Джони, о-е! Или назад в СССР 4

Квартира была хороша. За ней явно ухаживали. И подвал со спортзалом тоже функционировал. По стенам стояли макивары, с потолка свисали мешки и гимнастические кольца, имелись другие снаряды: штанги, гантели, шведская стенка с турниками, как в школьном спортзале.

Я позвонил Рамзину.

— Привет, Сан Саныч, — поздоровался я.

— Привет, Женёк, — просто, словно мы только что вчера виделись, поздоровался Рамзин.

— Как живёте-можете?

— Твоими, говорят, молитвами, живём.

— Да, ну вас, Сан Саныч. Скажете тоже! Простая работа.

— Молчи-молчи, Женёк. И слышать ничего не хочу. И так теперь после нашего разговора, хоть и пишут, а всё равно в подвал потащат. Знал, не знал, когда встречались?

— Так давай усугубим, раз всё одно пытать будут. Семь бед — один ответ. Приезжай. У меня с собой есть.

— У тебя с собой всегда есть. Генерал рассказывал. Тьфу, блять. Теперь генерала сдал!

Рамзин рассмеялся.

— Расслабился я с этими ментами. А ведь ты прав был. Перевели меня под их крышу и группу создали.

— Вот и приезжай. Хочу у тебя кое что уточнить.

Глава 20

— Слушай, ну конечно приезжай! Если отпустят, конечно. Вместе сподручнее будет, да и мастер ты такой, что мало кого знаю таких. Главное у тебя — система. От А до Я. И можешь вычленять и отделять главное от второстепенного.

— Это когда же ты понял это?

— Генерал присылает видеоплёнки с твоими тренировками. Видно же, как ты тело готовишь. И на чём акцентируешься. У меня такое ощущение, что ты за полгода из кого хочешь боевика сделаешь.

— Ха! За полгода и ты из кого угодно боевика сделаешь. Тут главное — дыхание, концентрация и правильные схемы движения.

— Вот и приезжай. Правильные схемы движения… Откуда только ты знаешь эти «правильные схемы движения»?

— Налью?

— Наливай!

Это была середина лета восемьдесят первого года, а летом восемьдесят четвёртого меня «отпустили». Перестроечный процесс, как говорил известный исторический персонаж, всё-таки пошёл и я, психанув после разговора с Юрием Владимировичем, который таки стал генеральным секретарём, написал заявление об увольнении из органов.

Да, Леонид Ильич, хоть и не в восемьдесят первом, а в восемьдесят втором, но, таки, умер. Юрий Владимирович сказал, что остановилось сердце. Ну, ему виднее. Он до самой смерти генсека так и был самым близким его, кхе-кхе, товарищем по партии. И они, таки снова, как и в моём времени, вывели Юрия Владимировича из КГБ и ввели в состав ЦК.

Как сказал мне Леонид Ильич:

— А кого ещё? На них ведь ни на ком клейма ставить негде. Все, блять, масоны и прочие иезуиты.

Я тогда просто пожал плечами, так как, кто масон, а кто нет, на Руси хрен разберёшь. Похоже, что, действительно — все, только из разных лож.

Кровь моя оказалась не волшебным лекарством, излечивающим все болезни, а сильнейшим стимулирующим и питательным средством. Она очищала организм от токсинов и иной дряни, убирая воспаления, но восстановить разрушенные жизнью органы не могла. Вот изношенный левый желудочек и заклинило. Сердце пытались пересадить, но что-то врачи напортачили, и моего любимого генсека загубили. Умный был дядька. Управленецот Бога! Да-а-а…

К сожалению, я не видел управленца в Юрии Владимировиче. Этого я ему не говорил, конечно. Не враг своему здоровью, ха-ха… Однако, понял, что украинско-днепропетровская свора его скоро сожрёт. Хотя, вроде и вооружил я его своим мощнейшим «послезнанием».

Вот и напросился я к нему на приём и стал просить отпустить меня «на свободу».

Юрий Владимирович снова стал говорить про институт, военную академию и соответствующую карьеру, прельщая генеральскими погонами, но я ему честно признался, что плохой из меня «лизоблюд» и что меня «сожрёт» первый же полковник-начальник курса, ибо пошлю я его сразу далеко, а он меня упрячет надолго. И Юрий Владимирович потом будет долго искать мою могилку среди заснеженной тундры. А вот если он меня отпустит на малую Родину, то я останусь под присмотром его доверенных лиц и по первому щелчку пальцев предстану пред его светлы очи.

К чести Юрия Владимировича, он, постукивая пальцами по столу в своём новом Кремлёвском кабинете и поглядывая на меня сквозь стёкла очков, думал не долго.

— Ты, конечно, вроде как, уже и не нужен тут в Москве. Как уже мы поняли, кровь твой — не гарантия вечной жизни. А здоровье у меня после пересадки, гхм-гхм, да-а-а-а, вроде как неплохое. Да и прав, не службист ты. Совсем с субординацией у тебя плохо. Страха нет. Гхм… Короче… Езжай в свой Владивосток и занимайся своим самбо и каратэ. А мы тут сами как-нибудь…

— Да-а-а, — подумал я. — Именно, что «как-нибудь». Запустила троцкистская гидра свои щупальца во все сферы управления СССР. Ещё в году шестидесятом можно было бы попытаться отрубить главные щупальца. А сейчас — слишком поздно. Разрослась гидра, расплодившись почкованием, блять. Да ещё эти масоны… Тьфу! Ну их нахрен! Без бутылки у меня на эту тему без матов не думалось.

Так и попал я в восемьдесят третьем году во Владивосток. На «пенсию» меня не отпустили, ибо по документам мне снова стало двадцать два года, и я только что окончил Хабаровский институт физкультуры.

Из моей квартиры на Суханова один снова сделали мой дом, а не явочную квартиру, а я сделал в ней ремонт. С помощью цыганистых ребят Романа Григорьевича. Он появился в тот день, когда я, вдыхая всей грудью сырой, но такой родной, воздух, сошёл с трапа самолёта во Владивостокском аэропорту. Стоял он у выхода из зоны выдачи багажа, вращая на указательном пальце правой руки ключи от моего мерседеса.

— Вот сорвутся они с пальца, и расколошматишь ты пульт от сигнализации.

— Не сорвутся, — осклабился цыган золотым ртом. — Подвезти?

— Ключи отдай, — вздохнув, потребовал я.

Он протянул связку.

— Тебя подвезти, — спросил я.

— Не-е-е… Я на Иркиных жигулях. Столик в «Волне» заказал на вечер, как ты и просил. Зачем тебе эта «Волна»? В «Арагви» кухня лучше.

— Там «Варьете». Девчонки с голыми ножками. И музыканты неплохие.

— Музыканты везде неплохие. А девочки… Ты после своего университета не охренел от девочек?

Я улыбнулся.

— В «Волне» морепродукты готовят хорошо. Говорят, — поправился я, так как знал об этом из своего будущего.