Двойная ложь

— Все, что я помню из того дня, — это его огромные руки. Сначала как он держит девочку и бьет ее головой о стену. Потом помню свою шею — какое-то время мне казалось, что настал мой последний час. И все время его руки. Когда я ворвался в комнату, он просто разжал пальцы и уронил ее на пол. Она выпала из его рук, понимаешь? Как картина, которую вешаешь на стену. Он просто уронил ее. Он был здоровенный. Громадный, честное слово. Я себе казался цыпленком по сравнению с ним. А потом он повернулся ко мне… Я застыл.

Тайлер приподнялся на локте.

— Я десятки раз оказывался в подобных ситуациях, и никогда никаких проблем не испытывал. Может, все из-за распростертого на полу ребенка. Может, из-за ее плача. Может, я просто его испугался. Но когда он ударил меня, я едва не упал. Он врезал от души. Наверное, я выронил пистолет. Эксперты, когда обследовали место происшествия, нашли его под стулом. Разумеется, все патроны были на месте. Второй раз он попытался ударить, но промахнулся. Иначе меня, наверное, не было бы уже. Будь он потрезвее, помедли я чуть-чуть, тогда мой первый удар попал бы мимо цели, и снова все могло бы обернуться по-иному. Но я попал точно, и во второй раз, и в третий. А он пнул меня по ребрам, в живот, а потом схватил за глотку. Черт, я видел его глаза. Мертвые, в них не было ни капли жизни. И тогда на меня что-то нашло. Может, наступила моя очередь оторваться. Не знаю, что это было. Но, по большом счету, все это — я. Я нашел свой ритм. Какой-то писака говорил о ярости, но ярости никакой не было. По крайней мере, я не помню. И злобы не было, один только ритм. Раз-два, в голову, три — в живот. И снова. И снова. — Он перешел на шепот. — А маленькая девочка лежала все это время на полу. И ничего в мире не существовало, что могло бы нарушить этот ритм, знаешь, так бывает, когда какой-то джингл застрянет в голове, и ты ходишь, а он звучит, только у меня это было с кулаками — но точно так же, с зациклившимся ритмом. Я не помню его, не помню его лица… ничего. Только ритм. И мне было здорово. Черт возьми, мне было хорошо. Я не останавливался. И не смог бы, наверное, остановиться. Слишком страшно было останавливаться. Я боялся его. Боялся того, что он сделает со мной и с девочкой, если оклемается. И потому я не останавливался до тех пор, пока меня от него не оттащили.

Глаза Прист блестели.

— Не могу сказать, что я получал удовольствие. Хотя обвинитель представил картину именно таким образом. Газеты. Репортеры. Они обсасывали только одну идею: белый коп до полусмерти измочалил чернокожего. Видимо, она соответствует некоторому их внутреннему представлению. Но все было не так. Они вывернули ситуацию наизнанку.

— Но слушание дела все-таки состоялось, — заметила Прист. — Если бы это была самозащита…

— Мои адвокаты в один голос кричали: никакой самозащиты. Сказали, что если мы представим дело таким образом, то только сделаем себе хуже, проиграем сразу же. А я кто такой, чтобы жаловаться? В конце концов, они меня оправдали. Защита вся была построена на плохом обращении с ребенком. Адвокаты сказали, что присяжные не способны рассматривать несколько концепций. То есть, если мы вобьем им в башку образ несчастной девочки, этого окажется достаточно, чтобы меня оправдали. В общем, они оказались правы.

Теперь настал ее черед взвиться в ярости.

— Но тебе это стоило карьеры, репутации!

— Меня оправдали, — упрямо заявил Тайлер. — Для чего, собственно, я и нанимал адвоката. В конце концов, это не конкурс популярности, а слушание уголовного дела. И мы выиграли. Гражданский суд еще впереди, однако…

— Это была самозащита! — не унималась Нелл.

Тайлер задумчиво кивнул головой:

— Согласен. И в вагоне, не исключено, тоже окажется, была самозащита. А если так, то кто виноват, а кто невиновен?

Зазвонил сотовый Тайлера. Пейджеры и телефоны без умолку трезвонили весь вечер, но этот звонок застал их врасплох, и Прист быстро оделась.

— Подождите секунду, — бросил Тайлер в трубку, одной рукой неуклюже пытаясь натянуть брюки. В довершение всех несчастий у него закончились чернила в ручке. Он знаком попросил Нелл передать ему авторучку с гостиничной символикой. Та рисовала черточки вместо сплошной линии, однако Тайлеру, пока Прист застегивала пуговицы и змейки, удалось все-таки нацарапать имя. — Вы уверены? Абсолютно?

Он еще некоторое время слушал собеседника, затем сложил телефон. Ему показалось, что в гостиничном номере вдруг стало мало воздуха.

— Питер?

— Это Рукер звонил.

— Надо понимать, нашелся хозяин отпечатков? — догадалась она.

— Они прогнали пальчики по базе данных Федерального управления авиации, и выяснилось, что четыре отпечатка принадлежат работникам авиалиний, — наверное, они брали в руки билет при проверке. Их можно вычеркнуть. Оставшийся отпечаток только что совпал с информацией базы данных государственных служащих Иллинойса.

— Значит, мы теперь знаем имя? — спросила Прист, наклоняясь ближе, вглядываясь в нацарапанные на листке каракули.

— Еще пару лет назад человек, которого мы называем Кей Си Джонс, преподавал компьютерные науки школьникам в городке Генуя, в Иллинойсе. Учитель! Подумать только. Ты можешь себе такое представить?

— Имя, Питер.

— Умберто Альварес. — Тайлер встретился с Нелл взглядом. — Улавливаешь?

— Что именно?

— Имя-то латиноамериканское.

— Совпадает, — провозгласила она. — В чем тогда проблема?

— Если Гарри Уэллс мотался по штату в поисках латиноса, значит, кто-нибудь — вероятнее всего, О’Мейли — уже имел описание подозреваемого, или же…

— …имя! — закончила она за него, пораженная выводами, которые напрашивались сами собой. — Получается, — пробормотала она, — О’Мейли с самого начала знал, за кем идет охота.

Тайлер серьезно кивнул головой.

— Они солгали мне! — простонала Прист.

— Они обвели вокруг пальца нас всех, — прошептал в ответ Тайлер.

* * *

— Неприятностей становится все больше и больше, — заявил Тайлер, показывая на монитор ноутбука, на котором висела страничка поискового Интернет-сайта Northern Light. Одна из проблем, о которой, впрочем, не упоминал ни один из них, состояла в том, что последние несколько часов они прижимались друг к другу, терлись друг о друга, смеялись, делили еду. Он постучал пальцем по монитору, на котором «поисковик» выдал несколько десятков попаданий — газетных статей и новостей в самой сети — в ответ на текстовую последовательность «Альварес + железная дорога».

— Выкладывай, — подбодрила Прист Тайлера, ставя гостиничный телефон на кровать.

— Два с половиной года назад некая Хуанита Альварес и двое ее детей, четырехлетние близнецы, погибли в собственном автомобиле на железнодорожном переезде в… догадайся, где?

— В городке Генуя, штат Иллинойс, — уверенно предположила она.

— Верно, — кивнул Тайлер. — В том самом городке, где наш Умберто Альварес преподавал компьютерные науки. — Он снова обратился к монитору. — Грузовой состав сбил минифургон, который был обнаружен в дренажной канаве в четверти мили от переезда. Как думаешь, кому принадлежал товарный состав?

— О Господи! — охнула Прист. — «Нозерн Юнион».

Заглядывая через плечо Тайлера на экран, она щекой почти касалась его щеки.

— В одной из газет появилось сообщение о якобы поступившем по телефону 9-1-1 звонке — звонил неизвестный, мужчина, в состоянии, близком к истерике, кричал, что шлагбаум не опустился, а семафор не сработал. — Он опустился ниже по страничке и показал пальцем. — Ну вот тебе на — в той же самой статье говорится, что расследование показало: шлагбаум с обеих сторон был опущен, значит, машина застряла — следовательно, можно делать вывод о механических неполадках автомобиля — прямо на пути поезда, и вина, таким образом, вместе с ответственностью ложится на водителя. Пресловутый звонок на 911 должен, по идее, был записываться, но пленка на свет так и не появилась. Имя мужа в статье не упоминается.