Дьявол в бархате

На секунду Фэнтону показалось, что он зашел слишком далеко.

На сей раз его обдало волной детского раздражения, словно маленький мальчик рассерженно затопал ножками по полу.

– Я не… – Повисла угрюмая пауза. – Хорошо. Да будет так.

– Благодарю. И вот еще что: я наслышан о вашем обыкновении подтасовывать, забавы ради, дни и часы, на манер злодеев из старомодных детективных романов. Поэтому если я говорю «десятое мая одна тысяча шестьсот семьдесят пятого года» – я имею в виду именно десятое мая одна тысяча шестьсот семьдесят пятого года. И вы не станете менять ход событий. К примеру, меня не посадят в тюрьму и не казнят за убийство. Я должен прожить жизнь в точности так же, как сэр Николас. Договорились?

Ему показалось, будто топот детских ножек прекратился, но злость никуда не делась.

– Договорились, профессор Фэнтон. Полагаю, список ваших условий на этом закончился?

– Остался один-единственный пункт, – ответил Фэнтон, у которого на лбу уже выступили капли пота. – Пребывая в теле сэра Николаса, я сохраню собственный разум и не забуду ровным счетом ничего из того, что знаю сегодня, в одна тысяча девятьсот двадцать пятом году.

– Прошу меня простить, – прервал его посетитель. – Боюсь, выполнить это условие полностью мне не под силу. Заметьте, я совершенно откровенен с вами.

– Потрудитесь объяснить.

– В целом, – промурлыкал гость, – вы человек добросердечный и кроткий. Потому-то я и ценю вашу ду… вашу компанию столь высоко. У вас с сэром Николасом, должен признать, много общего. В душе он был хорошим человеком – добродушным, щедрым и даже жалостливым. Но вместе с тем сэр Николас, как сын своей эпохи, был грубоват, обладал необузданным нравом и нередко впадал в гнев.

– Я по-прежнему не понимаю, к чему вы клоните.

– Гнев, – терпеливо объяснил гость, – сильнейшая из человеческих эмоций. И если вы, вы лично – профессор Фэнтон в теле сэра Николаса, – потеряете самообладание, сэр Николас захватит ваш разум и будет владеть им до тех пор, пока вспышка гнева не угаснет. На это время вы станете истинным сэром Николасом. Справедливости ради отмечу, что его приступы никогда не длились более десяти минут. Если вы согласны, я принимаю ваше условие. Что скажете?

Лоб профессора вновь покрылся испариной. Фэнтон лихорадочно обдумывал слова гостя: в чем подвох?

Однако никакого подвоха не было. Скорее всего, за десять минут разъяренный мужчина успеет причинить окружающим массу беспокойства и даже устроить настоящий погром. Но чтобы он, профессор Фэнтон, потерял самообладание? Крайне маловероятно (и вообще, подобное допущение – возмутительная наглость!). Да, с возрастом у него повысилась нервозность – что правда, то правда. Но когда случается очередной приступ, единственное, что он может «натворить», – это сотню раз переложить с места на место курительные трубки, лежащие на полке возле камина. И даже если допустить, что он вдруг потеряет над собой контроль – мало ли! – ему ничто не угрожает, ведь остальные условия будут выполнены. А уж эти условия, поверьте, продуманы до мелочей. Они вроде толстых длинных гвоздей, которыми он надежно заколотит входную дверь, как только выставит дьявола за порог.

– Ну так как? – вкрадчиво спросил посетитель. – По рукам?

– По рукам! – рявкнул Фэнтон.

– Очаровательно, милостивый государь! Осталось лишь скрепить нашу сделку.

– Я… Мне вот что интересно… – начал Фэнтон и поспешно добавил: – Нет-нет, больше никаких условий! Я лишь хотел кое о чем спросить.

– Друг мой, – проворковал гость, – я к вашим услугам.

– Осмелюсь предположить, что подобное выходит за рамки нашей сделки – и даже за пределы вашей власти, – однако же: что, если я пожелаю изменить историю?

Фэнтона обдало очередной волной – вот только на сей раз маленький мальчик заливисто смеялся, будто потешался над ним.

– Ход истории невозможно изменить, – просто ответил гость.

Но Фэнтон не унимался.

– Неужто вы и правда хотите сказать, – изумленно воскликнул он, – что я, человек из просвещенного двадцатого столетия, знающий историю как свои пять пальцев, не смогу на нее повлиять?

– Сможете, – согласился гость. – Вот только не на всю историю, а на пару-тройку несущественных обстоятельств. Главным образом на то, что будет происходить в пределах вашего особняка. Однако, что бы вы ни сделали, конечный результат будет тем же. Так что, – вежливо добавил он, – пробуйте на здоровье.

– Благодарю. Я попробую, будьте уверены.

И дьявол исчез – в своей обычной бесцеремонной манере. Николас Фэнтон долго сидел в своем кресле, успокаиваясь при помощи трубки. А потом пришла Мэри.

Когда он закончил свой рассказ, Мэри несколько минут молчала.

– Так, значит, вы продали ему душу, – произнесла она наконец.

Это было утверждение, а не вопрос.

– Дорогая моя Мэри, надеюсь, что нет.

– Но ведь так оно и есть!

Отчего-то Фэнтону стало немного совестно: кажется, он повел себя не слишком честно со своим соперником. Пусть даже соперник – сам владыка преисподней.

– На самом деле, – нерешительно произнес он, – я, так сказать… приберег туз в рукаве. Только не спрашивай ни о чем. Сдается, я и так наговорил много лишнего.

Мэри резко поднялась с кушетки:

– Мне пора. Уже поздно, профессор Фэнтон.

Как же он мог забыть? Нельзя задерживать девочку после десяти, иначе родители начнут волноваться. И все же, провожая ее до двери, он почувствовал себя уязвленным: слишком уж спокойно Мэри отнеслась к его словам – а ведь он рассказал ей о сделке с самим дьяволом!

– Так что ты думаешь? – не выдержал Фэнтон. – Кажется, совсем недавно ты была на моей стороне.

– Я по-прежнему на вашей стороне, – прошептала Мэри.

– И?..

– Это все ваш разум, – сказала она. – Вы сосредоточили всю его мощь на истории и литературе. Поэтому ваш дьявол получился чем-то средним между умным светским мужчиной и грубым, невежественным мальчишкой. Я хочу сказать, что он совершенно неотличим от человека конца семнадцатого века.

С этими словами она сбежала по низенькому крыльцу и направилась в южный конец Пэлл-Мэлл. Фэнтон остался стоять у распахнутой двери. Вечер выдался влажным и промозглым, и застарелый ревматизм тут же напомнил о себе тянущей болью. Фэнтон запер дверь и вернулся в тускло освещенную гостиную.

Кроме него, в доме не было ни души – даже пса, который бы мог составить ему компанию. Миссис Уишвелл, женщина немолодая, но энергичная, пообещала приходить каждое утро, готовить завтрак и наводить порядок. А каждую неделю они с дочерью будут устраивать мероприятие с многообещающим названием «капитальная уборка».

Остается разве что лечь спать. Хорошо, что врач дал ему бутылочку с хлоральгидратом, которую Фэнтон надежно спрятал в глубине резного дубового серванта в гостиной.

Профессор Фэнтон никогда не злоупотреблял алкоголем. В день он позволял себе лишь одну порцию виски. Вот и сейчас он налил себе стаканчик на сон грядущий: направился к серванту, плеснул виски и щедро разбавил его содовой. Потом уселся в уютное кресло, откинулся на спинку и сделал глоток.

Кажется, на сей раз снотворное подействовало быстрее, чем обычно. Уже через десять минут очертания комнаты начали размываться, и он еле-еле…

Только это и удалось ему вспомнить сейчас, когда что-то разбудило его среди ночи. Или на рассвете? Из-за плотно задернутых штор определить время суток было невозможно. Воздуха не хватало. Сердце тяжело колотилось в груди. А ведь врач предупреждал… Одурманенный хлоральгидратом – как ему думалось, – Фэнтон с трудом сел, опершись о подушки, и попытался восстановить события вечера.