Двойные листочки

Ваня прыснул.

— Какая охрана! Я польщён.

Ваня аккуратно положил чехол на книжные шкафы. Через несколько минут кабинет начал заполняться одноклассниками, и Ваня уткнулся в телефон. Рядом с ним отодвинулся стул.

— Привет.

Ваня поднял глаза. Эмилия, одетая в тёмно-коричневое платье чуть выше колена, села за парту Вики и кокетливо скрестила ноги, как бы невзначай демонстрируя Ване их красоту. Ноги Ваня оценил. А вот с Милей разговаривать ему не хотелось, в ответ он просто кивнул, но её это нисколько не смутило.

— Сегодня в четыре встречаемся на репетиции, ты в курсе?

— В курсе. Я же есть в чате «Группа», — Ваня жестом изобразил кавычки и наполнил голос иронией.

Миля улыбнулась.

— Да, Петруша бывает душной занозой, но организатор он хороший, с ним не забалуешь.

— Это я уже понял.

— Ты же придёшь?

Ваня коротко выдохнул и кивнул.

— Выбора у меня особо нет, — ответил он.

Миля уже собиралась ему ответить, но тут за их спинами раздался звонкий голос Вики:

— Какой в этой школе классный сервис — стулья с подогревом! А подогрев обеспечивают задницы одноклассников. Вот это я понимаю — взаимовыручка в коллективе.

Ваня улыбнулся и махнул Вике в знак приветствия, а Миля резко вскочила со стула.

— Почему ты вечно ведёшь себя так по-хамски? — обратилась она к Вике, которая уже выкладывала вещи на свою парту. После этих слов Вика замерла и картинно задумалась, глядя в потолок.

— Даже не знаю, к какому слову прицепиться в первую очередь — к «вечно» или к «по-хамски».

Пожалуй, я просто посоветую тебе прогуляться вон до того шкафа. — Вика указала рукой на один из книжных стеллажей в конце кабинета. — Видишь, там толковый словарь Ожегова стоит? Глянь в нём сначала слово «чувство», а потом слово «юмор» и постарайся соединить в голове всё, что прочитаешь. Будет непросто, но ты справишься.

Ваня беззвучно рассмеялся, а Миля резко отвернулась от Вики и села на своё место. Вика тоже села, испустила глубокий вздох и прилегла на парту, положив вытянутую руку под голову.

— Еще только восемь сорок пять, а этот день уже меня утомил, — простонала она и посмотрела на Ваню. — Удачи на репетиции. С этими двумя она будет сплошным удовольствием. — Вика указала взглядом на Петю, который только что зашёл в класс. В новом костюме. Староста был чернее тучи, что не слишком сочеталось со светло-бежевым цветом его пиджака.

— Ну, надеюсь, всё будет не так плохо.

— Надейся, надейся. На концерте я сяду в первый ряд и буду бросать тебе цветы. Или помидоры. Смотря как будешь играть.

— В первом ряду сидят учителя, — вклинилась Яна, которая, по-видимому, слышала всё, что говорилось за первыми партами. — Так что помидоры придётся бросать мне. Извини. — Она улыбнулась Вике.

— О, я не против, так даже ещё лучше, — хихикнув, ответила Вика.

— То есть вы в меня вообще не верите и принесёте только помидоры? — Ваня с вызовом улыбнулся Яне.

— Верю, конечно, но давай добавим тебе мотивации: если плохо сыграешь, получишь помидор, а если хорошо… — не получишь помидор! Отличная мотивация!

— И чисто учительская логика. — Ваня засмеялся. — Не сделал домашку ­— два, а сделал — просто молодец, но оценку не ставим.

Вика с Яной тоже засмеялись, а Яна отметила:

— Да, примерно так это и работает.

Вика снова посмотрела через плечо, туда, где Певцов сидел, хмуро глядя в пространство перед собой.

— Что это с нашим стилягой сегодня? Никак не мог подобрать носки под цвет ниток на трусах?

Ваня ухмыльнулся и очень вовремя бросил взгляд на Яну. Он успел поймать ту секунду, когда после Викиной фразы у неё тоже чуть заметно дрогнули уголки губ, хотя она смотрела не на ребят, а в учебник. Хорошо, что ей в словаре слово «юмор» показывать не нужно.

Прозвенел звонок. Ребята встали перед Яной.

ПЕТЯ

— Здравствуйте, присаживайтесь! — с улыбкой сказала Яна Сергеевна.

Петя сел и рывком открыл тетрадь. Он был зол. Вместе со всеми он записывал число, а в ушах у него до сих пор гремели слова отца:

— Какие ещё репетиции? Ты после школы будешь ездить ко мне на работу. Каждый день! Практика перед вузом не помешает. Света всё тебе покажет.

Они ехали в машине. Отец неожиданно предложил его подвезти, и Петя почему-то согласился.

Оказывается, отец хотел сообщить ему новость о практике именно здесь, в замкнутом пространстве, где Пете некуда деться. Он был полностью во власти отца, который вёл машину. Петя сидел на переднем сидении рядом, отвернул голову к окну и резко выдохнул:

— Что же она мне покажет? Как кофе подавать на совещаниях?

— Если я скажу, будешь и кофе подавать, и посуду мыть, и мусор выносить! У тебя поступление на носу, экзамены, тебе учиться нужно и получать бесценный опыт, а ты всё брякаешь себе. Выкину твои барабаны к чёртовой матери!

— Но это же для концерта! Ко дню учителя!

— А что у вас там, выступать больше некому? Ты вроде бы не один в классе учишься.

— Да, некому. Сейчас нужно выступить, а на новый год будут другие.

— Сейчас тоже будут другие. Никаких выступлений, за тобой к четырём приедет шофер. Тебе ясно?

К лицу Пети хлынул жар.

— Но я уже в школе сказал, что…

— Мне плевать, что и кому ты там сказал, — взревел, окончательно взбесившись, отец. — Мне ты тоже много чего говоришь. В четыре тридцать ты должен стоять передо мной в кабинете.

Петя ничего не ответил и сейчас ненавидел себя за это. Ненавидел за то, что не может возразить отцу, за то, что всё равно всегда делает, как он скажет. Обычно эти мысли переходили в обжигающую волну гнева, унять которую могли только удары. И Петя бил. Бил по ударной установке, как одержимый, пока не начинал задыхаться, пока палочки не падали из рук. Он любил музыку, любил чёткость барабанного ритма, любил ту власть, которую он имеет над любой композицией. Стоит только чуть сменить темп, и она звучит иначе. Он любил это ощущение контроля, которое возвращало его к жизни, когда казалось, что земля уходит из-под ног.