Дженнак неуязвимый

– Почему?

– Видишь ли, светлый тар, над земной твердью и океанами дуют ветры, чье направление меняется в разные сезоны года. Мы, летатели, должны не только поднимать и опускать корабль и совершать другие маневры, но также разбираться в воздушных потоках. Сейчас лето, и над Сайберном, на высоте в три тысячи длин копья, проходит течение с востока на запад, в котором летят «Серентины» в Роскву. Но если подняться выше, на четыре тысячи длин, то мы попадем в обратный поток. Корабли используют его при полете из Россайнела в Сайберн и Китану.

– Тонкое искусство!
– заметила Чени.

– Тонкое, - подтвердил Туап. — Мы, атлийцы, изучаем воздушные потоки уже триста лет, но разобрались лишь с основными течениями. Без знания о них было бы невозможно пересекать материки и океаны.

С этими словами он удалился в пассажирскую кабину, и вскоре Дженнак различил тихое похрапывание. Ему спать не хотелось; они с Чени подремали днем. Глядя в плотную вязкую темноту и размеренно вдыхая воздух, он представил занавес Чак Мооль, разорвал его и увидел большой воздушный корабль, опустившийся к причальным мачтам. Поле под ним было залито сиянием прожекторов, высвечивавших каждую травинку, но на небе горели первые звезды. Еще не ночь, но уже вечер, сообразил Дженнак, наблюдая, как из гондолы сбросили лестницу. Потом в проеме люка появилась знакомая фигура, он всмотрелся в лицо прибывшего, судорожно вздохнул и вышел из транса.

Чени с тревогой глядела на него.

– Ты...

– Да, моя чакчан. Но я уже здесь, с тобой.

– Ты выглядишь обеспокоенным.

– Немного, но не очень сильно, - произнес Дженнак.
– Невара не оставил нас. Догадался, что мы собираемся в Роскву. Он уже там.

Его подруга зябко повела плечами.

– Упрямый!

– Все тасситы упрямые. Но надолго его не хватит, чакчан. Еще каких-то семьдесят лет, и...
– Дженнак, изображая покойника, закрыл глаза.

– И семьдесят лет мы будем от него бегать?
– сердито сказала Чени.

– Я не согласна! Ты не хочешь, так я сама его зарежу!

– И мир лишится еще одного светлорожденного, - с печалью добавил Дженнак.
– Не тревожься, милая. Попадешь к нему в лапы, я снова тебя украду. Как тогда в Долане.

Сердитое выражение исчезло с ее лица. Чени негромко рассмеялась.

– Снова украдешь? Сколько можно красть одну и ту же женщину!

Они замолчали. Дженнак больше не пытался проникнуть в будущее сквозь завесу мрака, а представлял леса и реки, горы, холмы, болотистые топи, лежавшие внизу под кораблем. Сайберн был так огромен, так велик! Умельцы-искусники, чертившие карты, утверждали, что он занимает едва ли не седьмую часть всей планетарной суши, и что эйпонский лес лишь продолжение Сайберна, ибо когда-то, в далеком прошлом, материки смыкались, и не было ни Эйпонны, ни Азайи, ни Риканны с Лизиром, а только один гигантский континент. Дженнак этому верил. Людей ученых и любопытных становилось больше, и за последние десятилетия планету изучили гораздо основательнее, чем за предыдущие века.

Ночь, тишина и бесконечное пространство под звездным небом... Все это будило воспоминания, память о днях, когда он появился здесь впервые, взглянул на этот лес и подумал: здесь можно прожить всю жизнь, даже такую долгую, как у кинну...

* * *

Тэб-тенгри, 1697-1755 годы от Пришествия Оримби

До рождения Чени было еще далеко, а до той цоланской кражи еще дальше. Покинув Святилище Глас Грома с началом весны, Дженнак отправился на корабле в Ханай. Помнились ему слова О’Каймора, старого пирата; тот утверждал, что миром будут править не меч и копье, а деньги, золотые и серебряные чейни. В своей далекой юности Дженнак, возможно, не сумел оценить мудрость кейтабца, но теперь он был человеком зрелым, в недавние годы - правителем народов и земель, вождем, увенчанным белыми перьями. И было ему ясно, что О’Каймор прав, так как повсюду росли города с лавками и мастерскими, верфями и торговыми дворами, всюду бороздили моря корабли, наводились мосты, прокладывались дороги, и чаще тянулись по тем дорогам караваны купцов, а не отряды воинов. Росло богатство, и зримым его выражением был не только драгоценный металл, но и многое другое: рудные шахты, кузницы, порты, скот, зерно и ткани. Власть словно бы разделилась и принадлежала теперь не только сагаморам и сахемам, но также владельцам этих богатств, и Дженнак понимал, что у одних - явная власть, у других - тайная, а чья сильнее и больше, покажет время. И если отринул он власть вождя, то должен взять кормило тайного правления, наложить свою руку на богатство и обрести новую мощь.

Ханай для этого был самым подходящим местом. Основали его полвека назад, но город уже перерос Лондах и Серидн, ибо находился в центре риканских земель, а к тому же на берегу Длинного моря. Все дороги вели в Ханай: с севера, из Земли Дракона, и с юга, из Лизира и Нефати, с запада, из Иберы и Бритайи, и с востока, из Эллины и страны россайнов. Город поднимался как тесто с доброй закваской; строились дворцы, ломились от товаров склады, разбивались парки, украшались статуями площади, а в трех гаванях было тесно от кораблей. Стал Ханай столицей Атали, и правили здесь потомки Джемина, дочь его и внуки. К ним Дженнак и явился.

Чейкане, третьей дочери Джемина от знатной аталийки, исполнилось пятьдесят, и Джерит, старший из ее сыновей, уже выглядел зрелым мужчиной и сильным воином. Его судьба была предрешена: он станет Протектором, и от него начнется род владык Атали, связанных кровью с Иберой, Бритайей и другими землями Риканны. Джума, второй сын, был при Чейкане советником и отличался не столько воинской доблестью, сколько талантами к счету и быстрой оценке товаров. Дженнаку он напомнил Джакарру, старшего брата, надзиравшего в далеком прошлом за Очагом Торговцев в Одиссаре. Возможно, свои способности Джума унаследовал от Джакарры, ведь была в нем не только арсоланская кровь, но и одиссарская: Чейкана приходилась Дженнаку внучкой, а ее дети - правнуками.

Дженнак им открылся. И было решено, что станет Джума его доверенным лицом, управителем его богатствами об этом написал Дженнак грамоту на семи языках Риканны, а также на одиссарском и майясском. Под руку Джумы отходили дворец в Лондахе, земли в Бритайе и стране фарантов, а главное, многочисленные рудники в горах Норелга, Атали и Эллины. А сам Дженнак, закончив с этим делом, купил лошадей и повозки, нагрузил их винными кувшинами, нанял охранников и погонщиков и отправился на восток под видом торговца.

Вино он продал в городе Кив на берегу Днапра. Заплатил своим спутникам, переправился на левый берег, изменил обличье, прицепил бороду и сделался россайном - правда, черноволосым. Но такие среди россайнов встречались; этот народ говорил на одном языке, но состоял из множества племен, и одни были светловолосы и сероглазы, а другие - с темными волосами и глазами.

Сменив аталийского скакуна на скромную лошадку, Дженнак прибился к ватаге удальцов, уходивших за хребет Айрала, в Сайберн. Были они либо нищими бродягами, коим нечего терять, либо младшими сынами, чей надел земли кончался на десятом шаге, либо авантюристами, коих гнала страсть к приключениям. С ними Дженнак перевалил Айральские горы и добрался до огромной реки, что текла на север, к океану. Здесь взломщики стали ладить плот, чтобы сплавиться по течению и выбрать место для жилья. Среди них были опытные люди, знавшие, какое место нужно: на высоком берегу, чтоб не заливало в половодье, с лугом для выпаса коней, с глиной, чтобы лепить горшки и складывать печи, и, разумеется, с дейхолами. Грабить местных никто не собирался, так как они, в скором будущем, делались родичами - откуда еще девушек возьмешь? Женщин в ватаге не было.

У этой реки Дженнак распрощался с взломщиками и поехал дальше на восток, желая взглянуть на океан и город Шанхо. Но теперь он был уже не россайном, а дейхолом - надоело ему клеить бороду и прилаживать усы. Языка он не знал, но это маскировке не мешало - дейхольские племена, в отличие от россайнов, говорили на разных наречиях, отличавшихся не меньше, чем одиссарский от языка сеннамитов. И потому Дженнак мог объяснить, что он дейхол с западного края Сайберна, а в Сай- берне, как всем известно, и ели растут, и сосны, и осины. Так он и ехал все дальше и дальше, от одного дейхольского клана к другому, изучал их обычаи и языки, носил их одежду, охотился с ними, спал в шалаше, и временами проскальзывала туда женщина - дейхолы были гостеприимны и ничего не жалели для путников. Наконец добрался он до озера Байхол, поразился его красоте и решил задержаться тут подольше.

Обитало в здешних краях племя айрончей. Город Удей-Ула уже стоял на байхольском берегу, насчитывая несколько дворов; еще была в нем торговая площадь и три или четыре башни, возведенные аситами. В башнях находился гарнизон: шестьдесят китанских наемников и два десятка конных тасситов под командой цолкина. От Сейлы тянули к городу Тракт Вечерней Зари, но был он еще узок - только-только разъехаться двум фургонам. Однако купцы уже появились: в Удей-Улу везли зеркала, котлы и пестрые ткани, а обратно - мед и пушнину.