Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914
Шрифт:
Что было до? Болгария в крови и развалинах. Сербия разгромлена войсками Османа-паши, будущего защитника Плевны. Босния и Герцеговина – восстание на грани агонии. Румыния – провал попыток добиться независимости, закамуфлированной под индивидуальность.
Восстановление власти Порты на Балканах – лишь вопрос времени. И перспектива увековечения прозябания на полуострове.
Что стало после? Через 34 года произошло то, о чем предки не грезили даже в сладких мечтаниях. Сербы, болгары, черногорцы, греки самостоятельно разгромили армию Османской империи. И долгий путь к победе начался 13 июля 1878 года, в день подписания Берлинского трактата, принесшего трем княжествам независимость и позволившего болгарам восстановить порушенную почти за 500 лет до того государственность. Противоестественный раздел страны на две части рухнул через несколько лет.
Закончилась в пользу России «большая игра» европейской политики, как тогда именовалось противоборство Великобритании и России по периметру границ последней от Дуная до Афганистана.
Испустила дух доктрина статус-кво, предусматривавшая сохранение власти и влияния Османской империи в Юго-Восточной Европе, восторжествовал российский курс на восстановление здесь в полном объеме государственности христианских народов, в первую очередь славян. Форин-офис
Османская империя получила удар, от которого оправиться уже не смогла. Отмерло ее владычество на большей части Балканского полуострова. Американский историк турецкого происхождения Кемал Карпат подразделяет историю страны на два этапа – имперский и национальный, считая 1878 год водоразделом между ними: «Оттоманско-русская война 1877–1878 гг. нанесла смертельный удар по традиционному Оттоманскому государству и открыла дорогу для развития турок как национальной группы со своим политическим лицом»[777]. В связи со стремительным ослаблением Турецкой державы резко снизилось значение восточного вопроса в судьбах Европы, под ним стали понимать соперничество держав.
Что касается балканского государственного строительства, Россия добилась главного, чему державы противились всеми силами и доступными средствами, – международного признания государственной независимости Сербии, Румынии и Черногории. Их быстрое развитие ознаменовалось провозглашением королевства в Румынии в 1881, в Сербии в 1882 году. Черногория задержалась и получила этот статус в 1910 году. Противоестественному разделению Болгарии на две части уже современники прочили краткое существование. В 1885 году Восточная Румелия влилась в княжество Болгария, порвавшее связи с Высокой Портой и ставшее царством в 1908 году. Так выглядел Берлинский трактат в исторической перспективе.
Современники происходивших изменений не оценили. Они сравнивали берлинские решения не с тем, что существовало до войны, а с тем, чему, по их мнению, быть надлежало. Всяк толковал запутанную балканскую историю к своей выгоде, планы национального объединения составлялись с налетом великодержавия.
После торжества на поле боя Россия ощутила весь драматизм международной изоляции. У нее, по словам Александра III, осталось два союзника – ее армия и ее флот. Самодержавию было впору воскликнуть: «Горе победителю!» Но даже в 1878 году в России раздавались отдельные голоса, призывавшие не приходить в отчаяние, а трезво и без ориентации на недостижимые цели оценить положение. В августовской книжке журнала «Вестник Европы» появилась статья, автор которой доказывал, что на Берлинском конгрессе Россия не потерпела поражения, достигнуто многое, раздел Болгарии долго не продлится, некоторые статьи Сан-Стефанского договора следует отменить по причине их полной нереальности[778]. Продуманно и аргументированно ту же точку зрения выразил общественный деятель и публицист Б. Н. Чичерин, дядя будущего советского наркома по иностранным делам, в записке, найденной в бумагах императрицы Марии Александровны после ее смерти. Автор с порога отметал славянофильские внешнеполитические завихрения: ни один здравомыслящий русский не думает о завоевании и присоединении к себе Константинополя. Такое решение было бы не усилением, а ослаблением России. Центр тяжести переместился бы с севера на юг, в нерусские земли. Если Россия должна остаться Россией, она не может сойти со своего места и стать у Средиземноморья (здесь – помета Александра II: «Совершенно справедливо»). Разрушать Османскую империю, полагал Чичерин, еще несвоевременно, возникнут бесчисленные трудности от незрелых народов со сталкивающимся интересами, с чем соединилось бы неизбежное соперничество держав. И действительно, в 1885 году разразилась война Сербии и Болгарии, и европейскому ареопагу пришлось мирить драчунов, так что Чичерин предвидел превращение Балкан в пороховой погреб Европы. Учитывая это, полагал он, следует не дергаться и не спешить, а подождать, пока дряхлое тело Турции развалится само по себе. Нашел он слова утешения и поддержки для ставшей без вины виноватой дипломатической троицы: «Государственные люди, заключившие Берлинский трактат, несомненно, потеряли в России популярность, но они имеют право на благодарность всякого русского человека»[779].
Между берлинскими решениями и расчетами основного российского соперника, кабинета ее величества королевы Виктории, – дистанция огромного масштаба. Даже примиритель, граф Э. Дерби, отвергал создание малой Болгарии, считая это предвестником гибели Османской империи. Маркиз Р. Солсбери в своем меморандуме от 1 апреля 1878 года выступал против предоставления Болгарии выхода к Черному морю, возвращения России Южной Бесарабии, присоединения к ней Батума. Тогдашним VIP персонам в Лондоне и Вене даже в кошмарных сновидениях не приходила в голову мысль о предоставлении независимости Сербии, Румынии и Черногории. Расчеты полетели кувырком. И уж делом дипломатического искусства было выдать достигнутый в Берлине компромисс за свою блистательную победу.
В России дурная слава трактата изживалась долго и мучительно трудно. Сейчас в исторических трудах утвердились взвешенные и здравые оценки. По словам академика А. Л. Нарочницкого, «западным державам удалось ослабить, но не зачеркнуть результаты русско-турецкой войны и освободительного движения балканских народов». К. Б. Виноградов свидетельствовал: «Британия и Австро-Венгрия не смогли существенно изменить условия Сан-Стефано, которые касались непосредственно России. Берлинский трактат, в сущности, явился гигантским компромиссом». Близка к ним в своих выводах Барбара Елавич: «Сравнивая его (результаты. – Авт.) с сумасбродными устремлениями панславистов, они, конечно, не являются дипломатической победой, но сомнительно, чтобы при сложившихся обстоятельствах можно было добиться большего»[780]. В суждениях нет противопоставления одного акта другому, Сан-Стефанский договор – звено в процессе мирного урегулирования, позволившее в ряде случаев поставить конгресс
перед наличием договоренности с Турцией.Отечественные средства массовой информации, похоже, за прошедшие 130 с лишним лет с места не сдвинулись и по-прежнему пребывают в упоении от творения Н. П. Игнатьева. Выходящий массовым тиражом журнал «Вокруг света» утверждает: «Финал. Сан-Стефанский триумф, Берлинский позор»[781].
Язык не поворачивается клеймить позором договор, перечеркнувший последние тяжелые для России итоги Крымской войны, вернувший ей Южную Бессарабию, позволивший ей присоединить некоторые территории в Закавказье, признавший государственную независимость Сербии, Румынии и Черногории, восстановивший, после почти 500-летнего перерыва, государственность болгарского народа, нанесший Османской империи удар, от которого она уже не оправилась, похоронивший доктрину статус-кво, с помощью которой она держалась на ногах под сенью своих покровителей во главе с Великобританией, перекроивший всю систему защиты британских интересов, перенесший ее центр из зоны Черноморских проливов к Суэцкому каналу. Наступила новая эпоха в истории полуострова, первую скрипку в ней стали играть сами балканские народы.
Глава XI
Российская дипломатия в «пороховом погребе Европы»
1878 год – великая дата в истории Балкан. Они из арены соперничества держав превратились в регион самостоятельного развития населявших их христианских народов. Державы на это развитие влияли, но не они его определяли.
Россия стерла последние следы Парижского мира 1856 года. Итоги Крымской войны столкновения России с коалицией Великобритании. Турции, Франции, Сардинии и, в плане дипломатическом, Австро-Венгерской монархии не выдержали испытания временем. В британской историографии крымская эпопея именуется войной ненужной, бесславной, бессмысленной и даже глупой. Можно добавить еще один эпитет – навязанной России. Обороной Севастополя отечественная армия прославила себя в веках. В стране не появилось ничего похожего на синдром побежденного, отвагу ее солдат признавали и враги. В анализе ее результатов на первое место для России выступают не тяжелые условия вынужденного мира, а влияние войны на историческое развитие державы. Тогда впервые ее системная отсталость отразилась на вооружении и боевой подготовке армии. Потребовалось общественное потрясение, чтобы нация осознала этот факт. Путь к прогрессу перекрывало крепостное право, обрекавшее страну на застой. При Николае I девять комиссий занимались проблемами аграрных отношений, но ничего, кроме косметических изменений, в них не внесли. Даже «после Крыма» большинство помещиков с рутинным хозяйствованием расставаться не собирались. Великую реформу подготовила небольшая группа высших сановников во главе с великим князем Константином Николаевичем, отсюда – многие ее недостатки. Крепостническую систему удалось отменить и тем самым если не распахнуть, то все же приоткрыть дорогу к будущему. Недавно вышедшая в Германии книга Г. Верта озаглавлена несколько рекламно: «Крымская война – час рождения мирового могущества России»[782]. Конечно же, великие свершения занимают не часы, а десятилетия.
Но что отмена крепостного права являлась необходимым условием и предпосылкой для проведения преобразований александровского царствования, несомненно.
И в то же время подрыв позиций России в делах балканских после триумфа на поле боя – факт общепризнанный и неопровержимый. Перемены были поистине колоссальны, восточный вопрос перестал играть приоритетную роль в ее государственных заботах. Вспомним эпизод послекрымской эпохи. Кайзер Франц Иосиф набивался в друзья к царю на основе проверенных охранительных начал, монархи ведь во всем согласны, исключая «несчастный» восточный вопрос. Ему ответили, что один этот «несчастный» в глазах России значит больше, чем все прочие, вместе взятые. С тех пор все изменилось. Князь А. Б. Лобанов-Ростовский, занимавший пост министра в 1890-е годы, полагал: «Нам надо было поставить Балканы под стеклянный колпак, пока мы не разделаемся с другими, более спешными делами»[783], в которых недостатка не ощущалось. Напряженность в англо-русских отношениях по периметру разграничения в Средней Азии достигала степени, вызывавшей опасение их перерастания в военные действия. Балканская политика раздробилась по странам. Россия оставалась верной покровительницей их национального движения, но его накал спал. Взятые вместе, акции во всех странах не напоминали той великой и грандиозной картины, что раньше представляла балканская политика России.
Но существовала и оборотная сторона победоносной медали. Александр II обмолвился как-то о пагубной привычке Европы «опрокидываться» при каждом удобном случае на Россию. Драма недавнего умиротворения об этом напоминала. И после замирения общественность была озабочена – как бы предотвратить появление у южных берегов непрошенных гостей на кораблях с пушками на борту, что случилось в 1854 году и едва не повторилось в 1878-м. Поисками, как предотвратить подобную беду и дать отпор ворогу, занималось немало людей. Их сочинения роднила одна черта – полное отсутствие соприкосновения с действительностью. Да и как было закрепляться в устье Босфора при отсутствии на море броненосной эскадры? Не с судов же РОПИТа (Российского общества пароходства и торговли) было высаживать десанты. В дипломатическом ведомстве на этой стезе подвизался посол в Стамбуле А. И. Нелидов. Александр III одобрял общий дух его записок, но избегал снабжать их резолюцией «Быть по сему», превращавшей прожект в программу[784]. Изредка государь поддавался общей атмосфере и позволял себе помечтать. Так, в сентябре 1885 года он обратился к начальнику генерального штаба H. H. Обручеву с посланием: «Существует одна главная цель – овладение Константинополем, чтобы раз и навсегда утвердиться в проливах и знать, что они будут постоянно в наших руках»[785]. Для этого он готов идти на войну. Но пока что подобный план исполнению не подлежит – бил царь отбой[786]. Прожекты ни в ближайшем, ни даже в отдаленном будущем шансов на претворение в жизнь не имели. Политика министерства иностранных дел, возглавляемого опытным и осторожным Николаем Карловичем Гирсом, ничего общего с ними не имела. Там опасались иного. «В перспективе, – полагал Гире (1885 год), – Солсбери (глава Форин-офис. – Авт) хочет добиться открытия проливов в случае войны с нами». Надо сохранять и охранять то великое, чего добились в 1878 году. «Дай Бог преуспеть в этом». И тому же Нелидову в качестве посла, а не сочинителя приходилось заверять султана Абдул Хамида, что император стремится не разрушать, а укреплять Османскую державу, для чего желает заключить с ней союз.