Двойной без сахара

— А у нас в России с этим плохо. Типа, в Библии написано нельзя, и потому нельзя. А у нас Библию-то никто в глаза не видел. Мой отец, например, но аж слюной брызжет, когда про голубых слышит, хотя ни одного в глаза не видел.

— Знаешь, мы часто ненавидим абстрактные вещи, но когда они становятся реальными, мы пересматриваем свое отношение к ним. Уверен, твой отец принял бы тебя, если бы тебе вдруг понравились женщины…

— Я так не думаю, — перебила я, испугавшись такого разговора. Неужели Шон чего-то подозревает? Нет, он не мог видеть нас с Лиззи, а за языком я слежу.

— Отчего же? Он ведь принял твой брак по расчету, а я уверен, что любой отец желает, чтобы его дочь любила мужа и была с ним счастлива не за паспорт. Я уверен, что он обрадовался, когда ты развелась, а спроси его, когда его девочка только в школу пошла, хотел бы он, чтобы она оставила мужа…

— Шон, хватит! Ты можешь не обсуждать меня?!

— Прости. Но и ты лезешь мне в душу, а мне тоже больно.

— Извини. Больше не буду.

— А, может, нам нужна эта боль, чтобы очистить душу. Как думаешь?

— Не думаю. Я не хочу боли, даже если после нее будет хорошо. Бог явно ненавидит женщин, раз сделал наше тело таким… Жалким!

— Твое тело прекрасно…

Я схватила тарелки и потребовала подержать собаку. Мы никогда не научимся с ним говорить, не сводя все к сексу. Я намывала посуду, то и дело оборачиваясь к двери, но Шон оказался умнее, чем я думала — дал мне время остыть и длинной паузой положил конец зашедшему в тупик разговору.

— Хочешь поплавать? — спросил он, когда я вернулась к озеру с перехваченными резинкой волосами.

— Холодно, — театрально поежилась я, хотя сегодня впервые чувствовала себя привольно с коротким рукавом.

— Холодно? Это жаркое ирландское лето! Ну?

— Холодно, — повторила я, понимая, что никогда не прыгну в это озеро. — Но если ты хочешь купаться, я принесу полотенце. Джеймс Джойс как-то ведь плавает… — зачем-то добавила я очевидную глупость.

— Потому что мы с ней не знаем другой воды. Мы не жили в солнечной Калифорнии.

— Не думаю, что это озеро переплюнет по холоду Тихий Океан, и все же я предпочитаю плавать в бассейне.

— Хорошо. Нет так нет. Пойдем рисовать, пока ты не замерзла?

Я кивнула и вернулась переодеться и взять кисточки. Шон подхватил выставленный мною за дверь мешок с красками. Дорога вокруг озера больше не казалась длинной. Мы обсуждали феечек и прочую хрень, которую можно нарисовать, но остановились на копировании предыдущего шедевра. Шон предложил зайти в дом, но я отказалась в надежде вообще не переступать его порога. Пусть тайна этого царства останется для меня за семью печатями, но мы заперли в доме собаку, чтобы та не влезла в краску. Она поскреблась-поскреблась и успокоилась, наверное уйдя к себе на подстилку.

Шон присел на траву и не сводил с меня глаз. От такого пристального внимания у меня затряслись руки.

— Шон, я люблю работать в одиночестве.

— Мне уйти? — поднялся он тут же.

— Можешь оставаться, только не смотри на мои руки.

— Вообще-то я смотрел на твою грудь, — хохотнул Шон и слинял раньше, чем я окончательно превратилась в Сеньору Помидору.

Увы, каким ты был, таким ты и остался. Может, хотя бы твой почтовый ящик под моими руками превратится во что-нибудь, достойное лицезрения.

— Хочешь, я поиграю для тебя на вистле? — спросил Шон из-за чуть приоткрытой двери, чтобы незаметно исчезнуть при моем отказе.

Но любопытство взяло верх, и я согласилась. Шон уселся на прежнее место, но не приставил дудку к губам. Видно, играть с улыбкой не умеют даже ирландские парни.

— Я знаю, что ты любишь рисовать под музыку, — Шон знал, как ущипнуть побольнее, напомнив про мои кривляния под «Чижа». — Но не знаю, какую ты предпочитаешь, — О, да, слава богу, что я была тогда в наушниках. — Грустную? Веселую?

— Любую, если она ирландская.

— А другую я и не смогу сыграть на вистле.

— Вот и играй любую.

И Шон заиграл, чтобы заставить меня понять, что я не сумею освоить даже ту дурацкую мелодию, которая прилагается к моей дудке. Его звуки лились соловьиной трелью.

— Где ты научился так играть? — спросила я через полчаса.

— Нигде. Любой мальчишка играет лучше меня. Если бы американцы сделали у джинсов карманы поглубже, то все ирландцы продолжали бы носить с собой вистл. Мы так в школе время убивали. Во рту обязательно что-то должно было быть — дудка или сигарета. Ну, или губы девчонки, но такая удача выпадала крайне редко,

— добавил Шон, глядя на мое каменное лицо. — Еще поиграть?

О, да! Займи уж чем-то губы, чтобы с них всякую минуту не слетала пошлая чушь. Блин, тебе тридцать три года! А мозгами в шестнадцати остался, похоже. Собака и то умнее тебя!

— Ты мне лучше почитай. «Артемиса Фаула», например?

— Ты это серьезно сейчас?

Еще как! Кому-то лучше читать, чем говорить!

— Да, почитай, пожалуйста. Вдруг я что-то в жизни упустила.

Он сходил в дом за книгой и принялся читать. Только на сцене спаивания бедной фейри остановился.

— Обещай больше не пить вино, ладно?

— Почему?

— Потому что я не хочу, чтоб ты теряла даже часть своей магической силы. Обещаешь?

Я кивнула:

— Хорошо, буду пить только виски.

— Отлично! У вас там виски нет. Значит, пить ты его можешь только со мной.

Шон оставил мне паузу для ответа, но я не знала, что сказать. С выпивки слишком легко соскользнуть на тему секса, а его на сегодня хватит.

— Хочешь мороженого?

Я кивнула, хотя, признаться, успела подмерзнуть, рисуя, потому пошла в дом скорее согреться и заодно вымыть кисти. Скинуть кроссовки ногами оказалось делом затруднительным, но пачкать чистый пол не хотелось, как и видеть перед собой коленопреклоненного Шона. Он, к счастью, поспешил на кухню и не заметил моих мучений. Я попросила его открыть кран и капнуть на кисти мыла. Наши тела на секунду соприкоснулись, но я не почувствовала прежнего дискомфорта. Наверное, потому что увлеченно терла кисти, которые через минуту уже стояли чистыми в банке, в которой я их принесла.

— Мне нравится такой натюрморт.

Шон подошел ко мне с полным стаканом мороженого. Я улыбнулась его словам и предложила добавить к кистям плоскогубцы, молоток и пару гвоздей.

— Думаю, они неплохо будут смотреться вместе, — произнесла я и уткнулась носом в мороженое, испугавшись двусмысленности фразы.

— Банка опрокинется, — спас меня Шон и протянул ложку. — Хочешь пьяного мороженого?

Я кивнула из любопытства. Шон вытащил из холодильника черную бутылку пива и достал из шкафчика бренди. Я протянула стакан. Мороженое окрасилось сначала в кровавый цвет, а затем покрылось бежевой пеной и стало напоминать капучино.