Дворцовые тайны. Соперница королевы

Но королева, вечная противница нашего с Робертом союза, делала все возможное, чтобы разлучить нас. Она постоянно призывала Роберта ко двору и удерживала его там месяцами. Он должен был заседать в ее совете тогда, когда обсуждались действительно важные дела, и тогда, когда речь шла о совершеннейших пустяках. Она приглашала его, чтобы он позировал художникам. Даже когда она заказывала собственные портреты, он должен был находиться на них на заднем плане. Она требовала, чтобы он присутствовал на бракосочетаниях мелких чиновников и на крестинах их детей. Во главе своих солдат Роберт объездил все города и городки южной Англии, где проводил учения народного ополчения, проверял состояние всех крепостей и укреплений, постоянно докладывал совету обо всех линиях обороны королевства. Королева использовала любой предлог, только чтобы увести его от меня, ослабить те узы, которые связывали его со мной и с нашим сыном.

— Я ей нужен, — каждый раз говорил Роберт, когда в Уонстед прибывал гонец от Елизаветы с торопливо нацарапанной ее рукой запиской. — Она опасается за свою жизнь и за судьбу страны. Ей требуется мое присутствие.

И каждый раз он послушно отправлялся туда, куда его посылала королева. Я знала, что не буду жаловаться или указывать Роберту на то, каковы действительные причины такого безоговорочного распоряжения королевой им самим и его временем. Он служил ей, он был ей предан. И еще одно — он до сих пор любил ее своим, особым образом, и это вызывало мою ревность. Когда-то они были любовниками, и я знала об этом, но не теперь. Нынче Роберт был мне верен, и я не ставила эту верность под сомнение. Да, он служил королеве, но его сердце принадлежало мне одной. Оно было моим не только тогда, когда Роберт находился рядом, но и все долгие дни нашей разлуки, ночи, когда постель моя была пуста, ибо тогда мой муж являлся мне в моих мыслях.

Но сейчас мне требовалась помощь и поддержка моего мужа здесь — в моем собственном доме. Малыш Денби с каждым днем слабел, и я поняла — никогда он не сможет ходить, как другие дети. К его третьему дню рождения Роберт заказал очередной набор маленьких доспехов для него и распорядился, чтобы нарисовали его портрет в этих доспехах. Фрэнк отправил ему в подарок маленький стульчик с прекрасной резьбой, обитый красным бархатом. Но к тому времени я уже знала, что мой сын никогда не сядет на этот стульчик, потому что он вообще не мог сидеть, а только лежал дни и ночи в своей кроватке и почти не шевелился.

А я сидела рядом, наблюдала за ним, молилась, читала псалмы, ела, не чувствуя вкуса, то, что приносила мне мистрис Клинкерт… Именно она как-то утром сказала мне, глянув на неподвижное тело моего сына, грудь которого еле-еле вздымалась при каждом вздохе, что надо послать за Робертом и что медлить нельзя.

Мистрис Клинкерт, конечно же, была совершенно права. Говорила она голосом тихим, без обычной своей громогласности, и это послужило мне еще одним доказательством того, что маленький Денби действительно совсем плох. Но сначала я попыталась с гневом отрицать очевидное, потом запретила себе даже думать об этом, ибо как могла я сказать о таком моему дорогому Роберту…

В конце концов я поняла, что именно нужно сделать. Я должна сама поехать и сообщить моему мужу — его сын умирает и лорд Роберт срочно нужен дома. Я кликнула горничную, чтобы она принесла мне плащ и сапоги для верховой езды, взяла двух конюхов в качестве сопровождающих и на самой быстрой лошади из наших конюшен поскакала что есть духу во дворец Нонсач [164] , где, как я знала, Роберт в этот раз помогал королеве в государственных делах.

Усталая и страдающая от жажды, но переполненная сознанием того, что я должна срочно увидеть Роберта, я въехала в ворота. Стражники меня надолго не задержали. Они пропустили меня во внутренний двор, и я торопливо вошла во дворец. Мои слуги следовали за мною.

164

Дворец Нонсач — королевская резиденция Тюдоров, а затем и Стюартов. Построен Генрихом VIII в Суррее. Просуществовал с 1538 по 1682 г. Самый величественный дворцовый проект Генриха VIII (название которого переводится как «Единственный в своем роде» — Nonsuch) не был до конца завершен при его жизни. В описываемый период принадлежал графу Арунделу, который его достроил. Дворец не дошел до наших дней, а некоторые элементы его интерьера хранятся в Британском музее.

Я хорошо знала расположение комнат во дворце, ибо часто бывала там, когда служила королеве фрейлиной и придворной дамой, и я прямо направилась в зал, где обычно заседал Королевский совет, смежный с покоями королевы.

— Я — графиня Лестер! — заявила я стражникам у дверей в зал. — Я привезла очень важные сведения для моего мужа. Это вопрос жизни и смерти!

Один из стражников узнал меня. Он кивнул, открыл дверь и пропустил меня внутрь.

Я вбежала в зал и обвела глазами членов совета, сидевших за большим столом, выискивая своего мужа.

Его среди них не было!

Я с изумлением вглядывалась в обеспокоенные лица Уильяма Сесила (ныне лорда Берли), Фрэнсиса Уолсингема и моего отца.

— Нет, леди Лестер! Вам нельзя здесь находиться! — воскликнул кто-то из других советников. — Вам запрещено появляться при дворе! Королева…

— Где мой муж? Почему его нет меж вами? — спросила я прерывающимся голосом. — Отец! Где Роберт?

Но мой отец лишь махнул рукой и отвернулся.

— В чем дело? Что случилось? Он куда-то отправлен со своими солдатами? — настаивала я.

Сидящие за столом отводили глаза. Некоторые вполголоса о чем-то перешептывались.

Тут меня пронзила ужасная мысль. Никто не успел меня удержать, когда я выбежала из зала совета прямо в личные апартаменты королевы, примыкавшие к нему.

В первой комнате никого не было, во второй — только юный слуга, выгребавший золу из камина и удивленно воззрившийся на меня.

А в третьем помещении — будуаре королевы — я нашла их обоих.

Я замерла на пороге. Затаила дыхание. Не могла поверить в то, что увидела.

Роберт на коленях перед Елизаветой, она стоит лицом к нему. Его рука — на ее худой голой морщинистой ноге, неумолимо тянется к тому сокровенному месту, которое Сесилия презрительно именовала «увядшим цветком девственности Ее Величества».

Елизавета почти не прикрыта прозрачным кружевным бельем. Ее увядшая тощая плоть, белая как брюхо рыбы, — отвратительна. В комнате назойливо пахнет мускусом. Тем самым мускусом, которым Роберт всегда душил гульфик на своих панталонах.

Я стояла не шевелясь, как громом пораженная. Пепельное лицо королевы покраснело. Она крикнула, призывая стражу. Роберт, бледный и испуганный, уронил свою блудливую руку, вскочил на ноги и встал передкоролевой, заслоняя ее от моего взора, которым я в ту минуту могла ее испепелить.

Затем за мгновение до того, как в будуар должны были ворваться стражники и схватить меня, я выбежала вон, мои грумы следовали за мною, и мы понеслись к выходу, но не по широким, освещаемым факелами коридорам парадной части двора, а по узким, темным, пахнущим мочой проходам для слуг, где те суетились с подносами, ведрами, ночными горшками, охапками хвороста и грязным бельем. Я продиралась сквозь эту толпу, ослепнув от слез, спотыкаясь и оскальзываясь на неровных камнях, я хотела кричать «Нет, нет и нет!» при каждом шаге, острой болью отзывавшемся в моем сердце.

Глава 36

— Ты должна понять! Ты должна!!!

Хриплый, умоляющий голос Роберта проникал сквозь толстые дубовые двери нашей спальни в Уонстеде. Я скрылась здесь с раной в сердце, чувствуя себя преданной и втоптанной в грязь, но в то же время переполненная страстным желанием дать сдачи, поквитаться с мужем, с королевой, со всем миром.

Но когда я оказалась под крышей своего дома, руки мои опустились, а тело словно налилось свинцом. Не хотелось двигаться, говорить, видеть других людей. Я смогла только пойти посмотреть на сына и убедиться в том, что он в том же состоянии. Такой же тоненький и хрупкий, так же цепляется за жизнь из последних сил.