Две жизни

— Так точно, товарищ полковник.

4.

— Здорово, Сергей, здорово! Проходи, гостем будешь. Значит, настоящее чекистское образование получить собираешься? Смотри, не зазнайся. Хотя и не исключено, что лет через пять я у тебя под началом ходить буду. Парень ты шустрый, а я ведь академий не кончал. Шучу, шучу. Раздевайся, проходи, присядь. Я один, сейчас по-холостяцкому ужин организую.

Жена с детьми в Ашхабаде, еще в октябре отправил.

Сергей за сутки с небольшим на попутках легко добрался до Москвы. Отметился в комендатуре, получил направление в училище. Поезд на Горький отходил поздно ночью. Тут же из комендатуры позвонил Дремину. Тот велел прийти домой часам к девяти, раньше не освободится.

К трем часам Сергей был свободен. Билет в кармане. Продпаек получил. Даже пообедал в офицерской столовой в Малом Казенном переулке. Домой заходить не стал: никого нет. Походил по Москве. Часов в восемь зашел на Лихов. Дверь открыла Елизавета Тимофеевна.

— Сережа, вы? Заходите. Как вы возмужали. Вам идет офицерская форма.

— Здравствуйте, Елизавета Тимофеевна. А где Боря?

— Боря на фронте. На Западном фронте. Он связист, ротный телефонист. Пишет, что не опасно. Врет, наверное.

— Да нет, Елизавета Тимофеевна, правду пишет. Какая же опасность? Сиди на родном КП в тылу, донесения передавай. Значит, призвали Бориса. Когда?

— Вы разденьтесь, Сережа. Я чайник поставлю. Угостить мне вас особенно нечем, но чаю попьем.

— Какие там чаи, Елизавета Тимофеевна, я на минуту, человек военный, дела. Я и заходить в комнату не буду.

— Борю призвали в самом начале ноября. Был где-то в Чувашии, учился на связиста. А недавно позвонил, проездом на фронт, их эшелон на окружной стоял. Мы с Ирой бросились. но не нашли. Теперь вот с фронта треугольнички получаю.

— Кто это Ира?

— Разве у вас, молодых, поймешь? По-старому я бы назвала невестой. С ним вместе училась.

— Понятно. А об Александре Матвеевиче что-нибудь есть? Больше у него не были?

— Не была, ничего не знаю.

И вот сидит Сергей Лютиков у Николая Дремина. Сидит сержант государственной безопасности в гостях у майора государственой безопасности. На столе поллитра, картошка вареная, селедка жирная. Сидит не как подчиненный, а как старый знакомый, можно сказать приятель.

— Ну что ж, Сергей, давай выпьем за тебя, за твою жизнь, за твою карьеру. Не надо этого слова бояться. У нас в органах сделать карьеру значит хорошо служить на благо родины. А кто хорошо служит, тот и за большее отвечает, а значит и делает карьеру.

— Спасибо, Николай Васильевич.

— Да ты ешь, не стесняйся. Масла клади в картошку побольше. В училище впроголодь жить будешь. Расскажи теперь, как воевал. Как там Петька Денисов? О вашей Двадцатой много говорят. Орлы. Власовцы.

— Мне, собственно, Николай Васильевич, капитан государственной безопасности Денисов велел вам передать устное донесение.

— Давай, давай, доноси.

Дремин слушал молча, не перебивая. Потом сказал:

— Давай-ка еще по полстаканчика. Что я тебе скажу, товарищ Лютиков. Дураком Петька был, дураком и остался. С кем воевать вздумал! Власов теперь командарм номер один у Жукова, а к Жукову сам Иосиф Виссарионович прислушивается. Так что об этом донесении забудь. Ты не говорил, я не слушал.

5.

— Курсанта Лютикова ко мне!

Взвод отрабатывал основы ближнего боя. Сергей поднялся из пожухлой травы, куда его стандартным приемом через ногу бросил напарник и побежал к комвзвода.

— Срочно в училище, к начштаба.

Начальника штаба на месте не было. Писарь прочел Сергею под расписку приказ. Отчислить курсанта Лютикова С.И. из училища. Сержанту государственной безопасности Лютикову С.И. явиться такого-то числа к семнадцати ноль-ноль в Москву, в комнату 341 Народного Комиссариата Государственной Безопасности к майору государственной безопасности Дремину Н.В. для прохождения дальнейшей службы.

В предбаннике Сергея встретил Русанов.

— Подождите, товарищ Лютиков, я доложу майору.

Через полчаса Сергей вышел на Лубянскую площадь. Ну, дела! Еще раз вытащил повестку: двенадцать тридцать, комната 215, для дачи показаний. И бумажка, переданная Дреминым вместе с повесткой: "Приходи ко мне вечером после десяти". Дремин был сух, официален, в глаза не смотрел. Сказал только:

— Вопрос о прохождении службы решим после дачи показаний.

Сергей забросил вещи домой. Комната, как нежилая. Холодно- не топят, пусто, грязно. Да и вся квартира такая же. Несколько старух, дети сопливые. Зашел на рынок на Цветном бульваре. Белая головка — три сотни за бутылку. Купил. Надо взять для Николая Васильевича. Не зря же он приглашает.

Ровно в десять позвонил в дверь к Дремину.

— Заходи, заходи, Сережа, раздевайся. Да расстегни ты воротничок. И пояс сними. А то застегнулся, как на смотре. Ого, я вижу, ты на рынок сходил. Сколько отдал? Спасибо, спасибо, с удовольствием с тобой стопку опрокину. Мне теперь редко удается. Даже в нашем распределителе не всегда бывает, а на рынок мне все-таки неудобно, с ромбом в петлице.

Николай Васильевич был непривычно суетлив. Не умолкая, почти обнимая на ходу, провел Сергея в комнату, усадил за стол, побежал (именно побежал) на кухню, принес хлеб, масло, «наркомовскую» копченую колбасу, поставил стопки, тарелки. Спрашивал Сергея о домашних, об училище, даже о Сонечке, получает ли письма, но ответов не дожидался, перебивал новыми вопросами. Наконец, уселись друг против друга. Николай Васильевич налил.

— Ну, давай со встречей. За наше с тобой благополучие. Чтобы это тяжелое время пережили. И, естественно, за победу. Будь здоров, Сережа!

Постарел Николай Васильевич. Руки даже трясутся. Или волнуется? Что-то ему от меня нужно. Все непонятно. Зачем из училища вызвали? Зачем домой позвал?

— Ты, Сережа, небось, сидишь и думаешь, зачем этот старый хрен меня пригласил? Чего ему от меня надо? Сейчас растолкую. Для того и домой позвал, чтобы по душам, как старые друзья, поговорить можно было. Чтобы для тебя завтра, когда спрашивать начнут, неожиданным не оказалось. Чтобы заранее обдумать мог. Чтобы мы вместе обдумать могли. Я тебе сейчас скажу о том, чего ты пока знать не должен. И не проговорись завтра, что знаешь. Несколько дней назад Власов сдался врагу. Сдал фашистам Вторую Ударную Армию. Ты ведь и не знал, наверное, что ваша Двадцатая стала Второй Ударной. Задание ей было дано самим Верховным идти на Ленинград, прорывать с юга блокаду. Так эта сволочь, мать его, у озера Ильмень, сговорившись с немцами, разоружил и сдал Армию. Сейчас у нас на Лубянке допрашивают всех, кто с Власовым в 37-й, 20-й, Второй Ударной связан был, кто хоть что-нибудь может рассказать об этом преступном заговоре. Ясно, о заговоре. Такую акцию быстро подготовить нельзя. Людей подобрать подходящих надо. Значит, помогали ему подбирать. Большие начальники помогали. Нарком приказал докопаться. Ведь ты, Серега, не знаешь. Был приказ Верховного о подготовке генерального наступления по всему фронту. Чтобы в этом году окончательно добить немецкую гадину. А некоторые генералы, на самом верху генералы, я имен назвать не стану, были против. С самим товарищем Сталиным спорили. Теперь ясны причины некоторых наших неудач в этом году. Ты понял меня, Сережа? Понял, что я тебе сказал?

— Понял, Николай Васильевич. А как Денисов? Неужели тоже?

— Предатель твой Денисов. Дерьмо собачье. Раз начальник Особого Отдела не застрелил изменившего командующего, — значит предатель. Теперь, небось, перед новыми хозяевами выслуживается.

Помолчали. Сергей понимал — главное впереди.

— Что я тебе сказать хочу, Сереженька. Тебя будут наши следователи с пристрастием допрашивать. Так ты не бойся. Я про тебя им много хорошего сказал. Не надо только быть задним умом крепким. Они этого не любят. Ты ничего не замечал, значит сволочи хорошо маскировались. Ты, конечно, бдительность не на высшем уровне проявил, но это лучше, чем хоть самую малость подозрительную почуять и не сообщить. Тебе сперва не скажут, почему допрашивают. Так ты только положительно обо всех говори, и о Власове, и о Денисове, и обо всех. А когда скажут, сперва не поверь, а потом ругай эту мразь последними словами, но от своих конкретных показаний не отказывайся. И еще, Сереженька, о том устном донесении Денисова им говорить не надо. Могут не так понять. Нас с тобой могут не так понять. Ты понял меня, Сергей?