Две стороны одной монеты

Эрик нервно пьет остывший горький кофе из кружки и возвращается к чтению работ какой-то Кэти Джонс. Кэти явно пришла на этот курс не по собственному желанию и пишет такую чушь, что Эрик хочет смыть ее тетрадку в унитаз.

Пять лет он ищет все возможные следы группировки, отлавливающей мутантов. Он осторожен, как кот, выслеживающий опасную крысу на садовом участке. Заметки о пропавших без вести, настройка рации на полицейскую волну, поиски в газетках, Эрик общается с самыми видными светилами генетики в стране, посещает конференции и ненавязчиво интересуется «А не может ли?..». Но если поначалу его пыл огромен, и он действительно напоминает акулу, учуявшую жертву и поставившую перед собой цель нагнать ее, то со временем его страсть к поискам ослабевает.

Идут месяцы, но он не видит больше мутантов, ему не встречаются ни неизвестный Страйкер, ни Джейки, ни какой-то Шоу.

И он больше не слышит голос.

— Чертов ублюдок, почему не можешь сказать, что мне делать? Я же хочу помочь им! Уверен, я один из них. Почему не покажешься? — в минуты злого отчаяния Эрик мысленно или вслух взывает к неизвестному, но в итоге получается, что он разговаривает сам с собой.

И когда ему начинает казаться, что голос был галлюцинацией, он снова смотрит на пальцы и вспоминает, как нечто невидимое и сильное держало его, не давая выскочить на дорогу.

— Спас мне жизнь, а теперь молчишь, словно тебя не существует. Но я-то знаю, что ты есть. И однажды я обязательно тебя найду, так и знай.

Он бубнит это под нос, напоминая самому себе старика, и радуется, что никто в такие моменты его не видит.

Однажды он даже пытается использовать свою «суперсилу». Полчаса страдает над краном в ванной, пытаясь пошевелить его, сдвинуть вентили или расплавить. Он корчит рожи, крючит пальцы, пыхтит, но добивается лишь того, что выглядит, как идиот, в зеркальном отражении, краснеет и забрасывает это дело.

Эрик никому больше не рассказывает о том, что видел, и о том, что знает. О, нет. Он не повторит этой ошибки снова, как тогда, в двенадцать лет. Больше никто не заслуживает его доверия. Но это не единственная причина. Он бы не хотел подвергать никого опасности. Мать? Магду? Хэнка? Нет уж.

Уже поздно, и Эрик возвращается в свою квартиру. Она не слишком далеко от колледжа, где он преподает. Всего лишь пара кварталов вверх по улице. Вчера он забрал из дома матери последние коробки со своими вещами. Ни к чему ей этот «памятный хлам». Эрик разберет все и выкинет большую часть, но матери знать про это необязательно.

В его квартире не слишком много мебели. После детства в тесных однушках с матерью Эрик, наконец, может себе позволить свободное пространство. Ничего лишнего. Полутораспальная кровать в углу, диван для просмотра телевизора, шкаф для одежды, комод, письменный стол и, конечно же, куча полок с книгами и журналами по генетике.

Он раздевается и греет поздний ужин. Безымянный котяра, которого однажды притащила к нему в дом мать «для компании», трется об его штанину, оставляя на ней пучок рыжей шерсти.

— Толстый пакостник, тебе лишь бы пожрать. Эволюция не коснулась твоего разума, приятель. Ты все такой же бестолковый, как и твои предки. Думаешь только о еде.

Желудок Эрика урчит от голода так же громко, как и кот. К сожалению для Эрика, люди еще не эволюционировали до уровня, на котором можно питаться солнечной энергией.

Он включает телевизор на новости, попутно жуя разогретый бутерброд, и садится на диван перед большой коробкой с вещами. Почему бы и не сейчас разобрать?

Старые аудиокассеты, поношенные футболки, которые можно надевать дома, не боясь запачкать, пара школьных тетрадей — любят матери хранить такие вещи… Под тетрадями отыскивается школьный фотоальбом, и Эрик с ностальгией пролистывает несколько страниц. Вот он на каком-то празднике выступает на сцене, вот они с друзьями перед школой: все улыбаются, а у Эрика фингал под глазом — они подрались с мальчишками из другого класса. Вот он на первом байке; их старый пес, который умер давным-давно; первая любовь; поездка на море с матерью; выпускной, на котором они с Магдой вместе — весело машут в камеру. После этого только официальная фотография с выпускного из колледжа.

Эрик захлопывает альбом и убирает его подальше. Счастливое детство давно окончилось, нечего тут вспоминать. Он должен идти вперед, у него есть цель.

На самом дне коробки валяется его детская медицинская карта. И зачем только мать это сложила сюда? Чтобы Эрик не забыл, какие кости он ломал, упав с мотоцикла, что переболел в детстве корью и ветрянкой и что стоял на учете в психдиспансере?

Эрик достает пухлую карту и открывает. Записи, что были вначале, уже истерлись, бумага потрепалась от времени.

Вдруг становится интересно, что писали про его состояние врачи, когда он был в клинике. Он листает страницы. Болезни, школьные осмотры, лечение у стоматолога (он морщится, пропуская вкладыш), опять осмотры…

Да, вот оно.

Судя по всему, в карте лишь пара листков — результаты первичного осмотра и выписка с диагнозом, пройденным курсом лечения и терапии.

Эрик пробегается по тексту глазами. Описание симптомов, список препаратов, которые он принимал, — нехилый такой для ребенка двенадцати лет. Сейчас после пары курсов по психологии некоторые термины и названия стали ему куда более понятны, чем в восемнадцать, когда он из любопытства сунул нос в записи психиатра.

Заключение заканчивается рекомендациями и списком врачебной комиссии. Доктор М. Эдденс был ее председателем, и Эрик криво ухмыляется, глядя на его размашистую подпись, вспоминая, как нес чушь про говорящих собак и кошек на его приемах. Д. Морган — миловидная девушка, которую он видел в клинике всего лишь пару раз. И…

Эрик чувствует, как руки начинают трястись против воли, и карта выпадает из ослабевших пальцев. Он словно застывает, а вся энергия из тела устремляется к его кистям. Кот, до этого лежавший рядом, с шипением отпрыгивает в сторону и, выгнув спину, смотрит на хозяина огромными испуганными глазищами. Но Эрик не обращает на это внимания. Он не видит ни кота, ни комнаты, ни заключения, вклеенного в карту.

Только одно имя и тонкую вязь подписи.

«С. Шоу»

Пространство вокруг словно искривляется от его сил, а может быть, это от шока у Эрика плывет зрение. Очевидно, тело подводит его, и он слышит со стороны мучительный стон, сорвавшийся с его губ. Как он мог забыть?.. Как мог упустить?.. Как он…

Невнятное мычание перекрывает шум телевизора и заставляет кота сбежать на кухню. И Эрик вдруг с ужасом понимает, что это не он стонет. Он пытается пошевелиться, но не может. Во всем теле ужасная слабость, словно мышцы превратились в кисель, спина ноет, будто он вечность лежал на больничной койке, а голова тяжелая, как огромный каменный валун… Но Эрик продолжает сидеть, он не падает от слабости, не роняет голову на грудь! И, наконец, он понимает, что это не его ощущения. А его.

— Ты здесь? Отвечай! Это ты? — он не может говорить вслух, губы не шевелятся, но он вполне может кричать мысленно.

Никто не отвечает. В голове проплывают какие-то смутные образы, заставляющие сердце еще быстрее колотиться от страха.

— Кто ты? Ты можешь говорить?

Эрику кажется, что он слышит какой-то шум, гул, шаги? Голоса? Но в квартире работает только телевизор.

— Я не слышу твоего голоса, если ты вдруг пытаешься говорить. Не знаю, слышишь ли ты меня. Если да, подай какой-нибудь знак, черт возьми. Я узнал про Шоу! Слышишь?