Джони, о-е! Или назад в СССР 4

— Да, нахрен они мне упали?! Вон, очухался громила. Но я вас всё-таки, запишу, товарищь капитан.

— Записывай.

— Где остановились?

— Я тутошний. На Семёновской в доме номер один у меня квартира. Вот паспорт и прописка.

Я показал. Милиционер посмотрел и с подозрением посмотрел на меня.

— А где ваша Московская прописка?

— Я прикомандированный к вашему УВД и живу здесь. Рамзина, это мой начальник, знаешь?

— Знаю, — удивился он. — Тогда понятно, откуда всё это.

Он мотнул головой в сторону поднимающихся пострадавших и шагнул в их сторону.

— НУ, что, в отделение пошли.

— Зачем, сержант? — спросил первый мной вырубленный, очухавшийся раньше всех. — У товарища повреждений нет, а мы претензий не имеем. Потренировались немного. Зачем в отделение?

— Точно без претензий. Вдруг, у кого-то печень отсохнет?

— У нас печень битая, сержант, — усмехнулся второй «крепыш», которому я пробил её с носка. — А товарищ бил нежно.

Я, действительно, сдерживал удар и удивился, что кто-то это почувствовал, как говорится, на себе.

— У кого тренируетесь? — спросил я. — Не у Юдина?.

— Не. На Спортивной в ТОФе в спортроте.

— Служивые, что ли? — удивился я. — Срочники?

Они почти все разом кивнули.

— Понятно, почему им нельзя в милицейский участок, — подумал я.

— Громов у вас там, командир?

— Командир спортроты? Ага! Знаешь его?

— Отец моего друга. А сами не местные, что ли? А как с Леркой познакомились?

— Ну, почему не местные. Постой! Ты откуда Лерку знаешь? — удивился собеседник.

— Учились вместе. В ансамбле школьном играли. Давно не виделись, ха-ха…

— Вот, блять, — выругался один из только что поднявшихся. — Женька, это ты что ли?

— О, бля! — удивился я. — А ты кто? Не узнаю тебя в гриме.

— Витька, я, Попов. Не узнал, что ли?

— Охренеть! Как же тебя узнаешь, когда ты вона какой вымахал. Ты-то как в спортроте оказался?

— После института призвали. Дядя Генрих взял в роту. Я же боксом занялся в институте.

— Понятно, — сказал я, наконец-то признавая в этом крепыше Витьку Попова, бывшего гитариста школьного ансамбля и, по совместительству, Леркиного брата. — Вот так встреча.

— Да уж, — проскрипел Витька. — Давно я столько пива не пил[1].

— Так вы знакомы? — обрадовался сержант. — Ну и славненько. Тогда я пошёл.

— Ступай-ступай, сержант и спасибо за понимание, — сказал я. — Заскочу как-нибудь. Или сам звони.

Я протянул ему карточку-визитку.

— Ух ты, как у вас у москвичей, — неопределённо выразился сержант.

— Почему у москвичей? — спросил Витька, а потом у него на лице появилось понимание. — А-а-а… Лерка что-то говорила. Тебя в какой-то интернат в Москву забрали. Радиотехнический?

— Ага. Окончил МФТИ и Хабаровский физкультурный, заочно.

— О как! — удивился Попов. — Странное сочетание.

— Что поделать? Такой вот я.

Витька всё тёр место, что под шкурой и рёбрами у человека находится печень.

— Надо выпить чего-нибудь. Может, продолжим?

Я глянул на часы.

— Время к полуночи, — с сомнением проговорил я. — Закроются скоро. Да и заказы уже не принимают.

— Для нас накроют стол, — заверил Роман Григорьевич. — Пошли, действительно, выпьем. Что-то, вроде не махался, а вспотел и в горле пересохло.

— Ну, как не махался?! — удивился соперник барона. — Хорошо стоял!

— Пошли, посидим.

И мне, как я почувствовал, глоток воды не помешал бы. Да и не только воды.

— Ты только Лерку попридержи. Не хотелось бы мне ещё с ней махаться.

— Попридержу, не боись, — заверил Витька. — Она смирная. Только пантуется немного.

* * *

— Слушай, но как ты меня обманул? — всё не мог успокоиться «Малыш». — Показал, главное, движение влево, а сам поднырнул под мою руку. Да так низко. Так никто не ныряет.

— Так будет нырять низкорослый Майк Тайсон, — подумал я.

Делаясь ещё ниже, он прорывался сквозь защиту на среднюю и короткую дистанции, и валил соперников ударами в челюсть через руку, ударами в печень, или апперкотами. У меня рост совсем не маленький, и когда я сближался, это для соперников становилось совсем неожиданным. А я бил правым свингом с низким наклоном корпуса влево. Это в боксе, а не в боксе вариантов было больше. Вплоть до вставания на руки, как в Капоэйре. Или с кувырком вперёд с переходом на болевой приём на ногу, как в Бразильском джиу-джитсу. Или просто с целью ухода от пули. Да-а-а…

— Ты Гончарова помнишь? — спросил вдруг Виктор.

— Какого Гончарова, — от неожиданности я не понял о ком вопрос.

— Что к нам приходил, когда мы репетировали в школе.

Попов категорически обходил стороной наш с ним конфликт и вёл себя, словно ничего меж нами не было.

— Не помню, — соврал я.

— Ха! Так, вон он, на сцене с Фендером. Маленький такой.

— Ха! С Фендером там только один. У бас-гитариста японский «Ибанес», у Гутмана «Гибсон».

— О! Ты Гутмана знаешь?!

— Я же рассказывал тогда, что сменил его, когда он из «Городского парка» ушёл.

— Да? Не помню! Короче! Пошли, познакомлю!

— Да, ну, Витя! Неудобно! Ребята работают, устали.

— Правильно! — воодушевился Виктор. — Сейчас закрываться будут. Всех выгонят, а музыканты ужинать сядут. И мы с ними. Мы так и хотели. Они меня все знают. Они ужинают, а мы с Юриком пальцы разминаем. Юрик на клавишах играет неплохо. Он тоже из института искусств.

— Вот вы, млять, боксёры. Или, это… Музыканты, млять! Как можно совмещать?!

— Но ты же совмещаешь? Или завязал с музыкой?

— Не завязал, — осторожно произнёс я. — Практикую. В Москве с Кутиковым кучу песен записали.

— Бля-я-я… Так ты тот Евгений Семёнов? Композитор?! Них*я себе, ребя! Это же… Мать моя женщина… Еб*нуться!

Он подскочил из-за стола и метнулся к сцене, где музыканты уже в который раз делали вид, что собирали инструменты. Чтобы кто-то ещё попросил что-нибудь исполнить и сунул десять рублей. К концу вечера ставка с пятёрки выросла до червонца.