Две стороны неба
Шрифт:
Либетрау похлопал Роберта по плечу и опять сел за столик. Роберт растерянно смотрел на него.
– Это... приказ?
– Почему? Высшее образование обязательно для всех. Неучам у нас делать нечего.
– А заводы?
– Что "заводы"?
– У станка-то можно и без высшего!
– Роберт, дорогой!
– тихо, но внятно сказал Либетрау.
– У нас давным-давно никто не стоит у станков. У нас заводы-автоматы. Ничего, поживешь здесь неделю, узнаешь кое-что о нашей жизни, а потом на Волгу, в сосновые леса, учиться. Договорились? Тогда у меня все.
– Как - все?..
– А тебе что-то непонятно? Тогда спрашивай.
– Все понятно!
– поспешно сказал
– Никто, конечно, не хочет, чтобы его считали предателем, - задумчиво произнес Либетрау.
– Только настоящее-то предательство как раз в том, что вы здесь, а они еще там.
– Либетрау показал на потолок.
– От того, насколько быстро ты это поймешь, зависит их судьба.
А потом пролетели дни, до отказа наполненные знакомством с Землей, с ее порядками, наукой, техникой, культурой, пока еще на киноэкране, и наступил, наконец, тот момент, когда Роберт вместе с Либетрау прошел по песчаным дорожкам парка к зеленой лужайке, где ждал его оранжевый и круглый как апельсин летательный аппарат.
– Счастливого пути!
– сказал Либетрау.
– Там тебя встретят.
Он захлопнул прозрачную дверцу и отошел. Под ногами Роберта тихо загудело и лужайка, тополя и Либетрау с поднятой рукой начали быстро проваливаться и уменьшаться.
...Интернат Сосновый Бор оказался целым городком, спрятанным в лесу. Под высокими соснами стояли двухэтажные белые коттеджи, учебные корпуса, домики наставников в окружении плавательных бассейнов и спортивных площадок. Здесь жили и учились ребята, чьи родители работали вне Земли, в разных уголках еще не обжитой до конца Солнечной системы. Встретили Роберта просто и доброжелательно, как обычного новичка, и никто не смотрел на него с любопытством и опаской, как на злое инопланетное чудо-юдо.
Ему приходилось заниматься с наставниками даже в то время, когда другие отдыхали, но он делал это с удовольствием. Учиться оказалось чертовски интересно, да и слова Либетрау о знаниях тридцатилетней давности крепко засели в памяти.
"Я отлично понимаю, что учат меня однобоко, - говорил себе Роберт, что они выпячивают выгодные им факты, искажая или умалчивая о других, но пропаганда пропагандой, а поучиться не мешает даже у врагов. Ведь от борьбы-то я не отказываюсь! И главное - я остался жив!"
А сегодня он встал, когда соседи по комнате, Пашка и Анджей, еще спали, спрыгнул из лоджии второго этажа под окно комнаты девчонок и ушел к реке. Его раздражал непривычный интернатский режим: завтрак, обед и ужин всегда в одно и то же время, занятия тоже, а после отбоя нужно ложиться, даже если совсем не хочется спать. Никакой свободы!
И вот он лежал на траве у неглубокой речки, а солнце жгло уже вовсю. Жалобно гудели одуревшие от жары шмели, из-за речки доносилось конское ржание. Роберт повернул голову и с любопытством приоткрыл один глаз. У самого лица он с удивлением обнаружил чью-то босую ступню. Пальцы на ступне нетерпеливо шевелились.
– Они, наконец-то, соизволили бросить царственный взгляд на близлежащий ландшафт!
– торжественным голосом сказали над головой.
– А тебе-то что!
– огрзнулся Роберт.
Это был Пашка, один из соседей по комнате. И к нему, и к Анджею Роберт относился настороженно, считая, что они приставлены к нему неспроста.
Пашка, высокий полноватый парень с жесткими курчавыми волосами, веселыми глазами и толстогубым ртом, поддернул шорты и сел рядом. Говорил он обычно шуточками и это злило Роберта: шуточки-прибауточки, а сам, небось, только и думает, как бы разузнать о Базе!
– Мне-то ничего, - миролюбиво сказал Пашка.
– Я о тебе скорблю, милый Робертино. Скорблю о холодном квасе, который тебя не дождался.
"О-о!
– мысленно застонал
– На завтрак был квас!"
– Вот что меня печалит, милый Робертино, - нараспев продолжал Пашка, подставляя солнцу голую спину.
– Пренебрегаешь ты распорядком дня, а значит, подвергаешь здоровье большой опасности. "Распорядок нарушаешь и здоровье подрываешь", - как сказал поэт. К тому же, любезнейший, своим прыжком под окно женской половины нашего дворца ты напугал почтенную Катьку Мухину, которая спросонок решила, что на нас напали индейцы.
Роберт не выдержал и одобрительно фыркнул. Воодушевленный Пашка затараторил голосом автомата-информатора:
– Кроме того, из абсолютно достоверных источников, а именно от многоуважаемой нашей наставницы Анны мне известно, что сегодня, во второй половине дня, состоится экскурсия старшеклассников в музей истории религии и атеизма. Оный музей, к вашему сведению, расположен в городе Ленинграде, в Казанском соборе, что назван так по иконе Казанской богоматери, и где покоится прах славного князя Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова Смоленского, скончавшегося в городе Бунцлау лета не помню какого то ли от рождества Христова, то ли от сотворения мира. Известно мне также и то поистине печальное обстоятельство, что на экскурсию, по всей вероятности, не пригласят лиц, пренебрегающих завтраком. Это все, что я имел сообщить вам, уважаемый Роберт!
При последних словах Пашка звонко шлепнул Роберта по спине. Роберт дернул плечом.
– Обойдусь без ваших музеев!
– Думаю, не обойдешься, любезный!
– спокойно возразил Пашка.
– Есть подозрение, что будет интересно. Так что вставай и пойдем. Помни, что длительное пребывание в неподвижном состоянии порождает склонность к созерцательному образу жизни, что приводит к плачевным результатам, как говаривал Бенедикт Спиноза.
Последнюю фразу Пашка произнес с таким видом, словно Спиноза только вчера поведал ему эту истину. Роберт успел уже немного изучить Пашку и у него имелось сильное подозрение, что все высказывания Спинозы, Фомы Аквинского, Гегеля, Иоанна Златоуста, Платона, Гераклита и других мудрецов, которыми манипулировал Пашка, никогда даже не приходили в голову этим почтенным мужам.
– Имей в виду, - Пашка многозначительно поднял палец.
– Не все потеряно, если учесть, что квас и рисовая каша ждут вас в комнате. Правда, каша уже остыла.
– Никуда я не пойду, - неуверенно сказал Роберт.
Пашка бросился к речке, набрал полную пригоршню воды и с устрашающим видом направился назад. Роберт вскочил, схватил рубашку и побежал вверх по склону. За ним, выплеснув воду, помчался Пашка.
Очень скоро Роберт стал задыхаться и перешел на шаг.
– Бегать надо по утрам, милый Робертино!
– назидательно сказал за спиной Пашка.
– И не пропускать зарядку. И пора учиться играть в футбол, потому что настоящий мужчина должен уметь играть в футбол, как любил повторять Лейбниц, возвращаясь со стадиона.
Роберт отдышался и сказал:
– Настоящий мужчина должен уметь стрелять, драться, пить виски из горлышка и нравиться женщинам. Так говаривал Роберт Гриссом, возвращаясь в свою каморку.
– Ого!
Пашка сорвал травинку и стиснул ее зубами. Теперь они шли рядом мимо ржаного поля и Роберт внимательно смотрел под ноги, чтобы опять, как вчера, не наступить на какую-нибудь занесенную сюда ветром сосновую шишку.
– Тебе приходилось все это делать?
Нравиться женщинам... Тонкая фигура Гедды, мягкие каштановые волосы и скрывший ее изгиб коридора... Софи... Маленькие багровые пятна под ключицей. Два дорогих человека, которые страдают там, пока он греется на солнышке, вместо того, чтобы бороться и вернуться за ними как победитель.