Две жертвы

И графъ былъ очень доволенъ; онъ ужъ не слыхалъ упрековъ. Онъ могъ теперь, не стсняясь, узжать изъ дому и долго не возвращаться: она такъ занята своимъ сыномъ, она почти не отходитъ отъ его колыбели.

Но онъ заблуждался. Новое чувство, какъ ни велико было оно, не отняло мста у стараго чувства въ сердц Ганнуси. Она очень скоро замтила эти непривычныя, долгія отлучки. Боле того, она стала замчать многое, чего прежде совсмъ не замчала. Она начинала наблюдать, прислушиваться. Она сама еще не знала, что наблюдаетъ и къ чему прислушивается; но уже вся была на-сторож, вся въ тревог.

VI

Она вдругъ возненавидла этотъ странный мрачный домъ, еще такъ недавно казавшійся ей заколдованнымъ замкомъ, полнымъ самыхъ прелестныхъ и свтлыхъ видній. И въ то-же время ей захотлось, наконецъ, ознакомиться, какъ слдуетъ, съ этимъ домомъ, обойти вс закоулки.

Во время отсутствія мужа, когда ея новорожденный ребенокъ засыпалъ, а старшія дти весело играли съ няньками, она начинала свои изслдованія. Она бродила по длиннымъ корридорамъ, отворяла вс двери, всюду заглядывала. Но многія двери оказались запертыми на крпкіе замки. Она звала прислугу, спрашивала, что тутъ такое? Ей отвчали, что тутъ кладовыя, или ходы на обширные чердаки или ходы въ погреба.

— Отворите, я хочу взглянуть.

Но отворить было невозможно: ключи у его сіятельства. Мужъ возвращался. Она обращалась къ нему съ просьбой показать ей и кладовыя, и чердаки, и погреба, и подвалы. Онъ удивлялся, зачмъ ей это, что тамъ интереснаго.

— Въ погреба-то я тебя не пущу, ни за что не пущу, какъ ты тамъ хочешь. Смотрть въ нихъ совсмъ нечего. Старыя бочки съ виномъ для тебя не могутъ быть интересными, а сырость такая, что того и жди разболешься. Охъ, ужъ этотъ мн домъ! кажется, и хорошо построенъ, а видно все-же какая-нибудь ошибка, или это донская вода дйствуетъ, что сырость такая завелась въ подвалахъ и погребахъ!..

— А все-же-таки мн хотлось бы взглянуть. Пойдемъ, пожалуйста, покажи. А то, что-же это: хозяйка я, и не знаю устройства нашего дома.

Графъ качалъ головою и улыбался.

— Ну, а до сихъ поръ-то что-же не справлялась? ишь, вдь, когда спохватилась! Да пойдемъ, пожалуй, коли ужъ теб такая охота. Въ подвалы и погреба, сказалъ, не сведу, а кладовыя и чердаки осмотримъ; это можно…

И они отправлялись нсколько разъ все осматривать. Графъ приказывалъ принести фонарь, самъ отпиралъ двери. Крпкіе замки звучно щелкали; потомъ раздавался скрипъ желзныхъ засововъ. Тяжелыя, дубовыя двери распахивались — и мгновенно охватывалъ графиню сырой, затхлый воздухъ. Свтъ фонаря озарялъ обширныя помщенія, въ которыхъ хранилось много всякаго добра.

Ганнуся все разглядывала и изумлялась. Чего только не было въ этихъ кладовыхъ и на этихъ чердакахъ! Тутъ и мха дорогіе, и вещи серебряныя, и много всякой всячины, и все-то такое красивое, дорогое…

— Милый мой, — говорила она:- такъ вотъ ты что тутъ подъ замками держишь, вотъ что отъ меня скрываешь! Не знала я, что ты такой скупой да жадный. Вотъ, вдь, чтобы жен хорошій подарокъ сдлать, а онъ подъ запоромъ все держитъ!

Графъ начиналъ смяться, такъ непринужденно и весело отшучивался; но въ то-же время поспшно выбиралъ какую-нибудь цнную вещь и дарилъ ее жен.

— На вотъ… на, отвяжись только, да отпусти душу на покаяніе. Ну, чего мы тутъ стоимъ! уйдемъ, пожалуйста, а то у меня уже першить въ горл начинаетъ.

Они выходили. И опять съ визгомъ захлопывались дубовыя двери, и опять щелкали замки.

Ганнуся несла къ себ новый подарокъ. Мужъ шутилъ и смялся; а на сердц у нея все-же было какъ-то неспокойно. Все ей казалось, что вокругъ нея есть какая-то тайна, какая-то мучительная, страшная тайна, что отъ нея вс что-то скрываютъ, а главное — онъ, онъ отъ нея что-то скрываетъ…

VII

Опять лто было въ полномъ разгар; но уже не прежнее лто. Ни о чемъ прежнемъ не было и помину. Графъ узжалъ изъ дому иногда дня на два, на три. Завелись у него дла какія-то, по крайней мр, на вопросъ жены онъ всегда отвчалъ односложно:

— Дла, дла!!

Прежде она удовлетворялась такими отвтами; теперь она и хотла бы разспросить подробно, да уже знала, что съ мужемъ не сладишь; что коли онъ разъ замолчалъ, такъ ужъ ничего отъ него не добьешься.

— Какія дла?! Ишь ты, бабье любопытство! Ну что ты въ нашемъ мужскомъ дл смыслишь! ду — значитъ, нужно хать. Вернусь, какъ только все справлю, привезу теб обновку, а ты жди меня, за дтьми присматривай, да встрть меня веселй: такъ-то вотъ и ладно будетъ!

Онъ цловалъ, обнималъ ее. Но ей казалось, что это уже не прежніе поцлуи и ласки.

Онъ узжалъ. Она оставалась одна со своею думой, со своими неясными подозрніями. Она часто сходила съ высокой террасы дома и бродила по густому парку, доходившему до самаго крутого донского берега. Этотъ паркъ влекъ ее теперь къ себ неудержимо. Она полюбила его тнь, его прохладу, его извилистыя дорожки. Ей казалось, что здсь, именно въ этомъ парк, какой-нибудь нежданный голосъ откроетъ ей непонятную тайну, лишившую ее покоя. Но пока еще не прозвучалъ этотъ голосъ, она бродила погруженная въ свои мысли и тревожныя грезы. Бродила иногда, не сознавая гд она, куда идетъ и сколько времени продолжается ея прогулка.

Въ особенности она любила этотъ паркъ вечеромъ посл солнечнаго заката, когда послдніе отблески зари постепенно блднли на верхушкахъ деревьевъ, когда мало-по-малу въ темнющей синев небесной загорались одна за другой частыя звзды и вдругъ выбравшійся изъ-за лса полный мсяцъ озарялъ все своимъ тихимъ свтомъ и мнялъ очертанія предметовъ.

Тогда Ганнуся выходила на широкую аллею, по которой все ярче и ярче ложились серебряныя полосы, и спшила дальше и дальше, къ маленькой каменной бесдк, выстроенной на уступ высокаго берега.

Отсюда передъ нею открывалась широкая картина. У самыхъ ногъ тихій Донъ катилъ свои волны, едва слышно плескавшіяся о берегъ. Дальше, на луговой сторон, мелькали, покрытыя легкимъ туманомъ, безбрежныя поля, однообразіе которыхъ кой-гд нарушалось далекими деревеньками и полосками лсовъ.

Ганнуся садилась на каменную скамью бесдки и отдавалась очарованію влажной ночи, и подолгу, подолгу глядла на звзды, глядла въ туманную даль и мечтала и плакала о невдомо почему потерянномъ счасть, и отгоняла страшныя грезы о непонятныхъ грядущихъ бдахъ.

Но эти грезы не уходили. Съ каждымъ днемъ въ ней крпла увренность, что надъ нею должно стрястись что-то ужасное. И она врила въ это предчувствіе души своей, и ждала съ сердечнымъ замираніемъ рокового удара.

Очнется она на мгновеніе, отгонитъ мрачныя грезы, и сама на себя дивится:

«Да что-же это такое? Изъ-за чего я такъ мучаюсь? Чего я жду? Откуда взялось все это? Ужъ не больна-ли я? Чего мн бояться…и кого-же бояться? — его? — Вдь, это грхъ тяжкій, грхъ мой передъ нимъ. Это искушеніе, это навожденіе дьявольское!..»