Двуликий бог

Множество лёгких манёвренных драккаров уплывали прочь от меня, мягко разрезая неподвижную водную гладь, а я оставалась на берегу и растерянно смотрела им вслед. Одна за другой искусно выточенные ладьи удалялись, превращаясь в расплывчатые тёмные пятна, тающие в полумраке ночи, а затем вспыхивали яркими жаркими огнями, будто подожжённые меткой стрелой. Я стояла, взволнованно прижав ладони к груди и замерев, не в силах шевельнуться, не помня причины своего судорожного беспокойства. Далёкие отблески пламени мерно покачивались, усыпляя бдительность, и исчезали у горизонта. Мне было так тоскливо, что от боли щемило сердце, но я никак не могла уловить суть своего томительного огорчения. Казалось, правда была так близко, но…

Вслед за павшими воинами с берегом простился последний корабль, самый просторный и важный, на нём пылало так много танцующих огней. На самом носу, украшенном образом невиданного доселе зверя, гордо расправив широкие плечи и легко удерживая равновесие на его голове, стоял величественный бог огня. Весь облик его был устремлён вдаль, в небеса, за горизонт, глаза смотрели в глубокие тёмные воды смело, но тускло — не было в них больше того жаркого пламени, что способно и павшего возвратить к жизни. Я кричала и звала, умоляла, но ни единый мускул не дрогнул на его красиво очерченном лице, гордом профиле, и взгляд по-прежнему был обращён в пустоту. Он уходил. Он уходил навсегда, я понимала это с пронзительной ясностью, леденящей душу. И я ничего не могла изменить.

Я хотела броситься в воду, но она обожгла босые ступни ледяным мертвенным холодом, а подол длинного ночного платья заиндевел. Нас разделяла невидимая глазу граница, которую я была бессильна разрушить, пересечь. Локи уплывал вдаль. Его несчастная жена оставалась. Примерзала к земле в порыве немого отчаяния, даже не испуганная, а сломленная, опустошённая. Я сдалась. Смерть победила. И где-то под сердцем не оставалось ничего, кроме растерянности и горечи. Не было сил. Не было надежды. Не было Сигюн. Бог лукавства протянул руку к небесам, будто желал коснуться тонкими пальцами лика луны, как щеки желанной избранницы. В один миг сильное молодое тело рассыпалось мириадами жарких искр, и жестокий северный ветер унёс их прочь, не оставив мне ничего, кроме горя. Его не стало. Локи не стало!..

Судорожно вздохнув, я вздрогнула и открыла глаза. Я лежала в полутени и мелко дрожала, несмотря на то, что отблески далёких солнечных лучей иногда ласково касались лица, проникая из-за узорчатого полотна изумрудной листвы. Свежий утренний ветер овевал тело, приносил аромат душистых цветов и сладкой медовой росы. Жизнь раскрылась передо мной во всём своём сияющем великолепии, и она была пьяняще прекрасна, а мир так любящ и милосерден, что заботливо заключал меня в свои объятия, ограждая от любого ненастья. Увы, всё это было иллюзорно. Счастью и любви всегда, неизменно сопутствовала горечь и боль утраты. И чем больше судьба даровала тебе, тем более жестоко и изощрённо позднее казнила в уплату извечного долга.

Первое время меня не покидало непоколебимое чувство, что я лишилась всего, самого смысла своей жизни. Локи убит, а значит, для меня не осталось решительно ничего значимого. Какая злая насмешка, ведь я осталась жива! Всё отчаяние и скорбь девяти миров обрушились на меня и раздавили, изничтожили. По щекам текли горькие слёзы, но я не обращала на них ни малейшего внимания. Я замерла, потерянно раскрыв губы, едва дыша. Я никогда в полной мере не осознавала, как много значил для меня переменчивый и непредсказуемый бог огня. Я обожала его, я дышала им, но повелитель моей души — а это было не только словами! — вошёл в самую суть моего существа, слился с горячей кровью, бьющейся в жилах, с неровным дыханием, с судорожными мыслями, неподвластными чувствами, пророс через всю меня, не оставив Сигюн прежней. И без него меня быть больше не могло. Могла остаться лишь жалкая тень былой Сигюн. Но она была ложью.

— Госпожа! О, моя госпожа! — столько страстной любви, непередаваемого счастья, необъяснимой преданности прозвучало в тихом робком девичьем голосе, что я удивлённо приподнялась на локтях, чтобы увидеть его обладательницу. На миг я даже позабыла свою безутешную скорбь, и она вдруг ушла вглубь, затаилась. Этот живой и чувственный голос вернул меня в реальность, и я всё вспомнила: и хорошее, и плохое. Значимым было только одно: у меня ещё оставалась надежда. Нет, бог огня не растворился в сиянии крошечных юрких искр, это был сон! Он совершенно точно был тяжело ранен, однако всё же не убит! По крайней мере, я отказывалась верить в это, пока не увижу своими глазами бездыханное тело супруга. Встрепенувшись, я села в постели.

Голова немного кружилась, но в целом я чувствовала себя неплохо. Память и ясное сознание довольно быстро вернулись ко мне, и я узнала в худенькой девочке, сидящей подле меня, верную Иду. Она была бледна и встревожена, но цела, и её глаза излучали такую нежность и заботу, что отгоняли прочь все напасти. Не говоря ни слова, я притянула её к себе и горячо обняла служанку, прижав к груди, будто родное дитя. Ида шумно дышала и плакала, но отстранившись и глядя в её лицо, я понимала, что это от избытка чувств, обуревавших нас обеих. Если Ида не пострадала, то, быть может, всё не так страшно, может, и другим удалось укрыться, спастись… Неизвестность была невыносима, и я поспешила встать с постели, но почти сразу же решительные и бескомпромиссные мужские руки мягко поймали меня за плечи и бережно, но настойчиво вернули обратно.

— Госпожа пришла в себя, — негромко оповестил голос, показавшийся мне смутно знакомым. Я удивлённо повернулась и обнаружила, что ко мне помимо родной служанки приставлен юный лекарь — один из подчинённых Хельги. Именно он вполне бесцеремонно удерживал меня в постели, но только я хотела возмутиться, как со стороны, будто из воздуха, выскользнула сама главная лекарь. Я успела заметить, что вид у неё самый измождённый, и сердце в тот же миг сжалось — одинаково от страха и сострадания. Хельга покачнулась, но затем собралась и коротко поклонилась, после чего присела рядом со мной.

— Сначала лекарство, госпожа, — спокойно пояснила она и протянула мне кубок, прежде чем я успела задать единственный волнующий меня вопрос, самый неоспоримо важный и самый сокровенный. Я пребывала в таком сильном смятении, что не нашла в себе сил спорить с ней, и поспешила жадными глотками расправиться с преградой на пути к истине. Я пила тёплый отвар, и тело словно наполнялось каменной тяжестью, которую невозможно превозмочь. Совсем скоро мне было трудно пошевелить даже кончиками пальцев, но мой разум оставался ясен. Пожалуй, мне становилось даже проще мыслить трезво, потому что зелье Хельги заглушало эмоции, заставляло их затихнуть и скрыться где-то в центре живота. Юный лекарь бережно опустил меня на уложенные Идой подушки, оставив в постели в полусидячем положении. — Вот так…

— Что с повелителем, Хельга? — вполголоса спросила я, и кончики пальцев тревожно дрогнули, точно к рукам вот-вот в полной мере вернётся движение, будто сила моих искренних переживаний во много раз значительнее самого искусного зелья, хитроумного заклятия. Голос прозвучал удивительно спокойно, сердце билось мерно, но так сильно, что каждый его удар, казалось, сотрясал всё тело, подобно удару кузнечного молота о наковальню.

— Повелитель жив, моя госпожа, однако он тяжело ранен и не приходил в себя с того самого вечера, — горестно склонив голову, словно в этом была только её вина, поведала Хельга. Я испытала смешанные чувства: бурный восторг оттого, что Локи жив, и почти оцепенение при мысли, что в любой момент он может уйти. Тон женщины, как бы она ни пыталась скрыть страшную правду, был слишком говорящим. Хельга была превосходным лекарем, и её руки обладали целительной силой. Увы, она оставалась лишь смертной, заслужившей благоволение Эйр и право жить в Асгарде, поэтому существовали вещи ей неподвластные. И некоторые не поддавались самим богам. Смерть была в их числе.

— Ты посмела меня опоить, — недовольно заметила я после тщетной попытки приподняться. Я хотела быть рядом с возлюбленным мужем, я должна была быть подле него, и всё моё существо рвалось к лукавому асу, но тело, отравленное умелым колдовством, не подчинялось ни сердцу, ни разуму. Заговорщики лишили меня всяческих сил, и я не могла даже всерьёз рассердиться, опьянённая фальшивым умиротворением.

— Я виновата, госпожа, и Вы вольны разгневаться, наказать меня, но я не позволю Вам подняться с постели, пока не буду уверена, что Вы восстановили силы. Так будет лучше и для Вас, и для повелителя, и для обитателей чертогов. Вы пережили немалое потрясение и, должно быть, сильно ударились головой… — рассеянно слушая лекаря, я осмотрелась и с удивлением обнаружила себя в покоях Локи. Какая ирония, ведь тем вечером я так мечтала оказаться в его просторной постели. Судьба наказала меня за неосторожность. Однако хуже было другое: раз я здесь, значит, Хельга не решилась позволить перенести бога огня с места на место, что, в свою очередь, говорило красноречивее слов, в каком опасном состоянии находится мой дражайший супруг.