Джин Грин - Неприкасаемый. Карьера агента ЦРУ № 014

Идет Д., нужно кончать писать… Мне что-то не нравится навязывание дружбы с итальяшкой…

10 августа

…Оказывается, я лучше всех работаю с пластмассовой головой.

…Манекен подключен к электрическому сигнальному щиту. Ты стоишь против него: он твой враг. Бери палку. Удар! Голова упала на грудь: четверка.

После удара голова запрокинута: зажглась красная лампочка – пятерка.

Удар в переносицу – резко, ребром ладони (я уже набил себе ороговевший бугор на ладони не хуже, чем у Ч.).

Точный удар – и голова куклы безжизненно свесилась. Красный свет – пятерка.

Нужно бить не только точно, но и резко.

Не просто резко, но и мгновенно. Дадли сказал:

– В вас есть и сила, и злость, Джин. Меньше раздумывайте.

И еще он сказал как-то:

– Ведите себя как в Си-130 перед прыжком. Все, что было, – позади. Подойди к люку и войди в ночь как нож в масло… Думать нужно только о том, где и как провести отпуск.

Итак, о Дадли

Мы с Сонни работали карате. Я сделал неудачный финт, и он выбросил меня за мат.

Но и Сонни попался на разрыв. Я чувствовал, что ему больно. У него от боли взмокла шея, но он все же переборол боль. Так бывает, когда сумеешь отстраниться и сконцентрироваться в одной точке.

Сонни вырвал руку из тисков, бросился мне под ноги, и в неожиданном захвате, растянув мне мышцу правой руки, применил клинч и начал ломать мне шею в ординарном нельсоне. Силы покидали меня. Дважды в моих глазах гас свет, словно кто-то под прессом отделял мою сетчатку. Затем он легко перевернул меня, прижал лопатками к мату и вдруг отпустил.

– Ты его не дожал, – сказал Дадли. Я услышал это откуда-то словно из-под воды. – Отпустил?

– Нет, сэр.

– Что нет?

– Я его положил на лопатки, сэр.

– Почему ты его перевернул?

– Я хотел зафиксировать победу, сэр, – спокойно ответил Сонни.

– Принеси-ка два кирпича, черномазый.

Сонни не двинулся с места.

– Ты меня слышишь?

Сонни поднялся с мата. Поднялся и я. Встал со стула Дадли.

– Принеси-ка два кирпича, – повторил приказание Дадли.

Сонни вышел из тренировочного зала.

– Простите, сэр, – вежливо обратился я к Дадли. – Вам действительно хотелось, чтобы он сломал мне шею?

Дадли сразу не отреагировал. Он велел мне встать в строй и только потом заметил, что я за последнее время излишне оживился.

– Что ж, – не удержался я. – Мы обмялись и уже не те, которым когда-то швыряли в лицо «фетигз» на номер больше и чуть ли не на физиономиях мазали несмывающейся краской наши номера.

– В этом вовсе не ваша заслуга, – сказал Дадли. В дверях появился Сонни с двумя кирпичами в руках

– Положи их на подоконник один на другой.

Сонни положил.

– Ударь!

Он изо всех сил ударил по кирпичам ребром ладони.

– Вот какая у тебя клешня! – сказал Дадли. Кирпичи развалились на множество кусков и осколков.

– А на твоем месте, – сказал он мне, – я был бы оскорблен снисхождением.

11 августа

У нас пехоту называют «прямой ногой»… Мы-то, мол, рождены для прыжков с парашютом. Приземляемся – пружиним. Идем по дну в аквалангах – пружиним. Ходим по земле, оттопырив губы перед пехтурой, – тоже вроде пружиним…

Наш центр, куда сходятся все нити спецслужб, называется «Смоук-Бом-Хил» – гора дымовых бомб. Но мы их не возим, не летаем с ними, не стережем их. Мы сами бомбы.

Сегодня был наш пятый прыжок. Высота 1200 футов – теперь пройденный этап. В третий раз шел за мной к люку Доминико. Он ведет себя престранно; то слишком предупредителен, то сквозь зубы отвечает на любой вопрос. Я спросил его как-то:

– Что с тобой, Дуче?

Он ответил:

– Для кого Дуче, а для кого Доминико. – И тут же спохватился: – Слишком долго, – говорит, – ко мне карта не идет. – Это было сказано на картежном слэнге.

Сегодня нам прикололи на грудь серебряные крылья. Ч. поздравил меня. Но я его ненавижу.

15 августа

Вчера были затяжные прыжки с парашютом.

Я прыгал вслед за Кэном.

Кэн впервые был разговорчив. Он обещал заняться со мной японским карате, чтобы в самом начале боя научиться по-настоящему «укорачивать руки» противника.

– И орудовать ножом научу, – пообещал Кэн. – Нож лучше «кольта». Я бросаю его без ошибки на сорок пять метров. А вечером, если уметь хорошо бросать «спринг-найф», можно свести счеты с кем угодно. Кстати, Дуче здорово бросает ножи, – заметил ни с того ни с сего Кэн.

В Си-119 Кэн отказался от жвачки и долго сидел без движения, застывший как мумия. Я впервые заметил, что на его лице ни единой морщинки. Скулы его жестко обтянуты кожей, а глаза были полуприкрыты.

– У тебя есть жена, дети? – спросил он вдруг.

– Нет.

– И у меня нет. Так проще.

– Кэн Эгава! – скомандовал джамп-мастер. Кэн, не оборачиваясь, пошел к люку. Нам дается четыре команды:

– Приготовиться!

– Зацепиться (За центральный фал.)

– Встать у люка!

– Гоу! (Пошел!)

На этот раз был особенный прыжок. Без второй команды. Затяжной. Кэн был у меня все время в поле зрения.

У Кэна парашют почему-то так и не раскрылся. Может быть, он этого хотел… Вряд ли. Просто не сработала система.

Бастер сказал:

– Он был темный парень, этот японец. Плохо говорил по-английски. Жил долго в Корее. Молился как йог.

Мэт сказал:

– Нужно расследовать, кто в его смерти виноват. Он или экипировщик.

Тибор сказал:

– На чужой земле погиб. Ни за что…

Дуче сказал:

– Я бы с ним не поменялся.

Берди сказал:

– Не судьба, значит.

Он был, как всегда, меланхоличен, мой Берди. И принял случившееся за должное. Что это, мужество, жестокость, равнодушие или марихуана? По-моему, разговоры о марихуане – «пуля». Когда он курит? Не знаю…

В школах особого назначения строгий жизненный график. Здесь все взвешено. Все учтено: день и час, вес миль и вес часов.

Как обещал полковник Маггер, на Джине не осталось и унции жира – одни мышцы, узлы на узлах.