Дядя самых честных правил 11
Шрифт:
Встав, я прошёл по кабинету туда-сюда, на ходу размышляя вслух.
— Можно оставить всё как есть. Пусть сами разбираются в этой замятне. Тем более что императрица принципиально не стала обращаться ко мне.
— Знает, что обидела тебя, — усмехнулась Марья Алексевна. — И, скорее всего, думает, что ты от этой обиды к заговорщикам переметнёшься.
— Угу. Так что имею полное моральное право сидеть тут и наблюдать, чья возьмёт. С другой стороны, совесть мне не позволяет бросить Павла. Если заговорщики победят, то его просто убьют. А я могу вытащить его и увести сюда.
— Тогда война будет, — княгиня поморщилась. — Тебе
— И так не так, и так не эдак, — я вздохнул.
— Если хочешь знать моё мнение, Костя, — Марья Алексевна вздохнула следом, — тебе выгодно сохранить статус-кво. С императрицей у тебя хоть и ссора, но ты с ней сможешь договориться. А князья эти, что к власти рвутся, уже показали свою харю — подослали к тебе барона-убийцу. Не дадут они тебе спокойной жизни, помяни моё слово.
— Согласна, — подала голос Таня, всё это время слушавшая молча. — Знакомый чёрт лучше новых двух. Мне не хочется, чтобы ты ввязывался в эти дрязги. Но покушение на тебя спускать никак нельзя. Да и моя сестрица, — Таня поморщилась, — ты же помнишь, что она говорила. Нельзя её до власти допускать.
Тут я был с Таней согласен: княжна Тараканова никак не тянула на добрую простушку. А на память приходила Анна Иоанновна: верховники посадили её на трон в качестве марионетки, но она сумела их прижать и забрать власть. Дочь Елизаветы вполне способна повторить этот финт.
— Значит, решено — я немедленно отправляюсь в Петербург.
— Будешь отзывать Суворова с войсками? — спросила Марья Алексевна.
— Зачем? — я улыбнулся. — В прошлый раз бунтовщикам хватило меня одного. А в этот раз я захвачу с собой ещё парочку броненосцев, чтобы быть максимально убедительным.
Первым делом я поехал на завод к Кулибину. Два новых броненосца были как раз закончены и готовы к бою. Во дворе завода я нарисовал Знаки большого портала и вызвал Заболоцкого. Выдав капитану инструкции, как он должен действовать, я отправился на авиазавод. По моему приказу один из бипланов разобрали на части и погрузили в грузовой экипаж.
Но прежде чем я уехал, ко мне подбежал Черницын.
— Константин Платонович, возьмите меня с собой!
— Ваня, ты даже не знаешь, куда я собираюсь.
— Всё равно, — он махнул рукой. — Если вы под вечер забираете самолёт, то у вас точно что-то интересное планируется. Я не хуже пилотов Дмитрия Ивановича летаю, вы же знаете. И по картам ориентируюсь, и отремонтировать машину смогу, и собрать вам одному будет неудобно. Возьмите, Константин Платонович!
— Что, рутина заела? — я усмехнулся. — Ладно, залезай. Будешь в этой поездке моим пилотом.
Приехав на гасиенду, мы погрузили самолёт в телепорт вместе с немногочисленным багажом.
— Сбегай к опричникам, — велел я Ваньке, — пусть выдадут тебе пару «громобоев» на всякий случай.
Особой нужды в оружии не было, просто я хотел проститься без свидетелей с Таней, пришедшей меня проводить.
— Обещай, что будешь осторожен, — попросила она после долгого поцелуя.
— Буду, обязательно. Всего лишь туда и обратно, путешествие на пару дней.
— Знаю я твои путешествия, — она рассмеялась. — А потом или кто-то на десять лет пропадает, или императоры умирают.
Вернулся Черницын, и мы исчезли с ним во вспышке портала. Что
бы Таня ни говорила, а я планировал вернуться раньше, чем она соскучится по-настоящему.Управляющий московским особняком сделал вид, что совершенно не удивлён моему появлению. И даже когда мы собрали самолёт и подняли его в воздух для проверки, хранил непроницаемое выражение лица. Мол, если барин что-то делает, то так и надо, а его дело сохранять дом в целости и следить за порядком. Совершенно непробиваемый дядька! Не хуже хвалёных авалонских дворецких, славящихся своей невозмутимостью.
Погоды в Москве стояли далеко не такие, как в Ангельскогорске. Так что управляющему пришлось срочно искать нам зимнюю тёплую одежду. Но он так быстро это сделал, что я даже заподозрил, что он обладает даром предчувствия и заранее подготовился к нашему появлению.
Больше всего Черницына поразила смена времени суток — на Калифорщине, когда мы телепортировались, был уже поздний вечер, а в Москве стояло солнечное февральское утро. Нет, он теоретически знал о разнице во времени, но, столкнувшись с ней в реальности, слегка опешил. Кстати, из-за неё мне пришлось наносить на биплан отводящие глаза Знаки — нечего привлекать к нам лишнее внимание.
Загрузив немного съестных припасов, мы вылетели в сторону Петербурга. Самолёт вели по очереди, чтобы дать друг другу поспать. А по пути сделали несколько посадок, чтобы размять ноги и перекусить.
Уже к вечеру на горизонте показалась столица с поднимающимися в небо многочисленными дымами. Но далеко не все из них начинались из печных труб — в городе пылали многочисленные пожары, а в воздухе едко пахло перегаром эфира.
Я сделал круг над Петербургом, разглядывая происходящее на улицах. И увиденное мне крайне не понравилось. Город носил следы уличных боёв с применением магии. Кое-где они ещё продолжались: опричники в чёрном додавливали группки гвардейцев-преображенцев, совершенно не стесняясь в средствах. Грохотали выстрелы, визжали огненные всполохи и бухали «молоты». Даже мелькнула мысль, что мы опоздали.
Но, к счастью, Зимний дворец стоял нетронутый с поднятыми магическими щитами. А на Дворцовой площади расположились пушки, и гвардейцы подле них суетливо готовились к обороне.
Черницын давно проснулся и сидел притихший, с ужасом наблюдая за происходящим в городе.
— Ваня, слышишь меня? — крикнул я не оборачиваясь.
— Да, Константин Платонович.
— Сейчас сядем на крышу Зимнего. Зайдём внутрь, и ты останешься рядом с выходом на крышу. Держи, — я передал ему плоскую табакерку, переделанную в миниатюрный телеграфный аппарат. — Умеешь пользоваться? Я отстучу тебе, что делать. Но если начнётся пожар или ещё что, не жди приказа, поднимай самолёт и кружи над городом.
— А вы, Константин Платонович?
— Не переживай, я в любом случае выкручусь. Просто жди сигнала, где именно меня подобрать. Всё понял? Тогда начинаем.
Заложив вираж, я аккуратно посадил самолёт на крыше Зимнего со стороны Невы. Мы осторожно вылезли, прошли по обледенелой крыше и нырнули в лаз на чердак. Найти лестницу вниз не составило труда. Но едва я спустился по ней и открыл дверь, как увидел, что меня уже ждали.
— Добрый вечер, Константин Платонович.
Передо мной стоял Шешковский. Будто постаревший разом на десяток лет, с серым осунувшимся лицом.