Дворцовые тайны. Соперница королевы

Еще я знала, что до последнего момента наша королева всеми силами старалась избежать войны. Но теперь она передумала. Она решила бросить вызов Филиппу там, где власть его была слабее всего — во Фландрии, жители которой восставали против гнета испанцев при любом удобном случае. Если английские войска смогут на суше поддержать нидерландских повстанцев, то испанскую угрозу от Англии на время удастся отвести.

В течение целого месяца я с нетерпением ждала писем от Роберта, а когда пришло первое из них, прочла его единым духом. Мой муж подробно (и откуда у него взялось время?) расписал радостный прием, который оказывали английским войскам голландские протестанты. В каждом городе, в каждой деревне его приветствовали как самого Спасителя радостными криками и шумными торжествами.

— Спаси нас, добрый лорд Лестер! — выкрикивали простые люди на улицах, и он, растроганный, плакал при этих словах.

Мне думалось, что слезы эти скорее от усталости, а не от прилива чувств. Наверняка мой Роберт слишком много брал на себя, выжимал все силы из своего стареющего тела. Но по-другому он просто не мог.

Затем тон письма сменился с ликующего на мрачный. Роберт писал об ужасном состоянии Испанских Нидерландов, которые некогда были весьма богатыми и преуспевающими провинциями, где поля зеленели круглый год, а гавани были полны судов. Теперь же вместо возделанных полей — пустыри, заросшие сорняками, гавани занесло песком и илом, корабли брошены и гниют у причалов.

«Боюсь, что не смогу спасти добрых нидерландских протестантов, — писал он. — Я пощусь и молюсь вместе с ними, пою с ними псалмы, чтобы показать, что я действительно на их стороне. Но среди них нет единства, они постоянно ссорятся друг с другом. А наша армия остро нуждается в боеприпасах, в продовольствии, во всем…»

Еще он писал, что мой юный Роб прекрасно проявил себя в деле и теперь ему доверили командовать одним из подразделений, что Крис — сильный и смелый воин (но и любитель побузить) и что старый Уэффер необычайно крепок и бодр для своего возраста — он единственный из всех не заболел и никогда не жалуется.

Когда я прочитала письмо Роберта, мне страстно захотелось присоединиться к нему там, во Фландрии, разделить его тяготы и лишения. Но я, конечно же, не решилась на такое. Даже если бы я смогла тайно переправиться на континент, взяв с собой лишь мистрис Клинкерт, мое присутствие подле Роберта сразу стало бы известно шпионам королевы, и у Роберта были бы неприятности. Поэтому я осталась в Уонстеде в ожидании новых вестей от супруга.

Пока я так ждала, в семье моей произошли важные события. Моя прекрасная Пенелопа вышла замуж за наглого, самодовольного лорда Рича — высокого, дородного господина с большими аппетитами, затмившего всех других поклонников, чьи громогласные приказания слугам были слышны в каждом углу нашего особняка на тридцать пять комнат. Он был богат, как и следовало из его имени [169] , но беден в том, что касалось доброты и душевной щедрости. Роберт его не слишком жаловал, но считал, что для своевольной Пенелопы он — то, что надо, ибо, во-первых, даст ей титул, а во-вторых, сможет держать в узде. Пенелопа не сразу, но все же согласилась выйти за него, и свадьба состоялась. Еще двух лет не прошло, а у них уже родилось двое сыновей, Пенелопа вновь была беременна — и раскаивалась в выборе мужа.

169

Рич — богатый, состоятельный (англ.).

Тем временем в семье должна была состояться еще одна свадьба — в этот раз неожиданная. Моя милая, тихая и нежная Дороти удивила нас всех, ибо твердо вознамерилась выйти замуж за своего давнего поклонника Неда Маджа, моряка без земель, титулов и перспектив получения даже скромного состояния.

Мы знали, что они любят друг друга, но Роберт заявил, что Нед моей дочери — не пара, и запретил им видеться. Дороти больше не упоминала его имени, и мы решили, что их роман закончился. Однако Нед не уехал из графства, а обосновался в соседней деревне, и Дороти продолжала тайно встречаться с ним. Затем в самом разгаре приготовлений к пышной свадьбе Пенелопы Дороти исчезла из дому. Вместе с Недом она отправилась в деревенскую церковь, где их обвенчал местный священник, не убоявшийся гнева Роберта.

Смелый и дерзкий поступок Дороти стал для меня полной неожиданностью. Страстная своенравная Пенелопа всегда была возмутительницей спокойствия в семье, но в итоге пошла за лорда Рича в полном соответствии с традицией, а Дороти отмела прочь все правила и установления, выйдя замуж по любви. Ее храбрость уязвила меня — ведь я в свое время вышла замуж за Уолтера Деверё вопреки своему чувству, подчиняясь воле семьи. И лишь много позже я нашла в себе силы и смелость назвать своим мужем того, к кому стремилось мое сердце, да и то лишь потому, что моим избранником стал сам Роберт Дадли со всем его влиянием, властью, отвагой.

Нед Мадж уж точно не был Робертом Дадли, но я знала, что он всегда будет рядом с моей дочерью, будет неустанно заботиться о ней, как бы скромно они не жили, будет ей беззаветно предан. Правильно ли будет сказать, что Дороти сделала тогда лучший выбор? Пожалуй, да, но в тот момент вся семья ополчилась против нее, а меня обвинили в том, что я не препятствовала неравному браку.

Я же, со своей стороны, конечно, была удивлена тем, что произошло, и даже находилась в некотором смятении, но ни в коем случае не гневалась на молодых. Не мне, последовавшей когда-то зову сердца, было их судить. Я лишь молилась о том, чтобы Дороти со временем не пожалела, что стала простой мистрис Мадж, тогда как ее блестящая красавица сестра сделалась леди Рич и живет в богатом поместье. Но Дороти была чужда зависть, а когда они с Недом, придя ко мне, признались в содеянном и попросили моего благословения, и она протянула мне руку со скромным золотым колечком, я поняла: Дороти гордится своим мужем, любит его, и это чувство взаимно.

Эти двое с надеждой смотрели в будущее. Что им грозные пророчества о конце света и падении империй? Сама любовь защищала их от невзгод этого мира надежным щитом, — или мне хотелось в это верить. Пусть она оградит их от тьмы грядущих бед, постепенно окутывавшей нас.

А тьма эта сгущалась. Из Фландрии приходили дурные вести. Роберт писал, что в его войсках участились случаи дезертирства, вызванные голодом и отсутствием теплого обмундирования, между упрямыми протестантскими вождями восстания не прекращались раздоры, затраты нашего королевства на ведение военной кампании превысили все возможные пределы, и людские потери только росли. «Столько солдат пало смертью храбрых, — с горечью написал мой муж. — Сколько прекрасных жизней прервалось. Неужели они принесены в жертву напрасно?»

Сама земля Фландрии, изрезанная реками и каналами, небеса над ней — все было против англичан. Роберт проклинал постоянный дождь и холод, распутицу, дороги, где лошади утопали по брюхо в грязи, облака, из которых каждый день извергались потоки воды на уже промокших насквозь людей и лошадей. «Проклятые пушки не желают стрелять, Летти, — писал он. — Мы не можем держать порох сухим. Наши доспехи ржавеют прямо на нас, никто не выполняет своих обещаний, кругом — сплошная ложь, измена и предательство!» Какой горечью дышала теперь каждая страница его писем!

Он попросил меня послать ему еще рубашек и шесть пар высоких сапог до бедер, признался с досадой, что его шикарный новый экипаж потонул в трясине под Слюйсом, что его нога распухла и страшно болит, а козий жир, который хоть как-то помогал, кончился (не говоря уже о бальзаме из червей месье Эзара). Но самые черные слова мой муж приберег для Роджера Уилбрэма, поскольку тот, по мнению Роберта, своей продажностью и прямым воровством поставил под угрозу всю нашу фламандскую кампанию. Вместо того чтобы на своей должности главного поставщика порта Слюйс и кораблей Ее Величества добросовестно закупать аркебузы и пики, порох и ядра, солонину, рис и масло, «негодяй Уилбрэм», как называл его Роберт, почем зря присваивал казенные деньги. Меж тем еще больше солдат и лошадей заболело и умерло, припасы не поступали, и наш фламандский поход, начинавшийся под звуки фанфар, тонул в болоте, как нелепый щегольской экипаж Роберта. А это означало, что ненавистные испанцы все ближе и ближе к своей цели — завоеванию Англии.

Чашу терпения Роберта переполнила афера с «белым орлом». Так называли селитру, которую добавляли к артиллерийскому пороху. Роберт написал, что негодяй Уилбрэм, по слухам, продал все запасы селитры противнику. «Нашему врагу! — Он дважды подчеркнул эти страшные слова в письме и присовокупил: — Говорят, его сын Себастьян контрабандой ввозит селитру в Англию и прячет в пещере где-то рядом с Фоем [170] . Туда прибывают испанские корабли, и наши противники для закупки этого самого „белого орла“ входят в тайные сношения с местными католиками, которые жаждут свергнуть Елизавету и посадить вместо нее на трон Марию Стюарт. Ах, Летти, Летти, я окружен изменой и предательством!»

170

Фой — городок в устье, одноименной реки в графстве Корнуолл.