Дворянство. Том 2

Забавно, подумала Елена, как меня назвали? «Gariad», почти «Riadag», то есть «Искра», если, конечно, пишется так же как произносится. Кажется, подобная перестановка букв называется анаграммой.

— Туда, — указала серая тетка на одну из дверей, очень напоминавшую дверцу в кривом сортире, даже с прорезью. — Там покажут. И выведут…

В многозначительной паузе явственно прозвучало немое «если», но Елена уже решила держать марку до конца. Она вежливо поблагодарила провожатых — теперь удостоившись по-настоящему внимательных и недоуменных взглядов, очевидно, здесь так было не принято, однако женщина помнила, что вежливость ничего не стоит, а дивиденды может принести самым неожиданным образом И шагнула к сортирной двери.

Здесь было сыро и темно. Комнатка располагалась в полуподвале, но казалось, что это каземат глубоко под землей. Сланцевая пластина в окошке служила много лет,покрылась жиром и пылью настолько, что стала похожа на линзу очков для слепого. Однако помещение, хоть и маленькое, было чистым, пол выложен квадратиками из плавленого камня, а свет давала хорошая батарея свечей, притом литых, а не маканых. Больше всего Елену впечатлило отсутствие потеков воска, их явно счищали, заботясь об эстетике убранства.

Гостью ждали два человека. Один буквально скрывался в тенях, можно было сказать лишь, что он высокий и тощий. Наверное. Второй сидел за небольшим столиком, похожим на писчую конторку. Мужчина был дороден и весил не меньше центнера, однако под салом угадывались мышцы. Брил голову и лицо, но без фанатизма, так что круглая макушка поросла щетинкой свинячьего вида. Одет просто и скромно, в неброские тона, однако чисто, на стирке не экономил. На груди мужчины висела какая-то бляха, но тусклая, символы не разобрать, впрочем, Елене показалось — в очертаниях бляхи проглядывает что-то знакомое.

Хотя здесь имелся второй стул, женщина садиться не спешила, она обозначила поклон и сказала:

— Мое почтение.

Щетинистый свинопотам пробурчал что-то неразборчивое. Скрытый в тенях промолчал.

— Позвольте сесть.

Елена выдержала паузу, с одной стороны достаточную для того, чтобы просто отметить ее наличие, с другой короткую, чтобы не успеть получить отрицательный ответ. Шагнула еще и села, скромно, руки на коленях, спина прямая.

— Дерзкая, — хмыкнул щетинистый. — Или смелая. Или глупая. Как думаешь?

Судя по кивку, обратился он к напарнику, однако тот снова промолчал, словно привидение. Что-то в движениях свинопотама показалось женщине знакомым. Не персонально, а, так сказать, шаблонно. Некая матрица жестов, которую она вроде бы уже где-то видела. И бляха эта…

— Не думает, — теперь кивок предназначался Елене. — Дурной знак.

— Почему?

— Он про суетное, преходящее не думает. Вообще. То бишь тебя для него как бы и нет. Дурной знак. Для тебя.

— Понимаю, — склонила голову Елена, не споря.

— А я вот про тебя как раз думаю. Пришла, нахулиганила. Людей побила. Хорошо, вроде не покалечила.

— Одного человека. И не просто так. Я подошла по делу. И вежливо спросила, — уточнила Елена, повторила на всякий случай, сделав ударение. — Вежливо! А эта…

Она запнулась на мгновение, решая, что в данном контексте прозвучит лучше, «лошадь» или «ослица».

— … невоспитанная женщина плюнула мне на ботинок. На всеобщем обозрении. Даже не спросив, кто и по какому делу зашел. Она поступила глупо, а я…

Тут на Елену снизошло вдохновение, а также, в конце концов, начала сказываться атмосфера сословно-цехового общества.

— … а я должна держать престиж моего… господина. Кто плюет на меня тот, считай, плюет и на его имя.

Ульпиан господином Елене не был, поскольку не принимал от нее никаких клятв, но женщина решила, что небольшое преувеличение здесь пойдет лишь на пользу.

— С этим не поспоришь, — неожиданно согласился свиноподобный мужик. — Вот и плюнула бы ей. В рожу. Были бы в расчете.

— Тогда она бросилась бы на меня сразу, — резонно предположила Елена. — И как бы дело ни пошло, сейчас на мостовой был бы не плевок, а лужа крови. И покойник. Может и не один. Средь бела дня. Шум, вопли, дурная слава, разбегающиеся клиенты. Убыток.

— А красиво говорит, — дородный мужик поделился мыслью с невидимым слушателем. Снова хмыкнул, щелкнул толстым ногтем по кружке, источавшей характерный запах. Елена посмотрела на кружку, затем снова на бляху.

— Чего уставилась?— подозрительно спросил мужик.

— Первый раз вижу палача-сутенера, — честно призналась женщина. — Удивляюсь.

— А, это бывает, — согласился бритый, поглаживая дубовую бляху на выточенной из дерева же цепочке. Добавил с подначкой. — Может, скажешь еще чего?

— Я удивляюсь, но не возмущаюсь, — пожала плечами Елена. — Так-то работа ответственная, суетная. Делать ее должен человек с понятием и уважением, которого все знают.

— Ха, — щелкнул пальцами сутенер. — Похоже, все-таки не глупая, а, что скажешь?

Тень в углу снова промолчала.

— А почему вы все так любите пиво с желчью теленка? — спросила Елена.

— Традиция такая, — машинально ответил палач, а затем уставился на собеседницу с неприятным, очень неприятным видом.

А почему бы и нет, в очередной раз подумала Елена. Что я теряю?

— Я была при тюрьме лекарем. Знала мастера Квокка. Он такой кружкой день и начинал, и заканчивал.

Тень в углу дрогнула, сместилась, будто пошла рябью. Свинопотам очень внимательно и без усмешки поглядел на Елену.

— Говоришь, Квокка знала? Столичная, что ль?

— Да.

— Если тиски для рук перекрутить на шесть оборотов, как пальцы затем выправляют? — неожиданно спросил темный угол. Голос был тихий и, несмотря на это, внушительный. Неприятный.

— Любезный, мне за вас прямо даже неловко, — скупо улыбнулась Елена. — После шести оборотов пальцы не выправляют никак, там крошево костей, их не собрать. Пальцы отрезают, чтобы не загнило, а горе-палача выкидывают пинками из тюрьмы и профессии.

— Пинками… из профессии, — буркнул свинопотам. — А хорошо сказано. С душой.