Двойной без сахара

Мне хотелось провалиться сквозь землю. Подобные выпады не позволяют себе даже близкие друзья, а мы с ним чужие друг другу люди. Должны же быть хоть какие-то границы приличия. Я по пьяни открыла ему душу, но сейчас я трезвая и не спущу ему подобных разговоров. И не стану пить его чертов виски! Моя реальность

— это моя реальность, и если она не имеет ничего общего с его реальностью, то я безумно этому рада. У меня и не может быть ничего общего с ирландским водопроводчиком!

— Знаешь, у нас есть шутка, — Шон решил поднять примирительную стопку. Вернее, две. Даже сам с собой чокнулся, потому что я наотрез отказалась пить. Вот и посмотрим, насколько в нем законопослушность сильнее алкоголизма. — Почему Господь придумал виски? Чтобы удержать ирландцев от покорения мира и женщин, которые им безумно нравятся.

И это он трезвый? Похоже, его реально вставило на спектакле. Даже лондонские воспоминания не спасли!

Я вырвала у него обе стопки, расплескав половину в салат. К счастью — свой.

— Я попросила сменить тему, или как?

— Выпей, станет легче.

Отлично! Я, и глазом не моргнув, опрокинула в себя обе стопки, чтобы больше не было разговоров ни про виски, ни про женщин. Шон не сводил с меня глаз, и в них я прочитала это низкое восхищение. Все мужики одинаковы — челюсти теряют, когда женщина пьет, не морщась и не закусывая. Сейчас это не составило особого труда — общество самого мистера Мура было куда противнее виски, но я держала лицо, и даже нашла нейтральную тему для разговоров. Я сунула ему в руки телефон, открыв альбом с работами моих учеников. Они его загипнотизировали и лишили на время дара речи. Я хоть салат спокойно доела и даже привкуса виски не почувствовала. Внутри уже все сожглось злостью за испорченный вечер и предстоящие разборки с мисс Брукнэлл.

Не отрывая глаз от экрана телефона, Шон вдруг произнес:

— So, it was a point in your life you’ve been considered yourself a whore?

Сказал так, будто все время просмотра фотографий детского творчества, обдумывал эту фразу. Ага, да, конечно, вот так шлюхой я себя и считала… Это он сам меня так назвал, опустив перед русской официанткой ниже плинтуса. И главное, даже этого не заметил.

— Шон, я попросила прекратить этот разговор! — моя злоба была на таком пределе, что голос прозвучал жутко медовым.

— Я думал, что на самом деле ты хочешь об этом поговорить. Тебя мучит мысль…

— Ничего меня не мучит. Ешь давай и поедем. Этот дождь никогда не кончится.

— Как выключить?

Шон сунул мне в руки телефон. Фейсбук включил видео — соцрекламу про безответственное вождение. Кровь, слезы… Ну, все как всегда. Я подняла на Шона глаза: трезвый да, но на взводе. Дождь стеной. Черт… Какого хрена я здесь делаю?!

Я спрятала телефон в карман и, схватив вилку, наколола скрученные листы салата, чтобы впихнуть их в рот Шона. Он воспринял мое поведение нормально, но поверх его головы я поймала взгляд этой русской идиотки. И показала язык. Черт, я же не пьяная! Это нервы.

— Знаешь, я никогда не считала себя шлюхой, — я говорила громко, и мне было плевать, кто нас услышит и как поймет мои слова. — Но первые месяцы после развода для самой себя была воровкой. И даже сейчас порой проскальзывает мысль, что стоит вернуть бывшему мужу хоть часть присужденных мне денег. Когда-нибудь, когда я смогу себе это позволить. Если так думать, то я уже не воровка, а как бы взяла у Пола в долг.

— Воровка? — Шон отстранил ото рта очередную вилку, видно, боясь зажевать мысль. — Ты точно не воровка. Он три года владел твоим телом. И теперь ты по праву владеешь его деньгами.

— Тогда это хуже, чем воровка, — я почувствовала, как моя улыбка стала пластмассовой, и уголки рта поцарапали щеки.

Шон тоже не улыбался.

— Если тебя смущает данное сравнение, значит, ты чувствуешь, что в нем есть доля правды.

Я отвела взгляд и уставилась на фотографию маяка, висевшую чуть поодаль от пивного плаката. Его фонарь даже вспыхнул. Если бы я могла зажечь стыдом гладко выбритые щеки Шона! Но нет, Господин Констебль не чувствовал раскаяния. Он подписал мне приговор, и обжалованию он не подлежал. Ну и хрен с тобой! Какое мне дело, как смотрит на меня с ирландской колокольни пьяный водопроводчик. Стоп. Он все это несет по-трезвому. Тогда лучше бы пил, и я зачем-то постучала по столу пустой стопкой. К несчастью, эта русская вертелась под боком. Подслушивала? Да и плевать!

— Повторить, — бросила я по-русски, когда она поставила на свой поднос мои стопки.

— Лана…

— Спокойно, — остановила я Шона той самой отстраненной вилкой. — Ешь. Я не американский тинейджер, приехавший в Ирландию нажраться. И я не собираюсь мешать виски с пивом. Все будет окей. Ты что-то там хотел сказать? — спросила я, угрожая очередной полной вилкой.

— Спросить, — улыбнулся Шон. — Отчего ты не стала сразу искать работу, чтобы отделаться от долга перед бывшим мужем, раз чувствовала, что не заработала этих денег?

Я старалась потушить в глазах злобу. Он вопрошал меня, как тот черный человек из зеркала. И я попыталась солгать ему, как лгала себе, сославшись на необходимость завершить учебу, а не страх самостоятельности.

— Но сейчас, когда тебя продолжает тяготить твой долг, отчего любовь к чужим детям перевешивает любовь к себе?

Какую красивую картинку он нарисовал. Следовало слепо следовать его непоколебимой мужской логике.

— Мисс Брукнэлл женщина сильной воли. Слишком сильной, чтобы ей противостоять. Она считает, что эти деньги мои по праву без всяких «но». И учить детей — это благое дело.

Господи, я ведь не лгала ему! Не лгала, как никогда не лгала себе — Лиззи подавляла меня. Быть может, и неосознанно или же с благими намерениями, но подавляла. Целых два года после получения диплома она поощряла мое волонтерство в школе, а сейчас вдруг швырнула в лицо обвинение, что я нихера не делаю. Весело!

— Она убедила меня, что это правильно и необходимо…

— Чтобы спасти мир, — то ли серьезно, то ли с легкой иронией, заполнил образовавшуюся паузу Шон. — И ты наплевала на свои личные планы.

— У меня не было планов.

— Ты что-то запуталась. То есть ты не сразу посчитала себя воровкой. То есть в самом-самом начале то, что ты сотворила со своим мужем, казалось тебе абсолютно нормальным…

— Нет, не казалось, — поспешила я защититься. — Просто в тот момент жизнь не давала мне иного выбора, а сейчас… Я думаю начать искать нормальную работу.

— И уйти от мисс Брукнэлл…

Нет, это мысли Шона, не мои.

— Мы слишком привыкли друг к другу. Нам будет тяжело врозь.

— Ты, уверен, прекрасная компаньонка, и ей, наверное, не хватает детей. Но у тебя должна быть своя личная жизнь. Разве не так?

— Она есть у меня, не переживай! — решила я разом обрезать все неприятные концы. И заодно сбегать в туалет. А Господин Констебль пусть снова влезет в шкуру водопроводчика.

Девять часов. Можно написать Лиззи, что мы вышли из театра и едем домой. И когда мисс Брукнэлл молниеносно прислала мне короткий приказ «Сделай уже это», я чуть не расквасила лоб о зеркало, пытаясь вышибить из дуры с моим лицом желание подчиниться приказу. Нет, Лиззи. Нет, я не могу. Нет, могу! Я обману тебя!