорожек, чистых, как солнечные лучи, и солнечные пятнышки, разбросанные в высокой траве. Цветы в больших вазах, низкий столик и возле него, в кресле - пожилой человек, чем-то похожий на Паркинсона. Человек дружелюбно смотрел на Роберта.

– Познакомимся, - сказал человек и его английская речь прозвучала немного непривычно.

"Кто он - поляк, француз или русский?" Роберт уже знал из бесед на патрульном корабле, что английский

давно стал межгосударственным языком и его учат в каждой стране наряду с родным.

– Меня зовут Юрий Либетрау.

"Значит, русский или немец. Впрочем, какая разница..."

– Роберт Гриссом.

"Вот он - допрос! Осторожно! Отвечай, только обдумав каждое слово, потому что разговор, конечно, незаметно фиксируется..."

– Гриссом?
– Либетрау чуть подался к нему.
– Сын?

– Сын! Короткое молчание.

"И кресла специально мягкие поставили, - подумал Роберт.
– Чтобы легче было расслабиться и проговориться. Чуть пожестче бы!"

Сиденье под ним сразу стало твердым и он чуть не вскочил. Либетрау улыбнулся.

– Как тебе Земля, Роберт?

"Спокойно! Какой-нибудь преобразователь биотоков..."

Он пожал плечами и процедил сквозь зубы:

– Еще не разглядел.

Он опустил голову, прикинулся, что углубленно изучает узорчатый пол, а на самом деле напряженно ждал, когда этот русский немец кончит ломать комедию и возьмется за дело по-настоящему.

Либетрау задумчиво смотрел на Роберта, слегка постукивая пальцами по столику.

– А в кино видел Землю?

Роберт, подумав, кивнул. Вопрос как будто не скрывал никаких ловушек.

– Похожа?

– Можно ближе к делу?

Либетрау перестал барабанить по столику.

– Можно. Ты чему-нибудь учился?

– А как же! Я умею водить бот, стрелять и пить спиртное прямо из горлышка.

– Та-ак!
– протяжно и грустно сказал Либетрау.
– Ну а читать и писать?

Роберт прищурился и с удовольствием произнес:

– Представьте себе, мы умеем читать и писать. Лично я окончил полный курс школы, по учебникам, разумеется, и с обучающими автоматами, читал Канта, Фрейда, Платона, "Капитал" и прочее.

– Ну и как?
– с оживлением спросил Либетрау.

– Что "как"?

– "Капитал". Одолел до конца?

– Н-нет...
– немного смущенно признался Роберт.
– Но знаю, что экспроприаторов надо экспроприировать!

Либетрау неожиданно звонко захохотал, откинувшись назад и хлопая себя по коленям.

– Мо...лодчина!
– едва выговорил он сквозь смех.

– А экспроприаторы - это вы!

– Это как посмотреть, - сказал Либетрау уже серьезно.
– С чьей точки зрения. Ну вот что, Роберт Гриссом. Очень хорошо, что ты самостоятельно прошел полный курс школы и читал Платона и "Капитал". Но тебе не кажется, что знания твои несколько устарели? Лет так на тридцать?

Роберт промолчал.

– Сколько тебе сейчас?

Шестнадцать.

Либетрау опять задумчиво забарабанил по столику и вдруг задал совсем уж непонятный вопрос:

– А что тебе больше нравится: физика, биология, история?

Роберт насторожился. Ему было непонятно, куда клонит Либетрау.

– Мне все равно.

– Хорошо!
– Либетрау решительно встал, пригладил седеющие волосы и подошел к окну.
– Коротко о нашей системе образования. Десять лет изучаются общеобразовательные дисциплины. В одиннадцатом классе тоже знакомятся с новейшими данными в разных областях науки, но главное там - специализация. Записываешься в класс химии, или класс математики, или класс географии что больше по душе. А через год, получив соответствующую подготовку, поступаешь в высшее учебное заведение. Поясняю: выбрал историю - значит, в одиннадцатом изучаешь в основном ее, а также сопутствующие дисциплины: этнографию, источниковедение, археологию и так далее. Понятно?

– Не совсем, - удивленно ответил Роберт.
– При чем здесь школа?

Либетрау подошел к нему, наклонился над креслом.

– Я не зря привел в пример историю. Она дает наиболее полное представление о развитии человеческого общества, согласен? Мне кажется, такие сведения тебе не помешают, а потому жить ты будешь в школе-интернате, вместе с ребятами, которые осенью пойдут в класс истории. Тебе полезно будет с ними пообщаться. Учиться будешь по отдельной программе, а потом сможешь сам выбрать предмет, который тебя заинтересует.

Поделиться с друзьями: