Две жизни

— Что-то не в ту сторону у нас праздник пошел. Хватит тебе, Сережа, молодежь шокировать. Сказал бы лучше тост хороший какой- нибудь.

Андрей, однако, не унимался.

— Не, батя, раз уж ты в кои веки разговорился, мы тебя так легко не отпустим. Ты же историк, значит должен всю правду знать. Все-таки, ведь Сталин войну выиграл? Все говорят, культ личности, тридцать седьмой год, лагеря. Но он хозяином был, при нем порядок железный, а не нынешний бардак. И страну спас. Если бы не его воля, ведь развалилась бы страна, когда немцы половину России отхватили. Конечно, были генералы, Жуков, Василевский, но Верховным был он. Так что не зря наша шоферня на ветровые стекла его портреты приклеивает. Я правильно говорю, батя? За войну ему все простить можно.

Но Сергей Иванович уже застегнулся. Права Валя. Нечего язык распускать. Не с Великановым треплешься.

— Не так все просто, Андрюша, но, в основном, ты правильно говоришь. Окончательные решения его были. А в политике и на войне главное — это принять решение. Но мать права: чего об этом вспоминать? Все было и быльем поросло. Давайте лучше за нее выпьем. За Валентину Григорьевну. Она у нас Верховный. Она принимает решения, и как видите, под ее водительством наша семья с честью прошла через пропасти и высоты, стоявшие на ее пути. Твое здоровье, Валя, мой главнокомандующий! Встанем!

Ночью Сергей Иванович долго не мог заснуть. Андрей нечаянно затронул сокровенное. Узкая историческая специальность Сергея Ивановича во времена аспирантуры была докиевская Русь, а затем история отношений России с соседними исламскими государствами, в основном с Персией и Афганистаном. Это в конце концов и сделало его референтом ЦК. Наукой, собственно, Сергей Иванович уже лет двадцать не занимался. Не было у него времени самому рыться в архивах, читать первоисточники. Да и не нужно это было никому, и прежде всего ему. Руководить институтом, консультировать ЦК, представлять страну в различных международных комиссиях — никакой науки не требовало. Было, однако, если по модному говорить, у Сергея Ивановича научное хобби. Уже давно собирал он материалы, относившиеся к жизни и деятельности двух самых страшных людей нашего времени, а может быть и всей человеческой истории, Сталина и Гитлера. Задумал он это давно, еще во время войны, когда, с одной стороны, по разрозненным рассказам, отдельным репликам больших и малых генералов(а он почти всю войну провел около генералов) начала вырисовываться перед ним картина нашей военной стратегии и истинной роли Верховного в ней, а с другой — по показаниям пленных генералов, захваченным материалам с аккуратно, в хронологическом порядке, подшитыми приказами Верховного командования вермахта и лично фюрера, — стала проясняться внешне непохожая и в то же время в главном такая знакомая картина вмешательства в судьбы людей, армий, государств, народов капризной воли диктатора, страдающего одновременно комплексом неполноценности и манией величия.

Сергей Иванович, благодаря положению, им занимаемому, имел доступ практически ко всем материалам спецхрана и урывками продолжал эту тайную ото всех, от Вали и даже от Бориса, работу. Конечно, об этой паре множество научных и полунаучных трудов опубликовано. О Сталине — Конквист, Авторханов, воспоминания маршалов, Хрущева, Троцкого — да мало ли? О Гитлере полнее всего, пожалуй, Толанд. Но систематического сравнения еще никто не проводил. Сергей Иванович не обольщался: писал он плохо, язык казенный, — не дал Бог таланта. Однако последовательное сопоставление личностей и истории двух неудачников: неудавшегося поэта Джугашвили и неудавшегося художника Шикльгрубера, — его захватило. Эта секретная деятельность стала ему необходимой. Отдушина, вроде редких встреч с Великановым. Многие части своего исследования Сергей Иванович уже написал в почти законченном виде. Но он не спешил. Перечитав, вставлял новые данные. Все равно девать некуда. Так и будет, пока он жив, заперто в ящике письменного стола, единственный ключ всегда в бумажнике.

Жаль, не расскажешь Андрею о его тезке Андрее Андреевиче Власове. Через сорок с лишним лет Сергей Иванович легко восстанавливал в памяти его образ. Неулыбчивое интеллигентное лицо, очки. Прекрасная выправка. И смелость. Не отчаянная храбрость молоденьких лейтенантов, а спокойная смелость генерала, принимающего решения и берущего на себя за эти решения ответственность. Вероятно за это и любил его Жуков. Его сдача второй ударной армии, окруженной у озера Ильмень, была актом смелости, а не трусости. Трусом был генерал Ефремов, который был окружен с тремя дивизиями под Вязьмой и застрелился. Оставшиеся без командования десятки тысяч людей погибли в бессмысленных разрозненных боях. В сорок втором Власов был понятен. Его согласие организовать РОФ в сорок четвертом — необъяснимо. Сомнительно, чтобы его сломали немцы. Вряд ли этот замкнутый человек делился с кем-нибудь мотивами своих поступков. Во всяком случае, он начал активно сотрудничать с немцами тогда, когда он не мог не понимать, что Германия войну проиграла.

Сон не приходил. Сергей Иванович встал, накинул пиджак поверх пижамы, достал сигарету, вышел на балкон покурить. Валя сквозь сон спросила:

— Ты чего не спишь?

— Так, думаю.

2.

— Товарищ генерал-майор! Сергей Лютиков прибыл в ваше распоряжение. Дремин уже вышел из-за стола. Улыбаясь, протянул обе руки.

— Здравствуй, Лютиков, здравствуй. Рад тебя видеть. Домой успел зайти?

— Забежал, товарищ генерал.

— Во-первых, Сергей, я не генерал, а майор государственной безопасности, у нас звания особые, и майор ромб носит. А во-вторых, давай условимся: когда мы вдвоем, я для тебя не "товарищ майор" и не "товарищ генерал", а Николай Васильевич. Не первый год знакомы. Понял?

— Понял, Николай Васильевич.

— Ну. лады. Как дома? Все здоровы?

— Отец на фронте. Мать и Нюрка работают. На ЗИСе. Трудно, конечно, но ничего, справляются. Говорят, завод скоро эвакуировать будут. Не то на Урал, не то в Сибирь. Тогда тоже поедут.

— И правильно, пусть едут. Москва скоро прифронтовым городом станет. Ладно, Серега, некогда нам о пустяках разговаривать. Не для этого я тебя вызвал. Сядем сюда на диван и поговорим серьезно.

Сели. Сергей не видел Дремина с мая, а в форме вообще видел в первый раз. И здесь, на Лубянке, тоже был впервые. Николай Васильевич похудел, глаза красные, видно спит мало.

— Ты, Сергей, не маленький, сам видишь, что происходит. Немцы, несмотря на огромные потери, несмотря на то, что Красная Армия перемалывает их дивизии, уничтожает танки, сбивает самолеты, уже подходят к Москве, Ленинграду, Киеву. Конечно, вероломное нападение, эффект внезапности — все это сыграло свою роль. Но, надо смотреть правде в глаза, не только это. Видно недостаточно мы, именно мы, органы, поработали в свое время. Много всякой пакости осталось. Слыхал, небось, в самом начале войны разоблачили кучку предателей, стоявших, подумать только, во главе Западного Военного округа. К стыду нашему поздно разоблачили. Эти гады успели уничтожить с помощью немцев всю авиацию Округа, танки, орудия. А сколько предателей, фашистских прихвостней осталось! Ведь недаром немцы наступают. Их бьют, а они наступают. Советские солдаты проявляют неслыханный героизм, а продавшиеся фашистам сволочи, проникающие на командные посты, своими замаскированными предательскими действиями сводят на нет подвиги наших людей, саботируют приказы вождя. Фашисты не брезгуют ничем. Их пропагандистская машина работает на полный ход. Их листовки, агенты-провокаторы, засылаемые в наш тыл, в нашу армию, делают все, чтобы разрушить единство и дружбу народов Советского Союза. Они пытаются разжечь антисемитизм, возродить это позорное наследие проклятого царизма. Конечно, наш народ, воспитанный советской властью, не поддается, как правило, на эти провокации, но, не будем себя обманывать, есть, кроме явных предателей, темные, малосознательные люди, особенно на Украине, не способные правильно ориентироваться в сегодняшней сложной обстановке. В эти дни, как никогда, ответственность ложится на нас, чекистов, карающий меч революции. А людей у нас не хватает. Своих людей, до конца преданных, на которых можно положиться в любых ситуациях. Поэтому, товарищ Лютиков (тут Николай Васильевич встал, Сергей тоже), мы решили призвать вас в ряды Красной Армии, в части НКГБ и присвоить воинское звание сержанта государственной безопасности. Поздравляю, товарищ Лютиков!

— Служу Советскому Союзу!

— Правильно отвечаешь, Сергей. Теперь о дальнейшем. Ты должен принести присягу, сдать паспорт, получить удостоверение, форму, оружие. Я вызову своего помощника, капитана госбезопасности Русанова, ты при нас примешь присягу, потом он поможет тебе по-быстрому все оформить. Сейчас двенадцать. Жду тебя обратно в четырнадцать тридцать. Пообедаем в нашей столовой, потом еще поговорим.

После обеда, в новенькой, подобранной точно по росту форме, с двумя кубарями в каждой петлице, в яловых сапогах, с командирским планшетом, с еще обернутым в промасленную бумагу наганом в кобуре, удобно пристегнутой за правым бедром к поясу, Сергей вернулся к Дремину в его кабинет.

— Садись, Сережа. Я и не спросил — все получил? Патроны выдали? Семь штук должны были тебе дать, на полную обойму.

— Все получил, Николай Васильевич. Они у меня в планшете.

— Лады, давай как следует поговорим. Я тебе объясню, кто ты теперь есть и с чего начнешь службу, чекистскую службу. Прежде всего ты должен понимать, что не так это просто и не каждому дано быть зачисленным в части госбезопасности и сразу получить звание. Я тебя рекомендовал, я за тебя поручился.

— Все понимаю, Николай Васильевич. Спасибо.

— Благодарить меня нечего. Рекомендовал, потому что считаю достойным. В нашем деле главное не военное образование (у меня, между прочим, у самого его нет), а преданность делу. Конечно, кое-что уметь нужно. Ты хоть выстрелить из своего нагана сможешь?

— Я же, Николай Васильевич, курсы военной подготовки для комсомольского актива МГУ прошел. Ворошиловский стрелок.

— Знаю, знаю. Это я так спросил, для подначки. Когда мы с тобой кончим, тебя Русанов отведет в канцелярию, получишь аттестат, командировочное предписание, деньги, сколько положено. Сегодня же вечером отбудешь к месту назначения. Мы тебя направляем в распоряжение Особого Отдела 37- й Армии. К начальнику Особого Отдела капитану государственной безопасности Денисову я тебе личное письмо дам, чтобы хорошо принял и правильно использовал.