Двойной без сахара

— У тебя хорошо получаются пейзажи, а вот портреты писать ты не умеешь, — заскрипел Шон зубами, и я вернула взгляд на его злое лицо. Он повторил слова Лиззи. Неужто ему не понравились поросята Падди? А ведь ничего другого в моем исполнении он не видел. — Вот и рисуй шаржи. Только маркерами на бумаге. А мой портрет из своей головы выкинь, потому что он не имеет ко мне настоящему никакого отношения.

Надо встать и швырнуть сэндвич в урну. Не для драматизма, а потому что последний кусок перекрыл дыхание. Я где-то перегнула палку, и вместо того, чтобы успокоить Шона перед встречей с сестрой, накрутила по полной.

— Доедай, а то мы до Бларни никогда не доедем.

Я кивнула и откусила совсем маленький кусочек, но даже он жевался с трудом. Булка ватой липла к зубам, зажаристая корочка поцарапала небо. Но я справилась

— с этим самым большим и самым невкусным сэндвичем в моей жизни. Шон протянул бутылку, и я постаралась не икнуть.

— А какой ты на самом деле? — спросила я у машины.

— Какой есть. Открой глаза и увидишь.

Шон распахнул дверь и со злостью захлопнул за мной. А когда сел за руль, убрал назад кексы вместе с шоколадкой, так и не раскрыв упаковки.

— Шон, — я хотела, чтобы он повернулся ко мне, но он уже завел машину и следил за встречным движением, чтобы выехать на дорогу. — Я действительно не знаю тебя, как и ты меня, — он так и не обернулся, и я продолжила: — После первого твоего допроса, я была уверена, что ты местный констебль, — Я начинала злиться.

— Ты сделал выводы обо мне, которые с реальностью тоже имеют мало общего. Думаю, незнакомым людям вредно откровенничать друг с другом, тем более после виски.

— Очень рад, если мои выводы неверны, — Шон теперь смотрел строго вперед. — Но я в отличие от тебя не строю с тобой отношения, базируясь на них. Неужели я хоть раз позволил себе оскорбить тебя действием? Если это так, скажи мне, и я извинюсь. Я не требую извинений от тебя. Просто с этой минуты веди себя иначе.

Хотелось спросить, как именно, но лучше не развивать эту тему дальше, а расставить все точки над «?» до этого чертового камня, а то вдруг он наградит меня не красноречием, а немотой!

— У нас нет никаких отношений, — решила напомнить я, раздосадованная подобным выпадом.

Он знает про «Эрика». Понимает, что мы живем на разных полюсах в прямом и переносном смысле. Видит, что даже из-за постели я не могу на него запасть. Что ему от меня надо?

— Для твоей семьи я просто девушка, снимающая коттедж. Пусть так же будет и между нами с этого момента, ладно? Ты не изменяешь своим принципам, и я тоже. Мне важны мои нынешние отношения, понимаешь? И с каждой минутой я начинаю чувствовать себя все более и более виноватой перед Эриком. И перед тобой, — добавила я тут же, хотя Шон так и не повернул головы. — Ты знаешь, как больно бьют те, кого любят. Я не хочу, чтобы кому-то из-за меня было плохо. Мы не дошли с тобой до точки невозврата, так что давай представим, что ничего между нами не было, и ты действительно просто пригласил меня в Корк и не знаешь обо мне ровным счетом ничего.

— А я и так ничего о тебе не знаю. Даже притворяться не придется. Стоять от тебя на расстоянии воя бита не так уж трудно, поверь.

Трудно только удержать себя в руках! Шон решил показать, что ограничение скорости в сто километров стоит здесь не зря! Хотелось оторвать его ногу от педали газа, но словами она не поднималась.

— Я тебе уже сказал, что у меня все под контролем. Я хочу побыстрее доехать. Вот и все. Если страшно, не садись в машину к незнакомым людям.

Я закрыла глаза — лучше не видеть идущих лоб в лоб машин. Господи, зачем я с ним поехала? Зачем! Лиззи видела в нем только самца, но он не может быть просто самцом. Воспитание не позволяет, блин! Я ведь успела рассмотреть его поближе, как же тогда я позволила ему вырвать у меня «да»? Мне не нужны с ним отношения ни на день, ни на два. Спасая чужой мир, я окончательно разрушу свой. Поскорее бы уже вернуться на озеро, поскорее бы!

Но пока передо мной был проклятый парк. Мы припарковались подле красного микроавтобусика со смешной росписью багажника: «I say no to drugs — but they never listen!» Я тоже столько дней говорила Шону нет, но он не слышал меня, а теперь, когда сказал нет он, у меня началась настоящая ломка — я ждала его протянутую руку, обеспокоенного взгляда, проверяющего все ли со мной в порядке, просто слова «пошли!», но не было даже его. Командой послужила повернутая ко мне спина. Зачем мы только заехали на эту чертову фабрику?! Зачем?! Как мы переживем неделю в Корке? Шон! Хотела позвать я и молчала. И до кассы так и не успела решить, покупают ли малознакомые люди входные билеты вместе или врозь. Сумма набегала нехилая, и у меня очень чесались руки вытащить кредитку — все-таки это мне, а не ему надо посмотреть замок. После ссоры, он мог бы вообще сюда не ехать! Но Шон, предугадав мое желание, выставил меня из очереди. И это прикосновение стало последним.

Шон специально сунул руки в карманы, чтобы я не рассчитывала на дружеские объятия, и этот жест оказался больнее пощечины. Возможно, я ее заслужила, но боль от этого не уменьшилась. Даже незнакомые люди предлагают друг другу руку.

Мы не пошли по главной аллее, хотя она привлекала одетыми в вязаные чулки деревьями и красивой традиционной музыкой. Шон начертил на карте круг, обозначив наш путь. Несколько километров, и все их предстояло пройти на пионерском расстоянии. Я то опережала, то отставала, не в силах примериться к его прогулочно-развязному шагу. Мы шли вдоль заводи с утками, но я смотрела на лес — сказочно-зеленый — и все пыталась сообразить, возможно ли замешать подобные цвета самой или с ними справится лишь покупная зеленая краска? Она всегда казалась мне химической дрянью, пока я не поняла, из какого мха и папоротника она изготовлена — из ирландского.

Деревья здесь оделись в моховые чулки по самые кроны. Под валунами в такой же сочной траве прятались домики фейри — никак иначе, потому Шон и молчит — чтобы не спугнуть их, ведь не может же того быть, что ему вдруг стало нечего мне сказать. Тишина и отсутствие людей добавляли нашей прогулке грусти. Надо было ринуться в самую гущу туристов — в мистические леса сбегают только влюбленные. Для них даже поставили простую деревянную скамеечку под сенью зеленого камня, но мы прошли мимо — она не предназначалась незнакомым людям, случайно оказавшимся на одной тропе.

Где все люди? Где? Облизывают камень вместо того, чтобы целовать друг друга в сказочном лесу… Идиоты!

Лес все не кончался… Ему надо было посмеяться надо мной, наградив одиноким креслом, выдолбленным в огромном пне — его спинку завил плющ, и моя спина радостно утонула в нем. Я села без спроса, но Шон заметил мое исчезновение и обернулся.

— Устала? — осведомился он безразличным тоном.

Я отрицательно мотнула головой и хотела подняться, но зацепилась кофтой за сучок. Хорошо, что вовремя заметила и не распустила петли.

— Помочь?

Я проигнорировала вопрос, но Шон все равно нагнулся к креслу, чтобы освободить меня из плена фейри. Наши лица оказались рядом, но губы не встретились, потому что больше не знали друг друга. Получив свободу, я выпрямилась, но не отошла от пня, попав в новый плен. На лице Шона не было улыбки, словно его руки действительно желали сомкнуться на моей шее в мертвой хватке.

— Лана…

Его голос эхом отозвался в ушах. Я хотела глотнуть воздух, как в самолете, но поймала горячие губы. Петля на шее затянулась, и я поднялась на носки, чтобы не задохнуться окончательно. И вот земля исчезла и на смену пришел пень. Я смотрела в лицо Шона, не в силах даже вздохнуть. Только руки крепко держали его плечи, чтобы не свалиться с кресла.

— Меня хватило на два часа, — улыбнулся он своей дурной мальчишеской улыбкой.

— Меньше…

— Если приплюсовать время в кафе и чуть-чуть ошибиться при сложении в столбик…

— И если не гнать, как ненормальный…

Шон оторвал меня от пня, прокрутил несколько раз и опустил на землю, но не отпустил — к счастью, потому что у меня закружилась голова, и непонятно, от чего больше: поцелуя или танца.

— Ты снова недовольна, — он убрал руки и сделал шаг назад. — Учти, мужчины не любят недовольных женщин. Им надоедает быть кругом виноватыми.