Дженнак неуязвимый

Шло время, и настал срок Джену Джакарре вернуться из Юкаты. Он был персоной более важной, чем несчастливо погибший Та-Кем, ибо унаследовал от матери не только земли и дворцы, но также каплю благородной арсоланской крови и близость к семье местных владык. Правда, лицом, повадкой и статью Джен походил не на мать, а на отца: черты скорее суровые, чем мягкие, глаза зеленые, взор властный, совсем не такой, как у лани. Сходство было замечено всеми, но удивления не вызвало; говорили только, что молодой Джакарра выглядит старше своих девятнадцати лет.

Водворившись в фамильной усадьбе, Джен, спустя несколько дней, представился Протектору, был обласкан и осыпан милостями. Затем нанес визит другому родичу, Аполло Джуме, главе Банкирского Дома «Великий Арсолан», который ввел его в права наследства. Все это заняло время; к тому же полагалось молодому Джакарре устроить приемы, пиры и другие развлечения, принять гостей из знатных семейств, поухаживать за девицами и выбрать среди них даму сердца - с надеждой на возможное замужество. Все это было исполнено Дженнаком. Он также посетил Норгхольм, Лондах и Сериди, где поклонился могилам Чоллы и Джемина. Их прах хранили два саргофага из литого серебра, а рядом стоял еще один, и надпись извещала, что праха в нем нет, а только дух Великого Сахема и то, что от него осталось: свиток с письменами. Тело же пресветлого Дженнака где-то в ледяных пещерах Юга или Севера, где пожелалось ему закончить жизнь, славную множеством подвигов. Прочитал это Дженнак, усмехнулся и сел на корабль, плывущий в Ханай.

Но там он не остался. Утвердившись в новом своем имени, передал Аполло Джуме список распоряжений, нанес прощальный визит Протектору и уехал в Шанхо. Джума со своими компаньонами, их управители и накомы, могли присмотреть за Риканной, Россайнелом, Ближним и Дальним Лизиром, но Шанхо и Китана были очень далеко. Там нужен свой глаз, решил Дженнак. Свой глаз и твердая рука.

* * *

Бихара, 1820 год от Пришествия Оримби Мооль

Ро Невара, батаб-шу тысячи тасситских всадников, с ненавистью уставился на солнце. Светлый Арсолан, владыка, ты ли это? Не может такого быть! Даже в Саграх Перешейка, что лежат вблизи экватора, даже в Дельте Матери Вод зной не так жесток и губителен! Ясно, почему: в Дельте и на Перешейке земля утопает в зелени, там много воды и есть где укрыться от гнева небес... А здесь, в проклятой Бихаре, безводье, камни, солончаки да песок, а еще колючие кусты, верблюжий корм! Не для людей это место, для демонов... Какой человек здесь выживет!

Уж точно не он сам и не его тасситы, думал Невара. Из тысячи осталось триста двадцать два бойца, половина ранены, лошади истощены, боезапас и вода на исходе... У наемников из Сайберна дела получше, раненых мало, кони крепкие, но с водой тоже плоховато... Да и сколько этих изломщиков - сотни не наберется! А кочевников не меньше восьми сотен - налетят, сомнут! Или перекроют дорогу, дождутся, пока ослабеют люди и лошади, и перережут как младенцев...

Глотку жгло, на зубах скрипел песок. В отчаянии Невара оглядел свое воинство, пережидавшее у барханов полуденный зной. Люди были угрюмы, многие в крови, карабины и другое оружие брошены на землю, у лошадей торчат хребты и ребра, а спины стерты... Губы у воинов сухие, в трещинах, взгляд блуждает... И это отанчи и кодауты, гроза эйпонских степей! Смогут ли они сражаться? Захотят ли? Или подставят горло под нож бихара?

Он понурил голову. Неблагосклонны к нему боги, нет! Лишь однажды повезло - когда пришел в Глас Грома, и жрецы его зачаровали... С той поры видений не было, и он уже не опасался, что вдруг застынет в боевой шеренге или упадет на землю в полном беспамятстве. В войско взяли его с охотой, определили, как всех тасситов, в конницу, и восемь лет он служил на границе Юкаты, в княжествах Перешейка и других местах; служил истово и дослужился до младшего цолкина, украсившись вороньим пером. Немного даже для отанча, а для светлорожденного - так просто ничего! Невара уже решил, что не ходить ему в накомах, как отцу, и это, может, к лучшему: в безвестности - безопасность. Но тут началась подготовка к очередной войне с бихара, и обещали ему тысячу всадников, секиру и перо орла, если вызовется добровольцем. С этим не обманули, бычий помет! И теперь он в разбитой армии, с третью воинов, бежит из пустыни и до границы вряд ли доберется! Не этот день станет последним, так другой - надо думать, завтрашний...

Заскрипел песок под сапогами — к нему шел Грива, сотник- атаман изломщиков. Они отступали вместе с людьми Невары, но были как бы сами по себе, подчинялись только Гриве, а не имперскому батабу-шу. Невара возражений не имел, пока они дрались с кочевниками и его не покидали.

– Жарко, - сказал сотник вместо приветствия и посмотрел на солнце. Смотрел не щурясь — глазки у него были такие узкие, что цвет не различишь. Выглядел Грива лет на пятьдесят и красотой не отличался: лицо широкое, плоское, кожа в рубцах и морщинах, нос как земляной плод и того же бурого цвета. Но сотник был умелым воином и хорошо изъяснялся на атлийс- ком. Невара ему доверял.

– Здесь русло реки, - произнес атаман, кивая куда-то в сторону от барханов.
– Река давно высохла, но под землей есть вода. Мы выкопали ямы, напоили коней. Теперь пусть пьют твои люди и лошади.

– Вода? Ты нашел воду?
– Невара был изумлен.
– Выходит здесь, под песком и камнями, есть вода?

– Как же иначе?
– буркнул изломщик.
– Кочевники - живые люди, им тоже надо пить. Знают приметы, ищут воду... Мы тоже знаем.

– Хвала Шестерым!
– Невара приободрился, подозвал старших полусотен и велел вести к ямам коней. Вести по десяткам, без суеты, и прежде всего наполнить фляги и дать воду раненым.

– Не будет суеты. Мои присмотрят, - сказал Грива, потирая шрам на щеке. Атаман был безбородым, и первое время это удивляло Невару. Но потом он вспомнил, что не все взломщики - россайны; у многих отец или мать были из дейхолов либо китанов. Если у сотника имелась россайнская кровь, то не больше капли.

Солнце висело в зените, пески дышали жаром, барханы тянулись бесконечной чередой. Остатки аситского воинства шли к возведенным на востоке укреплениям, но до них оставалось еще семь или восемь дней пути. Может быть, десять или двенадцать - Невара с трудом соразмерял дневные марши с расстоянием до цитаделей.

– Ближе к вечеру они нападут, - сказал Грива, всматриваясь в знойные желтые небеса.

– Почему не сейчас?

– Потому, батаб, что коней им жалко. А вот станет попрохладнее, и навалятся на нас... Ехать к ним надо!

– Ехать? К ним?
– Невара был изумлен не меньше, чем при известии о воде.
– Клянусь секирой Коатля, тебе напекло голову! Они не дают пощады и пленных не берут!

– А мы поедем не сдаваться, мы схитрим.
– Сотник почесал свой отвислый нос.
– Есть у меня кое-что на уме. Ты, батаб, их не знаешь, а я вот слышал, что для бихара доблесть превыше всего. Можем проверить!

Атаман наполовину вытащил палаш и с лязгом загнал его обратно в ножны.

Невара выругался, помянув бычий навоз, дерьмо попугая и черепашью мочу. Потом сказал:

– Вижу, ты хитроумнее Одисса. Но боюсь, хитрость твоя кончится на том копье, куда насадят твою голову.

– Так насадят, и этак насадят; - молвил атаман.
– Поедем! Выручим людей, вся слава тебе, батаб.

Невара скрипнул зубами, выплюнул песок и согласился. Он, еветлорожденный, мог прожить еще сто лет, но мысль о смерти его уже не пугала.