Двое из будущего. 1904-...

И мы продолжили беседу. Стессель, наклоняясь ко мне, продолжал инструктирование:

— Итак, Василий Иванович, как и в прошлые разы, вы должны будете приобрести все по списку. Вольностей не допускается, цены на этот раз установлены еще выше, так, что вам будет легче найти нужные объемы. Как и в прошлый раз, часть вы должны будете передать дацуну.

— Конечно. Консул, думаю, в этом посодействует, — ответил я.

— Хорошо, — склонил голову Стессель и огорошил, — только вот в чем трудность, дорогой Василий Иванович, денег в крепости осталось мало. Эту нашу вылазку мы еще осилим, но вот следующую уже не сможем. Придется брать купцов банковскими ассигнациями, а они, сами знаете, как их не любят.

— Кто же их полюбит? — усмехнулся я, развивая мысль. — Попробуй потом по этой вашей писульке вырвать деньги. Русский купец он еще как-то сможет сориентироваться, а вот китайский ни за что не разберется в вашей бюрократии.

— Все верно, все верно, — склонил голову Стессель. Витгефт, усмехнувшись, промолчал. — Именно поэтому я буду вынужден вас просить взять вашу долю….

Я позволил себе перебить Анатолия Михайловича, понимая в какую сторону он склоняет разговор:

— Но, позвольте, мне-то зачем эти ваши расписки? Что мне потом с ними делать? Бегать потом по вашим инстанциям, доказывать толстозадым, что я не верблюд?

— Что-что, простите? При чем здесь верблюд?

— А при том…. Вы же лучше меня знаете через что надо пройти, чтобы получить потом от вашего ведомства свои же деньги. Семь кругов ада придется миновать, а нервов и времени, сколько предстоит потратить, я уж и не говорю. Так что, нет, Анатолий Михайлович, я на ваши расписки не согласен. Только живые деньги. Только казначейские билеты Империи и никак иначе.

— Но позвольте, неужели вы не хотите войти в положение крепости? Разве вы не видите как нам тяжело? Как голодают люди?

— Вижу, прекрасно вижу. Но все равно работать с вами согласен только за наличку. Честно говоря, там, в Чифу и в прошлые разы не очень-то охотно брали наши рубли. Приходилось уговаривать и закупаться по завышенным ценам. Вы этого, похоже, и не знали. Так что, по-хорошему, чтобы сэкономить, я должен был бы брать с собою золото, а не ваши банковские писульки. Оно, конечно, банк гарантирует выплату по выпущенным собственным ассигнациям, но китайцам-то от этого что? Где они потом этот банки искать будут? Так что, Анатолий Михайлович, давайте-ка с этого раза начинать работать с золотыми рублями. Оно и товар найти легче будет и цену можно сбить существенно.

— Ну, вы хватили — золото! Кто же вам его даст? — ахнули оба высоких чина. Конечно же, золотые монеты в крепости были в обязательном порядке. Но в дело их пока не пускали, предпочитая тратить бумагу. Которая, в связи с неудачным начальным этапом войны, подорвала веру в себя у иностранцев. И именно потому в портовом городе Китая ее брали весьма неохотно и если брали, то накидывали к цене товара определенный процент за неудобства и риски. Что, конечно же, сказывалось на объемах закупок. С банковскими ассигнавками, то бишь с теми же самыми расписками отшлепанными в типографиях, соваться за границу вообще смысла не имело — китайские купцы не менее ушлые, чем наши и прибыли с рисками они рассчитывать умели никак не хуже.

— Ну а что? Я не вижу никаких причин держать золото за стенами крепости, — продолжил я давить свою линию. — Зачем оно вам без движения? Что вы это золото потом, солить будете?

— Нет, — категорично заявил Стессель и мотнул головой, — об этом не может быть и речи. Пока есть банкноты, следует расплачиваться именно ими.

Я развел руками:

— Что ж, тогда будем надеяться, что в связи с нашими последними военными успехами, китайские купцы будут более сговорчивыми в цене.

— Вот вы уж постарайтесь их уговорить, — настойчиво продолжал увещевать Стессель. — Для того мы к вам и обратились, чтобы вы, как успешный купец, смогли задействовать все свое имя и обаяние.

Я фыркнул и, вскинув бровь, переспросил:

— Обаяние? На китайцев? Да мы же для них все на одно лицо, разве вы не знали? Вы с таким же успехом адмирала Колчака можете выпустить на рынок, и он их всех так же обаяет. У него-то харизма такая, что собаки околевают.

Я улыбнулся и заметил, как оба высших офицера переглянулись. И только потом я сообразил, что оговорился, назвав пока еще лейтенанта будущим званием. Но Стессель и Витгефт меня не поправили, молча проглотив оговорку.

— И все же, дорогой Василий Иванович, я должен вас настойчиво просить, чтобы вы взяли свою часть именно расписками. Прошу меня извинить, то, как вы говорите, живые деньги я теперь просто так выдать не могу. Только так, Василий Иванович. Прошу нас понять, мы не можем поступить иначе.

Он был серьезен и по нему было прекрасно видно, что от своей идеи он не отступит. Видимо и вправду деньги в крепости заканчивались и он искал любые лазейки.

— А разве нельзя чтобы военное министерство передало вам деньги через наше консульство в Чифу?

На что Анатолий Михайлович лишь развел руками и пояснил:

— Бюрократия, будь она не ладна. Сие, конечно, возможно, но кто знает, сколько времени на это уйдет? Да и крупная сумма быстро не переводится, а нам ждать нет никаких возможностей. С вами в Чифу опять пойдет офицер, возможно даже тот же самый лейтенант Колчак, — Стессель особо выделил звание будущего адмирала, — и он передаст пакеты консулу. И деньги, возможно, я повторяю, возможно, придут в Чифу к следующему нашему рейду.

Я нахмурился. Иметь дела с долговыми расписками пусть даже и государственного банка иметь совсем не хотелось. Тут суть такая — даже если все выгорит, и я смогу выйти из Артура с портянками, на которых будет отпечатана крупная сумма, то обменять я их смогу ой как не скоро. При обращении в банк ассигнация будет усиленно проверяться на предмет подделки, и сличаться номера выпусков. А если еще учесть, что эти самые расписки будут выданы мне в осажденном врагом городе, то вообще, дело это затянется на неопределенный срок. Банк, куда я обращусь, будет вынужден связываться телеграфом с тем банком, откуда я получил данные бумаги, и получать подтверждения о том, что операция была проведена и обмана никакого не имелось. А при той неразберихе и при той суматошной кутерьме, коей сопровождалась война, сделать это окажется очень непросто. Будет ли в тот момент работать то отделение банка, сохраняться ли там бумаги, подтверждающие выдачу ассигнации, да и вообще, сохранится ли к тому времени само здание банка? И это только те возможные проблемы, с которыми могу столкнуться я. Что же говорить про китайцев, которым Стессель желает всучить эти писульки? Они-то как будут выцыганивать свои деньги?

Но наш разговор пошел не так как я желал. Мое желание пустили по боку, намертво пригвоздив безапелляционной фразой Стесселя:

— Нет, уважаемый Василий Иванович, при всем нашем к вам уважении, позволить себе выплату вам казначейскими билетами мы не можем. Если вы отказываетесь работать с нами на наших условиях, то так тому и быть. Мы найдем другого человека.

Я криво улыбнулся:

— О том, что вы имеете с каждой сделки определенный процент, в этой крепости знают только трое — вы вдвоем, да я один. Будете посвящать в вашу тайну четвертого?

— Будем вынуждены, — буркнул Витгефт, недовольно потрясся бородой.

— Что знает один, то знает один, — ответил я недовольно. — Что знает двое, то знает и свинья. А в нашей тайне уже трое, а вы хотите привлечь четвертого? Как вы потом удержите эту тайну втайне? Под монастырь и себя и меня подведете. До Николая дойдет — голову снимет, уж если не вам, то мне-то точно. Я для него всего лишь придворный синематографист и не более того.

И тут Стессель назидательно поднял палец, менторским тоном, протягивая: