Дженнак неуязвимый

Наблюдая за ними, Дженнак подумал, что один боевой драммар справился бы с этим нашествием, расстреляв понтоны из метателей. Но драммары были далеко, в Длинном море у Чиргаты, а в Нофре нашлось лишь несколько сторожевых галер. Они вышли в море, но, осыпанные тучами стрел, поторопились укрыться в гавани.

Дженнак, однако, понимал, что в этот день надежных укрытий в Нофре не будет. Не приходилось ему бывать в пустынях бихара, но в прошлом, далеком-далеком прошлом, встретился ему певец из этой страны, человек, отринувший оружие; встретился, стал ему другом и верным спутником и погиб на ступенях цоланского храма, обороняя святыню от тасситов. Амад — так звали певца - рассказывал о своих соплеменниках, и помнилось Дженнаку, что этот народ жесток и кровожаден и споры привык решать секирой и мечом. Не люди, а стая жалящих оводов! Зря аситы разворошили их гнездо...

Он вернулся в свой хоган и велел, чтобы женщин сажали в повозку и везли куда-нибудь подальше, а слуг-мужчин отправил в город, чтобы кричали на всех площадях о неминуемой опасности и о том, что нужно покинуть Нофр. Не все послушались этого совета: кто жалел богатство и дом, кто не верил в опасность, кто думал, что князь защитит или откупится от кочевников. А бихара уже резали в гавани аситов, уже скакали по улицам Нофра, рубили стражей в княжеском дворце, и дикий их клич вздымался над городом. Плоты отправились назад за пополнением, за ними поплыли захваченные галеры с гребцами-нефатцами, уже невольниками, берег был залит кровью, а на воде колыхались сотни трупов. Затем вспыхнуло пламя над храмом Птицы Ниаи, и Дженнак вспомнил рассказы Амада: его соплеменники жгли чужие святыни, чтобы унизить побежденных. Аситы были уже мертвы, и кроме телохранителей Хеуб-ка никто не оказывал сопротивления, а у Дженнака даже таких бойцов не имелось. Что мог он сделать? Сел на коня и помчался в Хеттур, ближайший город, а за спиной его плыли над Нофром дымы, слышался лязг оружия и вопли погибающих. Так началась Нефатская Резня.

Потом, на протяжении лет двадцати или больше, спорили историки Бритайи, Атали и Иберы с учеными людьми Нефати о количестве номадов, переплывших Пролив. Все сходились в том, что в первом отряде было две или две с половиной тысячи воинов и пятьсот-шестьсот лошадей — больше не поместилось бы на плотах. Но сколько пришло в следующие дни? Нефатцы утверждали, что не менее ста тысяч, а риканцы это оспаривали, напоминая, что с аситским войском, по данным воздушной разведки, сражались тридцать тысяч всадников, и значит, больше попасть в Нефати никак не могло. Спор касался национального престижа: нефатцы упирали на свой героизм в боях с захватчиками, а их оппонентам казалось, что стотысячная орда прошла бы Нефати из конца в конец, оставив в развалинах жилищ и в сгоревших рощах пару миллионов трупов. А такого все же не произошло! Когда номады добрались до восточной протоки Нилума, там уже стояло войско из Чиргаты и ополчение Нижних Земель, и продержались они, пока не подоспела помощь Протекторов Эллины, Атали и с острова Синцил. Выстоять против сотни тысяч было бы им невозможно, да и сражаясь с тридцатью то войско полегло наполовину.

Дженнак в эти расчеты не вступал, ни во время Резни, ни после нее. Он был не первым вестником беды в Хеттуре, там уже видели пламя над Нофром и готовились к обороне. Но как обороняться? Укреплений в нефатских городах не возводили, а стражники, числом в две сотни, привыкли махать палками, а не клинками. Однако набралось еще с тысячу мужчин, желавших защитить свои дома и семьи, и Дженнак сражался в их рядах как простой воин, пока женщины и дети бежали из Хеттура. От той тысячи и городских стражей осталась едва ли пятая часть, но эти люди признали Дженнака накомом, ибо видели его мужество и боевое искусство. Он вывел нефатцев из развалин Хеттура, и стали они его воинством; с ними Дженнак отступал от города к городу, то теряя бойцов, то пополняя свой отряд, отступал, но сдерживал натиск бихара как мог, чтобы неспособные к бою успели укрыться. Лучшим укрытием в Нефати были заросшие папирусом трясины, которые еще не высохли после сезона Разлива, и в этих местах спаслись тысячи и тысячи. Те же, кто не сумел забраться в болото или на остров в каком-нибудь озере, погибли в огне или от оружия кочевников, и было их вдвое и втрое больше, чем живых.

Через несколько дней Дженнак со своим отрядом вышел к восточному рукаву реки и встретился с воинами из Чиргаты. Они уже переправились через Нилум и насыпали вал на берегу; их командир сказал, что сокола в Атали и Эллину уже улетели, так что пришлют с севера корабли, а до того нужно стоять насмерть и не пустить разбойников в Левобережье. Так и стояли. Конница номадов уткнулась в вал, отошла под ливнем снарядов и стрел, потом бихара спешились, полезли на земляную стену, и оказалось их в десять раз больше, чем защитников. Правда, воины из Чиргаты были умелыми бойцами, а ополченцы жизни не жалели, так что противника удалось отбросить. Но бихара не привыкли отступать и штурмовали вал с таким упорством, что начал он рассыпаться, а их конные отряды обошли чиргатцев с флангов. Тут и пришел бы конец защитникам, ко в протоку вошли аталийские драммары и открыли огонь из тяжелых метателей. Флот из Эллины и Синцила уже блокировал Пролив, на развалинах Нофра высадилась пехота, и двинулись одни отряды от моря к реке, а другие - от реки к морю. Снова началась резня, но на этот раз истребляли кочевников, а те дрались с ожесточением, в плен не сдавались и не просили пощады. Но в тех боях Дженнак уже не принимал участия - сел на корабль и отплыл в Ханай.

Дорогой он размышлял о том, что вот пришла беда и погибла тьма людей, а ему, владыке над землями и богатствами, сделать ничего не удалось - разве что встать с малым отрядом против врагов и сражаться как простому воину. А ведь мог он за малую часть своих сокровищ снарядить флоты и армии, наполнить арсеналы, построить новые суда, одетые броней, и привести их к Проливу! Здесь, в Нефати, или в других местах, где бряцает оружие и льется кровь... Мог бы, было бы только время! И, вспоминая слова О’Каймора, думал Дженнак, что деньги умножают деньги, но чтобы они давали власть, нужно с умом распорядиться ими. Узреть тень грядущего и быть готовым к тому, что они принесет! Чтобы были под рукой те флоты и армии, те арсеналы и суда в броне, которых у него еще нет - а завести пора бы... Ибо приходит срок свершиться предсказанному Чантаром, а это не война в Нефати и не разгром Очага Тайонела - это потрясение основ! Качнется мир, когда поднимется Азайя и ударит на аситскую империю, и ни один народ не будет в стороне - разве что дикари в лизирских джунглях. Но и тем не отсидеться - поплывут в мировом океане флоты, поднимутся воздухолеты и будут биться у всех берегов, на всех континентах, на суше, на море и в воздухе. Всемирный катаклизм, перед которым Нефатская Резня - легкое кровопускание...

Дженнак прозревал это бедствие за мраком Великой Пустоты. Время от времени занавес Чак Мооль отдергивался, и виделись ему страшные картины: пылающие города, земля, вставшая дыбом от взрывов, канавы, заваленные трупами, и пес, который гложет человеческие кости. В этих видениях чудилось нечто странное, и, поразмышляв над ними, Дженнак догадался, что они приходят будто бы из двух миров. Один, ему знакомый, явно был тенью грядущего: города, похожие на Роскву, Лондах или Хайан, броненосцы и огромные воздухолеты, мечущие пламя, корабли с балансирами, люди привычного обличья; все не такое, как сейчас, но все же узнаваемое, выросшее из нынешнего и прошлого. Другой мир казался чужеродным, хотя и там были люди и человеческие поселения, земли и воды, леса и горы. Но появлялось и такое, чего он не знал, что не имело корней в его мироздании: бескрылые летательные аппараты, мчавшиеся с жуткой скоростью, гигантские суда, всплывающие из океанских вод, боевые сухопутные машины с длинными хоботами метателей и снаряды, уничтожавшие одним ударом город с миллионным населением. Были в этих видениях и длинные бараки, обнесенные проволокой на столбах, были живые трупы в полосатых одеяниях, печи, в которых жгли живьем людей, безжалостные стражи, свирепые псы... Глядя на них, он думал: неужели это мир богов? Ну, не богов, а созданий, считавшихся богами в его реальности... Если так, что удивляться их бегству в древнюю Эйпонну, к примитивным варварам!

В Ханае его встречали ликующие толпы. Он возвратился из Нефати, он был Та-Кемом Джакаррой, богатым финансистом, участником сражений с разбойными бихара, он был героем - или, возможно, стал им, благодаря особому клану распространителей слухов и новостей. Эти люди жаждали его рассказов, чтобы заполнить ими печатные листы, а ханайская знать желала встретиться с ним при дворе Протектора, на пирах и скачках, в банях и купальнях, на охоте и других увеселениях. Говорили, что хоть Та-Кем понес убытки от бихара, однако он по-прежнему богат; что на прибыль от алмазных россыпей он мог бы скупить половину Ханая; что он перебил своими руками сотню или две кочевников; что в Нефатской Резне погибла его красавица-супруга или, быть может, наложница, и хоть Та-Кем Джакарра безутешен, однако завидный жених - а уж кому утешить, в Ханае найдется! В общем, он был романтической личностью с тугим кошельком, а значит, завидной добычей. Правда, с изъяном: высшая знать Атали, расплодившиеся потомки Чейканы, гордилась каплей благородной арсоланской крови, а у Та-Кема кровь была нефатская, хотя он походил на арсоланца. Должно быть, случайно - ведь ни пресветлый Джемин, ни его сыновья в Нефати не бывали и никого там осчастливить не могли.

Устроившись в Ханае, в собственном доме на берегу залива, Дженнак призвал почтенного Раффа Джуму, правнука первого Джумы, хранителя своих богатств. Раффа явился с сыном Аполло, юношей редких талантов - тот обладал отменной памятью и мог перемножать в уме трехзначные числа. Склонились они перед светлым сахемом, развернули свитки, раскрыли счетные книги, но Дженнак заглядывать в них не пожелал, а сделал несколько распоряжений. Велел он устроить верфи в Бритайе, Ибере и Эллине, но собирать не торговые драммары, а боевые корабли с броней и дальнобойными метателями. То было новое орудие войны, и Дженнак понимал, что броненосцы будут становиться все больше и мощнее, что парусный флот. уходит в прошлое, ибо не устоять ему против снарядов и стальных чудовищ. Еще приказал он заложить особую воздухолетную верфь, так как воздушные суда становились с каждым годом все надежнее, разместить в Норелге и вдоль россайнских границ арсеналы и лагеря с вооруженными людьми и сделать то же в Эллине - с тем расчетом, чтобы войска и корабли могли отправиться на север, в Россайнел, или на юг, в Нефати и страну бихара. Были и другие распоряжения, о числе судов и воинов, и накомах, что возглавят их, и о том, как вести дела с Протекторами, в чьих землях будут лагеря и арсеналы. Выслушав его, Раффа Джума поклонился и заметил, что Банкирский Дом «Великий Арсолан» оперирует финансами, а если сахем решил готовиться к войне, нужно втрое увеличить штат, набрать людей военных, батабов и цолкинов, а также умельцев-оружейников. Набирай, сказал Дженнак, ищи их в Лизире, Эйпонне и Риканне, и пусть те люди будут лучшими.

Затем он отправился в Роскву. В ближайшие годы он посетил столицу Россайнела не раз и не два, ибо сошлись в этом городе все острые углы Азайи, обещавшие колоть сильнее, чем борьба с разбойными номадами. За минувший век тысячи подданных империи переселились в Роскву, и были среди них атлийцы и выходцы с Западного Побережья, с Перешейка и прочих имперских владений. Были даже тасситы, хотя и в небольшом числе. Ехали за море в поисках богатства и обрели его, а заодно смешались с россайнской знатью, и теперь любой из них числил в предках пришельцев и местных владык. Встречались среди них смуглые и белолицые, с темными и светлыми глазами, и у одних мужчин росла борода, а у других торчали на подбородке три волосинки. Но, несмотря на эти различия, были они единым народом, ощущали свою общность, свою непохожесть на прочих россайнов, а потому звались по столичному городу - росковитами. Крупные негоцианты и промышленники, опытные мастера, умельцы, искавшие знаний, служители веры и просветители, многие военные — все они были из росковитов. И, как любой народ - или вершина россайнского народа, сознающая свою многочисленность и силу, обзавелись они политиками и вождями, а с началом нового века - и своим Очагом. Очаг был тайным, мятежным, ибо аситы, правившие в Россайнеле, его не признавали, и тем, кто склонялся к бунту и умыслу против сагамора, грозил бассейн с кайманами.

Неприятная перспектива! Однако наместник Росквы и его советники про бассейн вспоминали редко и старались Мятежный Очаг не раздражать. Было много способов, чтобы сгладить острые углы без кайманов - тем более, что зубастые твари постоянно дохли в суровом россайском климате. В эти времена вдоль Тракта Вечерней Зари тянули линию одноколесника, новой дороги через весь континент, и значит, можно было давать подряды на строительство. В горах Айрала и в Западном Сайберне открывались рудные жилы, месторождения соли, ценного камня, угля и самоцветов; добычу этих сокровищ можно было поручить росковитам - конечно, взимая налог в пользу властей. За счет казны прокладывались дороги, возводились крепости и станции эммелосвязи - то был еще один способ умиротворения росковитов. Кого-то из них ставили наместниками в небольших городах, брали в войско, отсылали на границы с Хингом и Бихарой, где служить считалось честью. Еще им дозволялось содержать торговые дворы и кабаки, мастерские, школы и даже строить храмы - и в Роскве, заботой местных богачей, поднялся Храм Мейтассы или, по-россайнски, Благого Тассилия.