Двое из логова Дракона

Тиртана — это чудный мир, демон, прекрасный, чистый, светлый, полный удивительно красивых мест. Там живут самые красивые во вселенной птицы и животные, которых тиртанцы везут к себе с других планет не для того, чтоб тешить самолюбие, а чтоб спасти от вымирания. Эти люди так добры, что самые кровожадные хищники становятся у них ласковыми, как котята! Я видел саблезубых двурогов, спящих во дворе женщины, игравшей с детьми, и пенелопского драгара, который возил на спине школьников.

Там нет браков. Люди просто годами и десятилетиями живут вместе, не связанные ничем, кроме любви, и растят детей, внуков, правнуков. Мы с Адантой тоже стали жить вместе. Детей у нас не было. Слишком разные виды. Но, отправляясь в очередную миссию, она сказала, что если найдёт там сирот, пострадавших от войны, она привезёт нам несколько, чтоб у нас были дети. Я остался и стал ждать. А потом пришёл её отец и сказал, что Аданты больше нет. Передвижной госпиталь, где она работала, попал под обстрел. И она закрыла собой ребёнка. Её накрыло градом осколков от разорвавшегося снаряда. Я спросил, могу ли я хотя бы забрать ребёнка, которого она спасла? Но оказалось, что у него был отец, который просто потерялся, а потом нашёлся в лагере беженцев. И естественно, он, потерявший всё, кроме этого малыша, никому бы его не отдал.

И мир померк для меня. Я снова остался один. Я снова слышал, как Небесный Дракон скребёт своей когтистой лапой в дверь моего ставшего таким ненадёжным убежища. И я сдался. Я уступил. Я вернулся на Агорис…

Царь поднял голову и с тоской посмотрел на каменный одр, где в драгоценном одеянии лежала его царица, сложив на груди украшенные перстнями руки.

— Знаешь, Аданта меня не любила, — тихо продолжил он. — Просто жалела и была благодарна за мою любовь. Она понимала, какой это бесценный дар, когда тебя любят. И Эртуза не любила меня. Она так плакала после смерти Ротуса, не потому что потеряла возлюбленного, а потому что очень хотела остаться царицей. А мне всё равно нужна была царица. Таков закон. Мне было всё равно, и я сделал её своей царицей. И, всё-таки, я был не один, понимаешь? Она по-своему заботилась обо мне, а теперь её нет. И если нам с тобой не повезёт, скоро никого не будет.

В дверь послышался стук. Даже не взглянув туда, Мизерис побрёл к одру царицы и сел рядом на пол, вперив безысходный взгляд в каменные плиты.

— Спи, — тихо проговорил демон, подходя к нему. — Тебе нужен покой. Сон — лучшее лекарство от боли и отчаяния.

— Разве я смогу уснуть?.. — царь жалобно посмотрел на демона и увидел, как странно замерцали золотистыми искрами его изумрудные глаза.

— Спи, — совсем близко, возле самого его уха прошептал нежный голос.

Демон опустился рядом на колени, и взял в ладони его голову. От прохладных рук исходило странное ощущения покоя и ласки, которые расплывались по телу царя, медленно расслабляя его мышцы и унимая боль. Он покорно опустился на каменный пол и закрыл глаза. Сквозь приятное забытьё он ощущал, как ласковые руки гладят его голову и плечи. Он снова чувствовал себя маленьким кудрявым мальчиком, лежащим в резной колыбели. И над ним с улыбкой склонился стареющий отец, который был уже достаточно мудр, чтоб понимать, какое это счастье — иметь дитя…

Мизерис уснул. Демон молча сидел рядом с ним, обняв руками колени, и печально смотрел в темноту ночи, сожалея, что не может помочь себе так, как только что помог царю.

Царя разбудил стук в дверь. Подняв голову и оглядевшись, он увидел всё тот же полутёмный зал, освещаемый огнями, горевшими на кованых треножниках, но что-то ему подсказывало, что уже наступило утро. Стук был настойчивым и даже слегка тревожным.

Поднявшись на ноги и с трудом разогнув затёкшую спину, он побрёл к дверям и отодвинул засов. Там скопилась целая толпа слуг во главе с особым церемониймейстером, ведающим организацией царских похорон. Он пылал рвением, наконец, впервые за несколько лет дождавшись своего часа.

Погребение по древней традиции происходило на рассвете, пока ещё не очень жарко, поэтому следовало поторопиться. Мизерис прошёл в свои покои, предоставив слугам позаботиться обо всём остальном. Он не хотел смотреть, как тело царицы будут перекладывать на золочёные носилки и проносить по семи церемониальным залам. Ему не хотелось раньше времени слушать вопли плакальщиц и бормотание жрецов обоих Храмов. Он ушёл к себе, но и там ему не дали остаться одному. На него тут же налетела толпа приближенных с чашами воды, губками, благовониями и гребнями. Они сняли с него одежды, омыли его тело и умастили ароматными маслами, расчесали его спутанные кудри, облачили в новую красную тогу и водрузили на голову венок из свежих роз, перевитый в знак траура чёрной лентой.

Когда всё было закончено, ему сообщили, что погребальный поезд готов. Он, не проронив ни слова, пошёл вниз, где на площади ему подвели белого коня. Площадь по случаю похорон царицы была запружена народом. Горожане пришли поглазеть на царский кортеж, а заодно узнать, кто будет их новой царицей, потому что, вернувшись с кладбища, он должен был представить её народу.

В этот момент внимание его добрых подданных было отдано коню. Лишь несколько особей этих животных, считавшихся царским достоянием, жили в конюшне при дворце. И если раньше красавец Ротус часто выезжал из дворца на коне и гарцевал по узким улицам, вызывая восторг прохожих, то Мизерис не любил верховую езду из-за её повышенной нагрузки на поясницу, потому кони жили в своё удовольствие, не слишком часто выходя под жаркое небо Агориса.

Вот и сейчас это странное животное нервно вздрагивало, косило глазом на шумящую толпу и крутило крупом. Мизерис нехотя приблизился к нему и, ухватившись рукой за гриву, перекинул тело через покрытую попоной спину скакуна. Конюх подал ему поводья, и ему пришлось выпрямиться, напрячь ноги и приструнить танцующего коня. Конь, почувствовав твёрдую руку, тут же успокоился и заплясал по каменной мостовой точёными копытами.

Толпа одобрительно зашумела, а позади раздались стоны и плач. Женщины в чёрных покрывалах вывели под руки полумёртвую от горя царевну Анору и усадили её в носилки. Мизерис поддал коню пятками, и кортеж тронулся на север, туда, где на старом кладбище возвышалась усыпальница королевской семьи.

Жара нарастала с каждой минутой и, стремясь поскорее добраться до места назначения, Мизерис перевёл коня на рысь, а затем на галоп. Повозка с носилками царицы, запряженная белыми волами, подскакивала на камнях. Плакальщицы, вынужденные бежать, рыдали не так громко, как обычно. Носильщики с портшезами отстали, и в результате поезд растянулся на несколько кварталов.

Доехав до кладбища, Мизерис спешился у ступеней усыпальницы и поднялся по ним в тихий, наполненный смолистым запахом сандала и кедра зал. Он каждый раз с дрожью переступал порог этого помещения, понимая, что однажды ему придётся остаться здесь навсегда, но в этот день, ему так хотелось уйти с удушающей жары, что он поднялся сюда первым, не дожидаясь свиты.

В ряду каменных саркофагов появился новый. Искусно вырезанная крышка стояла в стороне. Осмотрев резьбу, он покачал головой.

— Неужели это сделано за ночь? — пробормотал он.

— Это всё было готово давно, — раздался рядом старческий голос и, обернувшись, он увидел старика в белых одеждах.

Мизерис вздрогнул от неожиданности, а потом узнал смотрителя усыпальницы.

— Это ты…

— Госпожа, как и подобает мудрой властительнице, заранее подготовила всё для своих похорон, — поведал старик. — Она сама выбрала место рядом со своим первым супругом и сказала, что должно быть изображено на надгробной плите.

— Я не знал, — вздохнул Мизерис. — Она так любила жизнь, что мне и в голову не приходило, что она так тщательно готовится к смерти.

— Никто не знает своего часа, царь. Если ты не заботишься об этом, то можешь оказаться не готов к тому, что случится.

— Ты путаешь похороны и смерть. В отличие от царицы я всегда готов к смерти, а о похоронах пусть позаботятся те, кому за это платят.

До него снова донеслись вопли и стоны. Плакальщицы, наконец, добежали по жаре до кладбища и, переведя дух, зарыдали в полную силу.

Церемония прошла быстро и не слишком пышно. Покидая усыпальницу, Мизерис вдруг почувствовал лёгкость, словно с его плеч свалился камень. Наверно, демон был прав: нужно было выпить чашу скорби до дна, чтоб не осталось ни капли.

Сбежав по ступеням крыльца, он снова вскочил на коня и, подождав, пока рыдающую Анору уложат в её портшез, снова пришпорил коня. Он вернулся на площадь перед дворцом. Не смотря на то, что палящий зной уже обрушился на город, на площади не стало свободнее. Люди всё также терпеливо стояли в ожидании его слов. Он спешился и поднялся на верхнюю площадку. Верный Гисамей встретил его причитаниями, подобающими столь печальному событию, но царь перебил его, приказав привести на верхнюю террасу царевну.