Двуликий бог. Книга 2

Глава 14

С того дня мы больше не говорили о детях Локи, старались даже не вспоминать о них. Каждый из нас чувствовал себя виноватым, а потому мы очень быстро стёрли подобные сомнения из своих мыслей и снова были неразлучны. Я чувствовала себя лучше. Каждый вечер бог огня входил в мои покои и исцелял меня, перенимая неуправляемую силу своего ребёнка, укрощая её. Со временем он научился распределять её между нами тремя так, чтобы она по возможности никому не приносила вреда, но я догадывалась, тем не менее, кого он приносил в большую жертву. Глубоко внутри себя я боялась, но боялась вовсе не приближающихся родов, как должна была, а этого неясного и внезапного всплеска стихийной силы. Боялась, что она навредит повелителю или, ещё хуже, искалечит неразумное дитя. В любом случае, её преждевременное пробуждение не сулило добра. Я понимала это и по поведению скрытного супруга.

Тем утром солнце едва пробивалось сквозь мутную дрожащую дымку, объявшую Асгард, отчего его свет становился рассеянным, а новый день — несколько зловещим. Он не был ясным и не был пасмурным, не был свежим и не был душным, и я испытывала смутное беспокойство. Должно быть, я с головой погрузилась бы в свои недобрые предчувствия, если бы не Локи, сидевший рядом и развлекавший меня многочисленными весёлыми историями. Приключений у бога лукавства было не счесть, и он так заразительно смеялся, то и дело прерывая рассказ, что я не сумела удержаться, рассмеялась тоже. Я обратила внимание, что в отличие от меня беспечный ас мог похвастаться прекрасным расположением духа. Что ж, это было к лучшему.

Я переспрашивала у него имя противника, когда воздух точно вырвали из груди, и тянущая ноющая боль разлилась внизу живота, затем пронзила поясницу. Я согнулась, раскрыв губы, обняла ладонями живот, медленно выдохнула через рот, чуть выждав, сумела нормально вдохнуть. Мне уже доводилось испытывать нечто подобное в последний месяц, но в этот раз ощущение многократно усилилось, и мне понадобилось довольно много времени, чтобы прийти в себя, суметь распрямиться.

— Сигюн?.. — Локи обеспокоенно склонился ко мне, коснулся тёплой ладонью плеча, заглянул в лицо взволнованными золотистыми глазами. Я не сразу сумела ответить ему, потому что выравнивала дыхание. Горький жизненный опыт научил меня справляться с самой разной болью. Я никогда не забывала, что в трудные моменты важнее всего было дышать и осознанно расслабляться. Дышать, как бы больно ни было, даже если агония скрутила тебя по рукам и ногам. К счастью, этому минутному помутнению было далеко до истинной агонии.

— Всё в порядке, — пролепетала я, слабо улыбнувшись, — уже прошло… — я снова наполнила грудь воздухом и расправила плечи, подняла голову. Повелитель смотрел на меня с недоверием, должно быть, читал меня по бледности лица. Я опустила прохладные пальцы на его ладонь в успокаивающем жесте, улыбнулась снова, уже более уверенно, и закончила свой вопрос. Мы вернулись к беседе и некоторое время меня ничто не беспокоило. Затем вспышка боли повторилась снова. В этот раз я была к ней готова и не показала виду, только незаметно поморщилась. Я сомневалась в своих догадках и не хотела раньше времени поднимать шум в золотом чертоге, решила подождать, тем более, что я была не одна, и рядом с Локи мне нечего было бояться.

Мы отдыхали на веранде моих покоев, устроившись на широких тёплых подушках, пили воду. На расстоянии вытянутой руки стояло крепкое дорогое вино, но, точно что-то предчувствуя, бог обмана не прикасался к нему. Я слушала его и посмеивалась, нежась в объятиях любимого аса, и счастье моё было безгранично. Его омрачали только волны боли, накрывавшие моё тело через определённые промежутки времени, становившиеся всё более частыми. Однако неприятные ощущения были кратковременными, а я научилась быть выносливой, и мы провели вместе день, сменяя трапезу на новый рассказ, а его — на следующую трапезу, прежде чем стихийная боль набрала такую силу, что сумела вырвать судорожный вздох из моей груди. Овладев мной снова, она уже почти не прекращалась, и я ощутила, как похолодели руки, улыбка сползла с моего лица, тело покачнулось. Обратив рассеянный взор вниз, я заметила, что край платья и ткань подушек потемнели от влаги.

— Локи… — впервые всерьёз испугавшись, произнесла я дрожащим неверным голосом, привлекая внимание супруга. Проследив направление моего взгляда и обо всём догадавшись, мужчина стремительно поднялся на ноги, не утратив, однако, своего обычного хладнокровия. Мучительная нарастающая боль сломила меня, заставила скорчиться, согнуться. Не совладав с собой, я приглушённо закричала.

— Иди ко мне, — спокойный ласковый голос, которым он позвал меня, когда поднимал на руки, немного унял мой страх, утешил боль. Дышать… Только дышать и не думать ни о чём. Локи вошёл в покои, оттолкнув ногой двери на веранду, с великой осторожностью опустил меня в постель, стараясь не причинить новой боли. Ощутив себя совершенно бессильной, я откинулась на подушки, облизнула высохшие губы. И застонала в голос. Так было легче. — Лекаря сюда, быстро! Госпожа рожает! — повелитель уже был у дверей, передвигаясь быстро и бесшумно, как он умел. Стража и служанки бросились врассыпную, я проводила их помутнившимся взглядом.

— Не уходи, — попросила я приглушённым, припадающим голосом. Всё ещё стоя у дверей, Локи обернулся, ободряюще улыбнулся. Он держался великолепно, безукоризненно, и в его ледяное спокойствие можно было бы поверить, если бы не могильная бледность лица. — Не уходи, мне страшно… — лукавый ас прикрыл двери, вернулся к моей постели, присел рядом. Любящие карие глаза смотрели на меня с сочувствием. Он улыбнулся снова, теперь уже растерянно и робко, как мальчишка.

— Не бойся. Просто дыши и доверься природе. Ты теперь уже ничего не решаешь, — негромко произнёс он своим мягким кошачьим тоном и вдруг выхватил из-за пояса кинжал. Прежде, чем я успела испугаться ещё сильнее, он прошёлся лезвием по своей ладони в основании большого пальца, слегка поморщился и обмакнул в тёмную кровь мизинец другой руки. — Дай ладонь, — велел он, а я пребывала в таком замешательстве, что только захлопала ресницами и протянула ему правую руку. Бог огня быстро начертал своей кровью несколько символов на моей ладони. Руны засветились на миг, затем впитались в кожу, не оставив и следа. Я перевела на мужа поражённый взгляд. — Облегчит роды, — коротко пояснил он и наклонился ко мне, запечатлел поцелуй на горящем лбу.

Когда в покои вошла Хельга, мы расстались. Это было только к лучшему, потому что я уже не могла сдерживать себя. Дикая невиданная мне боль скрутила моё тело, и казалось, что она была сразу везде, выворачивала жилы, ломала кости. Я не сумела остаться безмолвной, сначала сдавленно стонала, но уже скоро кричала так, как не знала, что умею кричать. Лекарь всё время была рядом, не отходила ни на шаг. К моему огромному счастью и облегчению, она не взяла с собой обыкновенных помощников, вместо этого привела служанок. Помню, одна из них сидела рядом и тихим мелодичным голосом уговаривала и успокаивала меня, а я сжимала её тоненькую руку до боли, так крепко, что, верно, могла бы сломать. Уже тогда я была на пороге беспамятства.

Роды длились весь вечер и всю ночь, и в те редкие моменты, когда я была способна соображать, я думала о том, сколько же может продолжаться эта пытка, и сколько может претерпеть одна маленькая женщина и не сломаться. Нет, я не ломалась, хотя казалось, всё моё тело выворачивало наизнанку. Я даже не могла потерять сознание, отрешиться от этой боли. Я только слушала наставления Хельги и послушно дышала, тужилась и кричала, отчаянно кричала снова и снова. Думаю, в ту ночь весь пламенный чертог содрогнулся от этих криков, полных страдания и безысходности. Я гадала, доживу ли до утра. Увижу ли ещё раз свет солнца, почувствую ли прохладный утренний ветер на своём лице и губах. С каждой новой минутой, казалось, что это невозможно, что мне больше не вынести, казалось, от меня ничего не останется, вот-вот всё будет кончено. Но агония продолжалась.

Я не знала, что так много часов могут слиться в целое и промелькнуть со скоростью мысли. Не знала, что можно запомнить так мало, хотя каждый миг — последний, предсмертный — был до краёв полон чувствами, воспоминаниями, сомнениями, открытиями. Вечность в каждом мгновении. И мгновения, складывающиеся в вечность. В какой-то момент я уже ничего не понимала и не чувствовала. Я перестала ощущать пальцы девушки, которые сжимала до хруста, и прохладные прикосновения влажной ткани, которой обтирали мою грудь и лицо, я не слышала звуков, и даже увещевания Хельги отступили прочь, рассеялись. Я различала только звон в ушах, отделявший меня ото всего мира, и, казалось, от него лопнет, разорвётся моя бедная гудящая голова. Он заглушал даже собственные крики. Впрочем, мой голос и так ослабел, сорванный до конца.

А затем всё прекратилось. Мерный тягучий звон разорвал тоненький крик, такой же отчаянный и испуганный, как мои собственные. Сердце облилось кровью, горло сдавило, но я всё равно сорвалась с места, поднялась на локтях, хотя ещё минуту назад мне казалось, что я никогда больше не смогу пошевелиться. Лекарь держала его на руках. Маленький окровавленный комочек, такой беззащитный и беспомощный, слабо и неумело разводящий воздух крошечными ручонками. Мой… Моё… Моё дитя… И не сдержав поток безумных необъяснимых чувств, я снова откинулась на подушки и зарыдала. Сама не знаю, от счастья или сострадания. Затем всё заволокла тьма.