Двое из будущего. 1904-...

— Рот закройте, ворона залетит, — подначил я своих парней, выводя их из ступора. — Ну да, Гапон работал на охранку. Но это было сильно раньше расстрела, да и потом Зубатова сместили. Так что попяра мог соскочить с их крючка.

— А если это так? Так это что же получается, что расстрел рабочих это провокация охранки? Она таким образом пошла против царя, да? А зачем ей это, я не понимаю? Какой смысл выводить людей под пули? Зачем так делать?

— Не знаю. Честно, не знаю. Если это и дело рук охранки, то не думаю, что она прямо этого желала. Тут либо что-то пошло не так, либо это не их рук дело. И я более всего склоняюсь ко второму варианту. Нет, ну правда, не верю я в то, что в охранке служат такие упыри.

— А если не их рук дело, тогда чьих?

— Я думаю тут целый клубок. Гапон повел людей, преследуя свои цели, охранка не вмешалась на этапе подготовки из-за своих целей и революционеры наверняка подложили туда свои грабли. В газете же неспроста было написано про провокаторов в толпе. Говорили, что и оттуда тоже стреляли. И я вполне допускаю мысль, что именно первые выстрелы прозвучали именно из толпы. Эсеры и большевики на такое вполне способны.

— Вот суки, — в сердцах высказался Петро.

— Да, — кивнул я согласно, — суки. Революционеры они такие. Ленин, Троцкий, Сталин…, если они дорвутся до власти, то вы нынешнего царя будет вспоминать с теплотой и лаской. Николай, конечно, хреновый правитель, но он, по крайней мере, не кровавый диктатор. Нынешний расстрел рабочих не делает ему чести, но это всего лишь цветочки от того, что потом будут делать большевики. Так что, парни, как это не страшно для вас звучит, я сейчас, скорее, на стороне царя, чем на стороне революционеров. Страну нельзя погружать в хаос.

— Так это что же — расстреливай, кого хочешь, вешай, кого сможешь? Так что ли, по-вашему, получается?

— Нет, вы меня не услышали, — попытался еще раз донести до парней свою мысль. — Царь зря учинил расстрел. Этим он всколыхнул всю страну. Но революцию надо подавить, как бы это страшно не звучало. У нас сейчас война с японцем, возможно у нас будет война с Англией. И если страна встанет в забастовках, если царя скинут, то как потом давать по зубам британцам? Кто будет с нею воевать? Вот потому и говорю я вам, что революцию надо задавить. Стоит нам лишь показать признаки слабости, как нашу страну тут же разорвут на части. И рвать начнут, пожалуй, с Польши и Финляндии.

— Но как же все-таки расстрел! — чуть ли не хором воскликнули парни. — Все зря? Столько смертей и все зря?!

Я мотнул головой. Все же они меня не слышали. А может быть я сам виноват в том, что плохо объяснил:

— Еще раз…. Царь сделал плохо, безусловно. Он всколыхнул народ и сейчас он пойдет давить Николая. Но задавить не сможет, Николай сам погасит революцию. Но сделает это через штыки и через небольшие уступки. Будет создана Государственная Дума, будут созваны депутаты из народа. Но между сегодняшним днем и первым созывом Думы еще уйма времени, а британцам результат нужен уже сейчас. Японцы по факту войну на суше уже проиграли, а на море у них сила. Британцы кровно заинтересованы в том, чтобы проиграли именно мы, потому-то они и засуетились. Стали рассуждать о втором фронте, о поддержке нашей революции. И тут мы в такой ситуации, что нам нужно как можно скорее успокоить население, а как это быстро сделать я не знаю. Потому и говорю, что Николаю надо как можно быстрее погасить все волнения и решить ситуацию с британцами.

— Так если он быстро задавит народ, тогда все демонстрации были бессмысленны. И все смерти были напрасны. А если задавит, то и уступок не будет. Так получается?

Я пожал плечами — по этой логике получалось именно так. И снова истории встала на развилку, которую я не мог просчитать. Уж не знаю как действовали подданные Эдуарда Седьмого в моей истории, но в этой все случилось именно так. Россия оказалась посреди двух огней и перед стеной третьего. И ситуация становилась просто непредсказуемой.

— Что же вы молчите, Василий Иванович? По-вашему получается, что Николай правильно пролил рабочую кровь? Правильно сделал, что расстрелял женщин и детей?

Похоже, мои архары меня обвиняли. Впервые за все время нашего здесь пребывания они что-то ставили мне в вину. На самом-то деле я целиком был на стороне народа, но и Николая кое-как, через пень-колоду, но понимал. Он хотел сохранить власть, он хотел победы в войне, а такая неудачная развязка народного шествия и вспыхнувшая вслед за ним волнение, сильно все усложняло. И теперь нашему Императору придется крутиться ужом, чтобы успешно вырулить корабль под именем Российская Империя от стремительного приближающегося подводного рифа. И здесь ему понадобятся все силы и все умения. И я попытался еще раз донести до своих парней эту мысль. Но они не могли со мною согласиться, спорили со мною, обвиняли меня в том, что я встал на сторону монарха. А я был не на его стороне, я просто желал меньшей крови, вот и все. Но при этом так же как и простые рабочие страстно желал изменений в политическом устройстве страны.

Наверно впервые за все мое существование в этом мире я получил столько негатива от своих людей. Петро и Данил со мною спорили, кричали, я приводил им свои доводы, но, казалось, все впустую. Я, по их мнению, предавал то, к чему шел все эти годы — я предавал рабочих. Как будто и не стало в единый миг ни восьмичасового рабочего дня, ни профсоюзов, ни отпусков, ни высоких зарплат…. Попробовав взглянуть чуть подальше своего носа, я тут же уперся в то, что столкнулся с недопониманием и откровенным обвинением в крови простых людей, так, словно я и был тем человеком, который заставлял нажимать солдат на спусковые крючки винтовок. И, знаете что? Мне до самой глубины души стало обидно. Мои парни меня расстроили и на целые сутки погрузили мою душу в злобное отчаяние. Они меня никогда не поймут, никогда не примут ту сторону моих мыслей, которые хоть в какой-то мере оправдывали царя. И вот как теперь мне, осознавая подобную пропасть в понимании, вести за собою простых людей? Как теперь создавать партию?

Весь следующий день я провел в раздрае. Делать ничего не хотелось, идти никуда не желалось, и почти все светлое время суток я пробыл на берегу моря. Взяв стул из дома и поставив его на гальке, я присел на него. Лизка притащила теплую доху и корзину со съестным. И вот так, просидев, укутавшись, заедая коньяк холодными закусками, я и провел почти весь день. Я погрузился в размышления. Мысли метались под черепной коробкой, бились в лихорадочном приступе, пытаясь понять то, что происходит.

Петро с Данилом с самого утра куда-то убежали и не появлялись целый день. Подозреваю, что пошли искать приключений, напиваясь в кафешантанке.

Я сидел и смотрел на море. Серая гладь, гонимая легким ветерком, ходила рябью и набрасывалась на берег невысокими волнами. На горизонте чисто — не единого дыма из трубы кораблей, ни одного далекого силуэта. Изредка вдоль берега проходил наш катер, видимо проверяя установленные мины. Катер ходил неспешно, иногда ложась в дрейф, а сделав свои, непонятные мне дела, снова пускался в путь. И пройдя какое-то расстояние, опять останавливался и что-то возле борта химичил. Матросы работали неспешно и, я бы даже сказал — лениво.

Ближе к полудню ко мне пришел Мурзин. Как и я притащил на берег стул, и, утвердив его на гальке, опустил на него свой зад. И, так же как и я закутался в какую-то овчину.

— Чего вы, Василий Иванович, в такой меланхолии? Чего грустите? — спросил он участливо.

Я неопределенно пожал плечами:

— Да так как-то…. Настроения нет.

Он понятливо кивнул. Потом достал портсигар и с моего молчаливого согласия задымил папиросой. Выпуская в сторону облака дыма, спросил:

— Это вы из-за этих долдонов? Пустое, Василий Иванович, не стоят они того. Подумаешь, на царя они обиделись. Вам-то на них чего обижаться?