Двенадцать ворот Бухары

В квартале Коплон было несколько казенных домов, в которых раньше жили сановники и родственники эмира. Теперь в этих домах разместили гарем эмира, бежавший было в Вабкентский район, но схваченный там и привезенный в Бухару… Мужчин, сопровождавших гарем, поместили в одном доме, женщин, во главе с матерью эмира, — в другом. Вокруг дома и в воротах стояли милиционеры с винтовками, никто не мог выйти и войти без особого разрешения. Через месяц после того, как был привезен гарем эмира, Фируза, по поручению Хайдаркула, пришла в квартал Коплон, в один из этих домов.

Но караульные не пропустили ее.

— Я из ревкома, вот мое удостоверение, — говорила она начальнику караула, показывая бумагу. — Товарищ Хайдаркул прислал меня сюда на работу.

— Возможно, что это и так, — отвечал начальник караула, высокий мужчина с длинными усами. — Но для входа в этот дом надо специальное разрешение. Таков приказ.

— Я — жена Асо, вы же его знаете. Мне нужно срочно начинать тут работу. Пропустите меня!

— Нельзя, сестра, не пререкайся!

— Мне можно! Я должна войти в этот дом и приняться за работу.

— Этого я не знаю.

— Так узнайте! Для того вас и назначили командиром.

— Эти разговоры ни к чему не приведут.

Пока они спорили, подошел Хайдаркул и сказал:

— Пропустите ее, пусть войдет! Я ее послал, но забыл дать разрешение!

Начальник караула поздоровался с Хайдаркулом и разрешил Фирузе войти в дом. Фируза в гневе быстро направилась к проходу, но потом остановилась и вернулась к Хайдаркулу, который разговаривал с начальником.

— А что мне делать? — спросила она. — Как их делить? — служанок в одну сторону, жен и знатных женщин — в другую?

— Ты войди, познакомься, скажи госпожам, чтобы собрались в комнатах, а служанок собери на дворе. Те, что захотят уйги, пусть пройдут на террасу, я приду и составлю список.

Фируза вошла. В большом дворе было несколько помещений с подвалами и мансардами, образующими второй этаж Как только Фируза появилась, к ней бросились служанки, невольницы, окружили ее, обнимали, целовали и засыпали вопросами:

— Фируза, как хорошо, что ты здесь! Здорова ли?

— Ты, говорят, у джадидов работаешь? Ты на свободе?

— До каких пор нас тут будут держать? Не знаешь?

— Неужели эмир убежал! А его поймают?

— Это правда, что с женщин будут снимать паранджи? Ты ведь в парандже!

Фируза отвечала, как умела:

— Эмир убежал, наши войска его преследуют, не сегодня завтра поймают. Советская власть всем подарит свободу. Теперь уже не будет ни господ, ни служанок. Если госпожи захотят пить, сами пойдут к хуму, а если в хуме воды нет, то хоть бы у них горло пересохло от жажды, никто им не будет прислуживать. Коли проголодаются, пусть засучат рукава и замесят тесто, испекут хлеб и едят. Никто не станет для них печь хлеб… Теперь говорят не «джадиды», а младобухарцы… А всех людей эмира, чиновников, «казиев, миршабов, всех прежних наших угнетателей теперь называют контрреволюционерами. Правительство всех контрреволюционеров арестовало — кушбеги, казикалона, раиса, миршаба, всех их на днях будут судить, присудят к наказанию… А теперь вот какое дело: я пришла вам сказать, что сейчас сюда придет дядя Хайдаркул, он большой начальник и всех вас запишет в список…

Последние слова Фирузы вызвали всеобщее волнение.

— Почему, почему сюда придет посторонний мужчина?

— Зачем будет записывать в список?

— Кто такой Хайдаркул?

— Почему он придет на женскую половину?

— Ты, видно, не только сама стала джадидом, но хочешь и нас всех сделать джадидами?

— Мы — мусульманки и не отречемся от нашей веры! И так далее и тому подобное…

Фируза тотчас раскаялась в своих словах, растерялась и онемела. «Господи, — думала она, — как я нелепо поступила, как глупо, зачем сказала о списке? Как теперь добиться, чтобы они выслушали меня?..»

— Это что за крик? — сказала вышедшая из кухни высокая женщина, главная дастарханщица гарема.

Тяжелая, безобразная, нескладная, она только за свое умение распоряжаться и угодничать перед госпожами получила должность от матери эмира. В гареме ее боялись и сторонились. Даже теперь, когда эмир сбежал, а мать эмира стала бездомной, эта женщина не утратила своего высокомерия.

Услышав ее голос, женщины, что собрались вокруг Фирузы, замолчали и отошли в сторону.

— А это кто такая? Э, да ведь это наша девушка-водонос! — сказала она, сделав несколько шагов к Фирузе. — Зачем ты пришла? Мало тебе, что навлекла на головы мусульман такую беду, так еще пришла сеять смуту среди служанок ее высочества?

— Ваши высочества кончились вместе с Арком, с дворцом, со всем вашим гаремом! — сказала с презрительной усмешкой Фируза. — И все ваши интриги кончились, и все ваши интриганы пропали, а тех немногих, что еще остались, подобно вам, мы тоже уничтожим, госпожа дастарханщица! Да-да, собирайте ваш дастархан да читайте отходную молитву!

— Ой, я умру! — воскликнула одна из служанок. Дастарханщица от гнева и злобы то краснела, то зеленела; по привычке она хотела наброситься на Фирузу с кулаками, но вдруг кто-то потянул ее сзади за край платка. Дастарханщица обернулась и увидела, что старшая жена эмира, закусив губу, знаком приказывает ей замолчать. Она молча отступила назад, а жена эмира, выйдя вперед, учтиво поздоровалась с Фирузой.

— А, дочь моя, как поживаешь, здорова ли? Господин Хайдаркул тебе дядей приходится? Очень хорошо… Передай ему от нас поклон. Если он захочет составить списки, пожалуйста. Мы войдем в комнаты, там, из-за дверей, будет удобнее…

Фируза хотела что-то ответить, но снаружи ее позвали, и она сказала только:

— Хорошо сейчас я вернусь и все объясню.

После ее ухода жена эмира стала бранить дастарханщицу:

— Ты совсем рехнулась! Ты что, хочешь навлечь на нас еще большие несчастья?

— Я не знала, государыня…

— Так знай! — сказала строго жена эмира и ушла в комнаты.

А госпожа дастарханщица, как змея с разбитой головой, не знала, на ком сорвать свою злость. Вдруг ее взгляд упал на Ойшу.

Это была девушка лет шестнадцати, высокая, с изящной фигуркой, белокожая, красивая, свежая лицом. Всего за каких-то месяца три до начала войны гиждуванский амлякдар подарил ее эмиру. Оценив ее красоту и изящество, мать эмира приказала поскорее отослать ее в загородный дворец и подготовить для эмира. Но сделать это не успели. Ойша от горя, тоски и слез заболела, слегла в постель, стала бредить. Ее несчастная мать, приехавшая вслед за ней, проводила бессонные ночи у ее изголовья. Наконец Ойша поправилась, подняла голову с подушки, но была еще очень худа и бледна. Поэтому ее оставили в покое, чтобы она немного пришла в себя. К счастью, она не увидела лица эмира. Произошла революция, и девушка избавилась от горького положения. Дастарханщица, которой мать эмира поручила «подготовить» Ойшу, уже с тех пор затаила злобу к ней. Теперь, увидев ее, она обрушила на нее весь свой гнев.

— Ойша! — закричала она. — Почему ты не пришла массировать ноги матушке-государыне? Тебе сказано было прийти?

— Не буду я массировать, сама массируй! — сказала вдруг Ойша и отвернулась.

— Что, что ты сказала, проклятая?

— Сама проклятая! — сказала Ойша, глядя на нее с ненавистью. — Ишь какая! Нашла себе служанку!

Для госпожи дастарханщицы, от которой и так уже шел чад, как от горящего масла, слова Ойши были что нож в сердце.

— Ну конечно, теперь ты так говоришь, — сказала она, стиснув зубы. — Как в поговорке: и Плешивый ударил, и Слепой ударил, и даже Муравей — и тот укусил! Теперь, когда его высочество эмир занят газаватом, всякий босяк, нищий хочет нам сесть на голову. Так, что ли?