Две жизни

– то, что называлось Благовидовом?

– Там, во сне, я не слышал такого названия. Но, судя по тому, что рассказывал Маркел Иванович, видимо, так оно и было. Мне это село запомнилось главным образом тем, что виделось в нем что – то от милого сердцу тургеневского прошлого, от доброй, истинно русской старины. Об усадьбе Мишульских я уж не говорю – это было настоящее «дворянское гнездо» во всем его великолепии. А теперь... Вместо всего этого – сплошной голый пустырь. И если бы не часовня...

– Да ведь и ей досталось, еле стоит, горемычная, – вздохнула Софья. – А что, как вы думаете, было спрятано под ней?

– Не знаю... Тот, последний, мой сон был не очень отчетлимым. Вспоминается лишь глухая полночь, черная, еле видимая во тьме часовня, смурый, убитый горем кузнец и небольшая просмоленная коробка у него в руках. Но что он вложил в нее, я так и не понял. Сказал, что там выкованный им в подарок мне кинжал и что – то еще. А что еще, я должен был, по-видимому, сам знать. Ясно было только, что речь шла о чем – то связанном с ней, той девушкой, которая мне снилась; что это она передала ему что – то для меня. Но что это могло быть? И почему она не могла передать мне сама? Я до сих пор теряюсь в догадках. Помню только, что был той ночью в жуткой тревоге, чувствовал, что случилось что – то страшное, какое – то кошмарное несчастье, что я не увижу ее больше никогда. В голове у меня до сих пор звучат последние слова кузнеца: «Выкопаешь наш клад, вспомнишь ее, сердечную...» И как апофеоз этого сна ее голос, только откуда – то сверху, будто с небес: «Вернись! Вернись ко мне! Я жду... жду... жду...». Что она хотела этим сказать? И что вообще значили мои сны, в которых я чаще всего видел ее залитое слезами лицо? Едва ли это лишь следствие реинкарнации, если она и существует. Тут что – то более глубокое, таинственное. Но что?! Ответ на это, может быть, и даст то, что спрятано здесь, под часовней. Вот почему мне так не терпится покопаться возле нее. Но, сами понимаете... – Сергей не стал продолжать, боясь даже лишним словом спугнуть робкую надежду на то, чего он ждал здесь найти, что могло бы объяснить все его душевные метания, все его непонятные переживания и предчувствия.

Да, теперь до разрешения загадки оставался один шаг. Но именно этот шаг было страшнее всего сделать. А если он ничего здесь не найдет? Если этой встречей с часовней все и закончится? К чему тогда вся эта нелепая история с поездкой сюда, на Ермишь, с работой на этом не бог весть каком интересном в геологическом отношении месте?

– подождите, Сережа, – словно прочла его мысли Софья. – Я догадываюсь, что вы хотите сказать, но... ведь мы приехали сюда не только ради прошлого. Пора навестить и здешнее обнажение, взглянуть на этот уникальный обрыв. Кстати, там тоже может встретиться нечто, подобное часовне. А к ней мы еще вернемся. Впереди – целый день.

– Да – да, – обрадовался Сергей возможности отсрочить последний шаг к раскрытию тайны часовни. – Конечно, обнажение – прежде всего. Просто я увлекся немного.

Они спустились на бечевник и по еле заметной тропинке направились в сторону обрыва. Но в мыслях Сергей по-прежнему не мог отрешиться от своих снов.

– Так, значит, на этом месте, – указал он на возвышающийся над обрывом холм, – и стояла усадьба Мишульских?

– Да, видимо, так, – кивнула Софья.

– Но, похоже, там действительно ничего не осталось.

– Не может быть. Что – то должно сохраниться. Осталась же эта часовня.

– Часовня – святыня.

– А разве не может быть других святынь – святых, возвышенных чувств? святой, беззаветной любви? святой, вечной памяти?

– Но как все это может сохраниться?

– А вот посмотрим там, на этом холме, может, что и увидим, – она постаралась улыбнуться, но глаза ее почему – то наполнились слезами, а голос задрожал. – Я ведь тоже не случайно поехала на Ермишь.

– Да, вы говорили, но я так и не понял...

– Пошли, пошли!
– заторопила она его. – У нас еще будет время поговорить. Пока мне самой не все ясно.

Они ускорили шаги. Но не прошли и нескольких десятков метров, как натолкнулись на груду битого кирпича, перемешанного с кусками угля.

– Это еще что такое? – не сразу понял Сергей.

– Что – то вроде развалин кузницы, – проговорила Софья.

– Кузницы?! Да, кузницы... – мгновенно вспомнил он.
– как же без нее. Все мои сны вращались вокруг этой кузницы. Будто все детство и юность прошли в ней. А главное – именно здесь, неподалеку от кузницы, точнее, возле часовни впервые встретил я барышню Мишульскую.

– Барышню Мишульскую? Так это ее вы видели во сне?

– А вас это удивляет?

– Напротив, я так и думала, что это она вам снилась на ермишских берегах.

– Постойте! А откуда вы – то знаете о барышне Мишульской?

– Ну, во – первых, из документов, с которыми я познакомилась недавно в райцентровском архиве. А потом... кто же еще мог заинтересовать вас, если ваши навеянные игрой случая сны перенесли вас в позапрошлый век и в эти самые края?

– Вы шутите! Какая там игра случая, если эти сны... эта кузница... эта часовня... – он перевел взгляд на искрящуюся солнечными бликами поверхность реки и – о чудо! – вдруг увидел, как две большие белые птицы с грациозно изогнутыми шеями подплыли к самому берегу и уставились на него черными бусинками глаз, а в ушах снова послышался стук колес и цокот копыт подъезжающей тройки.

Он живо обернулся назад, но в знойном мареве по-прежнему дрожало лишь унылое щебенчатое взгорье со следами давно неезженой дороги да узкий дощатый мостик, по которому едва мог пройти и пеший человек, а стучала, должно быть, кровь у него в висках от нахлынувших впечатлений. Да и было отчего стучать: он все больше узнавал и этот берег реки, и этот ведущий к обрыву бечевник, и сам обрыв, круто вздымающийся над водой. И уж почти не сомневался, что все это было. Было здесь. Было на самом деле. Но возможно ли такое? Уж не видит ли он и теперь все это лишь во сне?

Однако голос Софьи вернул ему чувство реальности:

– Да, я пошутила, Сережа. Ведь я и сама не могу прийти в себя от всего увиденного. Мне тоже знакомы и эта часовня, и эта кузница, и этот обрыв, хотя я также никогда не бывала здесь. Я также надеюсь найти в бывшей усадьбе господ Мишульских что – то такое, что утвердило бы меня в моих безумных предположениях, и также боюсь ошибиться в своих надеждах.

– Что вы говорите, Соня! Значит, вы... – он повернулся к ней и словно лишился дара речи: в лице Софьи, ее глазах, жестах определенно было что – то от той, что промчалась здесь в роскошном экипаже и ожгла его пьянящим взглядом. Так что же это все-таки – продолжение сна?

– Соня! – схватил он ее за руки. – Скажите мне наконец, кто вы? Я же вижу, что вы не та, за кого себя выдаете, что вы и барышня Мишульская...

– После, после, Сережа! – остановила его Софья. – Говорю вам, мне самой еще не все ясно. Вот сходим к обрыву...

– Да что обрыв! Разве сейчас до обнажения? Сколько мы их уже облазили.

– Но это не совсем обычное обнажение. Да и дело не только в обнажении. Мало ли что можно встретить там еще, у этого обрыва.