Двое в лодке

Я выдохнул — сам хорош, если бы сказал ей умыться, как только вошли, смог бы сам отвести, а сейчас, когда уже упали и расслабились, встать действительно нереально. Надо бы скормить ей успокоительного, если есть.

– Ты как себя чувствуешь?
– я приподнял её подбородок, заглянул в глаза. Глаза были дикие и красные, она их сразу закрыла.

– Не знаю. Мне страшно.

Я прижал её к себе, целуя лоб и щеки, постарался обернуть её дрожащее тело со всех сторон, отогреть и успокоить:

– Дурочка... в катакомбах бояться надо было, когда нас стреляли и взрывали, а не сейчас. - Она всхлипнула, плечи передёрнулись, её шея под моими пальцами покрылась гусиной кожей. Я стал наглаживать и нацеловывать её волосы, лицо, шею, - ну не реви, в порядке же всё. Выбрались, спрятались, никто нас не найдёт. Ну Жень...

Она повернулась, ловя мои губы, путешествующие по её щеке, прикусила, провела языком, обхватила меня за шею и стала целовать так яростно, как будто это было её спасением. Чёртово обезболивающее творило беспредел с рецепторами, от чуть прикушенной губы меня прошило разрядом до самых пальцев ног, грудь воспламенилась, как хорошо проспиртованная вата, рукам стало мало этой крошечной девушки, они заскользили по её спине, пытаясь оплести и поглотить её всю, в штанах творилось такое, что не знаю, как они ещё не лопнули. Я опёрся на локти, навалившись на неё всем корпусом, ощущая как дрожит подо мной её худенькое тело, она была такая солёная, как будто я только что достал её из Чёрного моря. Я провёл языком по её щеке, по уху, прошептал:

– Ты солёная, как дельфинчик.

Она улыбнулась по-настоящему в первый раз за... не помню. Раздери меня черти, моя девушка перестала улыбаться, как только начала со мной встречаться! Я выдохнул, зарывшись носом в её волосы:

– Я не знал, что всё так получится...

Она извернулась подо мной, задирая голову выше и закрыла мне рот поцелуем:

– Молчи... я тоже виновата, и мои родители, и вообще... молчи. И поцелуй меня.

Я целовал. Атмосфера накалялась, в голове гремело и штормило, Женька вытворяла что-то невероятное, запустила руки под мою надорванную футболку и легонько водила ногтями по пояснице, от чего по всему телу бегали колючие волны, я и не думал, что могу такое чувствовать. Её майка задралась почти до груди, голая полоска кожи жгла мой живот, раздражала, дразнила... Я рванул чёртову тряпку вверх, прижался щекой, обводя языком чуть заметные линии пресса, маленький пупок, родинку между восхитительно упругих полушарий, тёмный твёрдый сосок... и замер. Так, куда-то меня занесло малость не туда. Команда была «молчи и целуй», команды «возьми меня» не было.

Думать с таким отвлекающим фактором в зубах было крайне сложно, Женькины пальцы у меня в волосах дрожали, бешеное сердце разламывало грудь, я крепко зажмурился, чувствуя, что балансирую как канатоходец на последней точке невозвращения – если она меня сейчас не остановит, то через минуту я уже остановиться не смогу. Нечеловеческим усилием оторвавшись от её груди, я поднялся к лицу, крепко, до синяков целуя шею и подбородок, встретился взглядом с её тёмными бешеными глазами, в которых не нашёл ни капли страха, смущения или недовольства. Одно лишь старое «молчи и целуй», только теперь степени этак в десятой, вроде «заткнись и ...».

Она и не подумает меня останавливать.

Майка затрещала, молнию я тоже умею расстёгивать одной рукой и очень быстро. Мои штаны полетели следом, сверху футболка, какие-то размотавшиеся бинты, отклеившийся пластырь, лишняя подушка, я сметал всё, что нас разделяло, что мешало прижаться к ней везде. Она обхватила меня ногами за пояс, приподнялась на локтях, прошептала:

– Лёш...

На этот раз я закрыл ей рот поцелуем. Теперь ты молчи, милая, поздно разговаривать. Если она сейчас начнет сопротивляться, я её просто изнасилую. Она поняла, или просто сама передумала болтать, обняла... Энергия, разрывавшая изнутри, наконец-то нашла выход, я двигался бешено, выхватывая такие ощущательные глюки, что сам прозревал. Долго копившееся напряжение, стресс, укол, адреналин, её запах, её чёртов нереальный солёный вкус — всё в миг наложилось одно на другое и вылилось в такие ощущения, что я почувствовал себя зелёным пацаном, в первые узнавшим, что такое секс, как будто всё, что было до этого раза — так, бледное детское баловство. Напряжение нарастало волнами, кажется всё, сейчас... а нет — ещё выше, и выше, и куда-то вдаль, в космос, грёбаная химия, да когда ж ты меня отпустишь!

Накрыло непривычно медленно, сознание порвало в лохмотья, я только держался за мысль, что нельзя расслабить руки — Женьку раздавлю, такая туша... Осторожно отполз, упал на бок, подгрёб её, прижал к себе, попытался поцеловать. Мимо губ точно промазал, куда попал — хрен его знает, точки в глазах, нифига не видно. Она сама меня целовала, гладила, прижималась... Боже, как же хорошо.

Плохо только, что без резинки, ну да ладно, завтра куплю ей таблеточку, надо не забыть...

***

Сознание возвращалось медленно, поначалу я решил, что шум за стеной мне глючится, потом расчехлился что это всё-таки реал, к тому же рука заболела, а боль мне никогда не снится, её и наяву хватает. Попытавшись подняться, понял, что обезболивающее выдохлось окончательно, забил на поднимание, улёгся удобней. Подушка была мокрая, покрывало тоже, хорошо, что мы не укрылись ничем... кстати, а где Женька? На ощупь она не нашлась, повернув голову и приоткрыв один глаз, я убедился, что кровать вся в моём распоряжении. Ага, вот что шумит — она в ванной. Мне тоже надо, и футболку постирать, и трусы неделю ношу... Вот только встану как-нибудь, ага.

Время тикало, солнце ещё немного поднялось, пятно света на полу доползло до тумбочки. Женя из ванной не выходила, я уже забеспокоился — может, она ушла куда-то, а воду выключить забыла? Я стиснул зубы, только представив, что она куда-то вышла без меня, встал, схватился за стену, осторожно перебирая по ней руками, пошёл к двери... понял, что от руки на стене остался след, присмотрелся... чё за хрень? Обе ладони были грязные, живот, ноги... на простыне размазанные красные пятна, несколько капель на полу... у неё что, месячные начались?

Добрёл до ванной, постучал:

– Заяц, у тебя всё в порядке?

– Всё нормально, не заходи!

– Мне руки помыть надо, я пять секунд, - открыл двери, успел увидеть её голую спину и летящее в лицо полотенце.

– Дверь закрой!

– Да ладно тебе...

– Я сказала, закрой дверь!!!

Закрыл. И чего она? Полотенце было наполовину мокрым, я пожал плечами и обтёр им кровь с рук, чистым углом вытер лицо, остальное под одеждой не видно. Осмотрел кровать — постельному хана, надо попросить, чтоб поменяли. Оторвал у куртки лишний рукав, оделся, напялил ботинки, пересчитал деньги — схожу в магазин, всё равно спускаться. Заодно Женьке девчачьих расходников куплю.

– Жень, я пойду куплю поесть, никуда не выходи, двери никому не открывай, даже если скажут, что комнату убирать. Хорошо?

– Хорошо. Сладкого купи.

Я улыбнулся — это да, они в такие дни жрут за троих. Надо не забыть.

Магазин я нашёл быстро, немолодая дама за прилавком, увидев доллары, стала очень сообразительной, без проблем взвесила мне колбасы и сыра, накидала пакет фруктов, шоколада и печенек, и даже выбрала пачку прокладок, чудом уразумев, что мне надо, по жестам и нелепой пантомиме. Дивная женщина, я б так не смог. Сдачу со ста баксов она не дала, да я и не настаивал — подмигнул и сделал ручкой «пока-пока», она расплылась в улыбке и что-то сказала по-английски. Обязательно выучу этот грёбаный язык.

В фойе гостиницы я долго колотил по звоночку, заспанному мужику, явившемуся на звон, попытался объяснить про постельное, но он оказался не таким сообразительным, как дама из магазина. Отчаявшись показать простынь жестами, я увидел возле телефона пыльный блокнот, выдрал оттуда страницу и стал малевать лежащей рядом ручкой кривую кровать:

– Вот, - я злобно ткнул в рисунок пальцем, - кровать, понимаешь?
– сложил ладони под щекой, закрыл глаза, - спать, кровать!
– Мужик закивал, я нарисовал на кровати пятиугольную (так получилось) простынь и подушки, широко перечеркнул крестом, бросил ручку, не удержался и порвал листок надвое, - хана нафиг! Андэстенд мой шпрэхэн?

– О, рюськи хана!
– радостно закивал он. - Андэстэнд, да! Понимать! Хана — понимать!
– я облегчённо выдохнул, мужик ушёл, вернулся со стопкой белья и почти без акцента заявил, - десять долларов!

Я пожал плечами, бросил на стойку мятую купюру, не моё — не жалко, подхватил бельё и поднялся в номер.

Женька всё ещё была в ванной. Я нахмурился, вытащил из пакета прокладки, постучал и приоткрыл дверь, старательно отвернувшись, раз уж она такая стеснительная, мне не сложно: