Джоанна Аларика

— Ладно уж, на этот раз прощаю.

— Какой добрый! Так мы поедем в Антигуа?

— Да, если все будет в порядке.

— Нет, это просто немыслимо! Что ты все каркаешь? Тебе же обещали отпуск…

— Не в отпуске дело, малыш. Я имею в виду другое. Ты же знаешь, какое сейчас положение.

— Ах, так это из-за поли-и-итики… — протянула Джоанна удивленно и чуть насмешливо. — Ну, это уж просто паникерство! Вот увидишь, ничего страшного не случится. Неделю назад я и сама боялась, да и не только я — все наши на факультете. Когда сказали, что янки требуют созыва Консультативного совещания и хотят поставить вопрос коммунистической инфильтрации в Гватемале, мы все думали, что нам придется удирать сломя голову. Честное слово, мой чемодан целую неделю стоял упакованным! И только в понедельник, когда я уже собиралась в аэропорт, вдруг прибегает Глория Раскон — эта кубинка, помнишь, я про нее писала, — и говорит, что Консультативное созвано не будет. У нее дружок в Совете ОАГ, уж она-то всегда в курсе дел. Мы все страшно обрадовались: ясно, мистер Даллес пошел на попятную! Клянусь чем хочешь, он испугался. Разве нет?

— Возможно, малыш. Но…

— Опять эти твои мерзкие «но»! — Джоанна вырвалась и пересела чуть подальше от Мигеля. — Не хочу ничего слушать! Никакого напряженного положения, никакого кризиса! Ничего не хочу знать о политике, слышишь? Я хочу уехать с тобой в Антигуа, жить среди цветов и развалин и быть ящерицей. И чтобы со мной был ящер. Я хочу в Антигуа, я хочу в Антигуа! — запела она, дурачась и подпрыгивая на скрипучей койке. Потом снова прижалась к Мигелю и посмотрела на него умоляюще: — Ну Мигелито, ну хотя бы на десять дней, хорошо? А потом поедем прямо в столицу и начнем наводить там порядки — ты в министерстве просвещения, а я в прессе. Мы им покажем, как нужно работать!

— Покажем, еще бы! — согласился Мигель. — Ты меня упрашиваешь, будто я против поездки в Антигуа! Разумеется, мы туда съездим и проживем столько, сколько ты захочешь. Нужно только, малыш, чтобы ты отдавала себе отчет в реальном положении вещей…

— Ох! — сказала Джоанна уже серьезно. — Слишком хорошо я отдаю себе этот отчет, Мигелито. Может быть, поэтому мне и хочется пожить несколько дней без газет и без радио… Послушай, милый… Есть один вопрос, который страшно тревожит меня.

— Я слушаю, дорогая.

Джоанна помедлила, сдвинув брови.

— Понимаешь, об" этом даже трудно говорить… У тебя есть сигаретка? Или достань из моей сумки, у тебя слишком крепкие… Спасибо. Понимаешь, Мигель, то оружие, о котором мы с тобой говорили… в последнее время бывали случаи, чтобы его находили в наших местах?

— Ну, был, на прошлой неделе.

— Где? — спросила Джоанна тихо и быстро, разгёРДжоанна тихо и быстро, разглядывая тлеющий кончик сигареты.

— Где-то возле Кебрада-дель-Манадеро, точно не знаю. А что случилось?.

— Ничего. Просто я думала сегодня… пока ехала к тебе… Мигель, послушай, — Джоанна подняла голову и в упор посмотрела на него большими неулыбающимися глазами. — Скажи совершенно честно: что ты думаешь о моем отце?

— О твоем отце? — растерянно переспросил Мигель. — Но что именно, малыш? Человека ведь можно оценивать в разных аспектах…

— Да, я понимаю… Видишь ли, я думала вот что: все это оружие явно забрасывается к нам для того, чтобы… ну, чтобы в случае каких-нибудь беспорядков им воспользовались оппозиционеры. Ты знаешь, Мигель, политические убеждения моего отца. Так вот, неужели возможно, что и он в случае чего мог бы… воспользоваться этим оружием? Ведь ты понимаешь, Мигель, это совершенно разные вещи: ругать правительство и быть в оппозиции или взять в руки оружие. Это уже государственная измена, измена своей стране… Мигель, я просто не допускаю мысли, чтобы мой отец мог оказаться изменником! Ведь правда, Мигель? Скажи, что этого не может быть!

Мигель осторожно взял сигарету из пальцев Джоанны и бросил в пепельницу.

— Я думаю, малыш, что этого быть не может. Ты совершенно права, оппозиционер — это еще не изменник. Это совершенно разные вещи. Я не думаю, чтобы дон Индалесио мог изменить своей стране. Но изменники могут быть в числе его друзей, вот что плохо.

— В числе друзей есть безусловно… — тихо сказала Джоанна. — Небо, до какого ослепления может иногда дойти умный человек!

Помолчав, она рассеянно взглянула на часы и ахнула.

— Мигель, я пропала! — Она вскочила, поправляя прическу. — Меня сгрызут заживо…

— Ничего, у тебя у самой есть зубки, — Мигель тоже встал и обнял ее. — Завтра приедешь?

— Конечно. Приеду пораньше и постараюсь остаться на целый день. А дома что-нибудь придумаю.

Джоанна раскрыла сумку, заглянула в зеркальце и тронула карандашом губы.

— Если ты против того, чтобы целоваться на улице, — решительно сказал Мигель, — то я воспользуюсь последней минутой.

— Погоди, — засмеялась Джоанна, — еще опять заглянет какой-нибудь из твоих питомцев… будущий Кардоса-и-Арагон… Тссс!..

Разомкнув его руки, она потянулась к окну и дернула за шнурок. Камышовая шторка упала, развернувшись с сухим треском, и в косом солнечном луче, пойманном ею, как мышеловкой, заплясали веселые пылинки.

Глава 7

Педрито разругался с хозяином перед обеденным перерывом, час назад. Хозяин был страшный прохвост и реакционер, настоящий кангрехо; [40] правда, до сегодняшнего дня Педрито обращал на это мало внимания: в конце концов ученику не обязательно иметь одинаковые убеждения с хозяином, и если уж сами механики терпели реакционные взгляды дона Тачо, то ему и вовсе не стоило мешаться в это дело.

40

Cangrejo («краб») — так называли в Гватемале закоренелых противников режима Арбенса.

А сегодня получилось так, что вмешаться пришлось. С утра вроде все было хорошо, Педрито явился на работу, как обычно, раньше всех, поговорил о футболе с негром-сторожем, выкурил пополам с ним последнюю сигарету из пачки, подаренной гринго Томпсоном, подмел и полил цементный пол в конторке, до блеска протер стекла. К восьми часам начали сходиться механики: хмурый, вечно чем-то озабоченный контрамаэстро [41] Гальван, весельчак Руис — большой специалист по регулировке новых гидравлических муфт и страстный любитель петушиных боев, толстый кузовщик Васкес, электрик Корвалан в щегольском светло-синем американском комбинезоне с тройной белой строчкой по швам. Позже других, как всегда, примчались подмастерья Чакон и Петйсо; прыгая в дверях раздевалки на одной ноге и не попадая в штанину, Чакон стал было пересказывать вчерашний фильм, но Васкес прикрикнул на него и велел зарядить карбидом сварочный аппарат. Рабочий день начался.

41

Contramaestre (исп.) — мастер.

Педрито пришлось лезть под машину, нужно было снять прогоревший выхлоп со старого «форда». У всей этой восьмицилиндровой серии трубопровод охватывает мотор снизу цепкой клешней, концы которой обычно намертво прикипают к обоим выхлопным коллекторам; к тому же механик, ремонтировавший машину в последний раз, сжульничал и вместо бронзовых гаек поставил обычные железные — чтоб ему на том свете откручивать такие собственными зубами!

Провозившись с болтами не менее сорока минут и вылив на них целый бачок пенетрита, он отпустил, наконец, гайки левого фланца, лег на тележку и закатился под машину — насладиться заслуженным отдыхом. Утро выдалось жаркое, и железная крыша мастерской уже начала накаляться, но здесь, внизу, было прохладно. Педрито лежал на спине, разглядывая грязный, в масляных подтеках картер, насвистывал «Халиско Блюз» и усердно звякал и стучал гаечными ключами, обманывая бдительность контра-маэстро. Время от времени он даже прерывал свист и начинал охать и ругаться сквозь зубы, громко проклиная изобретателей такого неудобного трубопровода. Получалось это так выразительно, что проходивший мимо Гальван посочувствовал ему и посоветовал не жалеть пенетрита.

— Да я уж целый литр вылил! — жалобно отозвался Педро и показал зубы в беззвучном смехе. А что? Попробуй тут не схитрить — заездят в одну неделю. Всякий ведь считает, что если человеку семнадцать лет, то нужно непременно ему давать самую неприятную работу…

Отошедший от машины контрамаэстро сказал кому-то «добрый день». Педрито повернул голову и из-под колеса увидел стройные ножки конторщицы сеньориты Агиляр. Он оттолкнулся и выехал со своей тележкой на свет божий, чтобы увидеть все остальное, но опоздал: сеньорита уже скрылась за дверью конторы. Со вздохом разочарования он встал и принялся за фланец правого коллектора: отлеживаться дольше было опасно, следом за сеньоритой всегда появлялся сам хозяин. Обычно он высаживал ее за углом, сидя в машине, выкуривал сигарету и только после этого подкатывал к мастерской. И думал при этом, что никто ничего не замечает. Этакий дурень! Трудясь над своими гайками, Педрито продолжал беззвучно посмеиваться.