Джульетта

–  Дети?
– Отцовский план нравился Нино все меньше и меньше.
– Сколько же лет прикажешь мне спать с этой моей матерью?

–  Ей шестнадцать, - огрызнулся Салимбени.
– И ты сделаешь, как я приказываю. Еще до конца зимы я хочу, чтобы все в Сиене знали, что она беременна моим ребенком. Желательно мальчиком.

–  Приложу все усилия, - иронически отозвался Нино.

Уловив легкомысленные нотки в интонациях сына, Салимбени предостерегающе поднял палец:

–  Но Боже тебя упаси не уследить за ней. Никто, кроме тебя, не должен ее касаться! Я не желаю хвастаться бастардом.

Нино вздохнул.

–  Хорошо. Стану Парисом, увозящим жену старика. Хотя она ведь тебе не жена?

Звонкая оплеуха не стала для Нино неожиданностью - он сам напрашивался на нее.

–  Так и надо, - сказал он, отступая.
– Бей меня каждый раз, когда я говорю правду, и награждай, когда поступаю дурно. Скажи, чего ты хочешь: уничтожить соперника, друга, девичью невинность, - я все сделаю. Но не проси уважать тебя после этого.

Когда поздно вечером маэстро Амброджио вернулся в мастерскую, он ни о чем не мог думать, кроме как о подслушанном разговоре. Как в его родной благочестивой Сиене могла расцветать ядовитым цветом столь изощренная порочность? Почему никто не пытается остановить негодяев? Художник чувствовал себя старым и немощным. Он уже жалел, что ходил в палаццо Салимбени: каким облегчением было бы не знать о гнусном плане!

Придя в мастерскую, он обнаружил, что синяя дверь приоткрыта. Маэстро неуверенно подумал, что забыл запереть ее, когда уходил, но, не услышав приветственного лая Данте, испугался, что в дом забрались грабители.

–  Эй!
– Он толкнул дверь и боязливо переступил порог, удивившись зажженным лампам.
– Кто здесь?

Почти сразу кто-то оттащил его от двери и плотно прикрыл ее. Повернувшись лицом к ожидаемому врагу, маэстро, однако, увидел не злонамеренного незнакомца, а Ромео Марескотти. А рядом стоял брат Лоренцо с Данте на руках, зажимая псу морду, чтобы тот не лаял.

–  Хвала небесам!
– воскликнул маэстро Амброджио, глядя на молодых людей и восхищаясь их густыми бородами.
– Вернулись, наконец, из дальних стран?

–  Не таких уж дальних, - сказал Ромео. Слегка прихрамывая, он подошел к столу и сел.
– Мы скрывались в монастыре неподалеку отсюда.

–  Вы оба?
– изумился художник.

–  Брат Лоренцо, - пояснил Ромео, морщась и растирая ногу, - спас мне жизнь. Салимбени бросили меня в склеп умирать, но друг нашел меня и вернул к жизни. Я давно был бы мертв, если бы не он.

–  Господь, - возразил брат Лоренцо, опуская, наконец, собаку на пол, - хочет, чтобы ты жил. И он пожелал, чтобы я тебе помог.

–  Господь, - отозвался Ромео с тенью прежнего лукавства, - многого от нас хочет, не правда ли?

–  Вы не могли вернуться более своевременно, - заторопился маэстро, бегая по мастерской в поисках вина и кружек.
– Я слышал…

–  Мы тоже это слышали, - оборвал его Ромео.
– Но мне все равно. Я не оставлю ее с ним. Лоренцо хочет, чтобы я подождал, пока полностью не оправлюсь, но я не уверен, что вообще когда-нибудь стану прежним. У нас есть люди и лошади. Сестра Джульетты, монна Джианноцца, хочет вырвать сестру из лап Салимбени не меньше нашего.
– Молодой человек откинулся на спинку стула, слегка задыхаясь от своего монолога.
– Вы малюете фрески - стало быть, вхожи во все дома. Мне нужно, чтобы вы нарисовали мне план палаццо Салимбени…

–  Прошу прощения, - растерялся маэстро Амброджио, - но что именно вы уже слышали?

Ромео и брат Лоренцо переглянулись.

–  Я так понял, - с вызовом сказал монах, - что несколько недель назад Джульетту выдали замуж за Салимбени. Или это неправда?

–  И это все, что вы знаете?

Молодые люди снова переглянулись.

–  Что такое, маэстро?
– нахмурился Ромео.
– Только не говорите мне, что она уже носит его ребенка!

–  О небо, нет!
– засмеялся художник, ощутив приятное головокружение.
– Совсем наоборот!

Глаза Ромео сузились.

–  Я так понимаю, что он познал ее три недели назад, - с трудом выговорил он, словно эти слова душили его.
– Надеюсь, она не слишком полюбила его объятия?

–  Мои дорогие друзья, - сказал маэстро Амброджио, отыскав, наконец, бутылку.
– Откройте же свой слух для самой невероятной из историй.

V.IV

Так приняли твой грех мои уста?

Мой грех… О, твой упрек меня смущает!

Верни ж мой грех.

Уже на рассвете мы с Дженис заснули на ложе из документов, вдоволь заморочив себе головы семейными преданиями. Всю ночь мы путешествовали по времени от 1340 года до наших дней, и когда веки уже слипались, Дженис знала почти не меньше моего о Толомеи, Салимбени, Марескотти и их шекспировских воплощениях. Я показала ей все, до последнего клочка, бумаги из маминой шкатулки, включая истрепанный томик «Ромео и Джульетты» и записную книжку с набросками. К моему глубокому удивлению, сестрица не заявила права на серебряное распятие, которое я носила, - ее больше заинтересовало фамильное древо. Она тоже проследила свое происхождение от сестры Джульетты, Джианноццы, нашей общей прародительницы.

–  Смотри, - заметила она, проглядывая длинный свиток сверху донизу, - сплошные Джульетты и Джианноццы!

–  Они были близнецы, - пояснила я и зачитала отрывок из одного из последних писем Джульетты к сестре.
– Вот она пишет: «Ты часто говорила, что на четыре минуты младше, но на четыре века старше меня, и теперь я понимаю, что это значит».

–  Мороз по коже!
– Дженис снова сунула нос в свиток.
– Может, они здесь все близнецы? Это у нас гены такие, что ли?

Но кроме того факта, что наши средневековые тезки тоже были близнецами, между нами было мало схожего. Они жили в эпоху, когда женщины были безгласными жертвами мужских ошибок; мы же, благодаря прогрессу, были вольны совершать собственные ляпы и кричать о них так громко, как нам заблагорассудится.

Только когда мы продолжили читать дневник маэстро Амброджио, два очень разных мира, наконец, нашли общий (я бы даже сказала - универсальный) язык: деньги. Свадебным подарком Салимбени стал венец с четырьмя крупными драгоценными камнями - двумя сапфирами и двумя изумрудами; видимо, именно эти сапфиры впоследствии были вставлены в глаза статуи на могиле Джульетты. Но сон сморил нас, не дав дочитать главу.

Я проспала всего часа три, когда меня разбудил телефон.

–  Мисс Толомеи, - прочирикал диретторе Россини, наслаждаясь своей ролью ранней пташки.
– Вы уже встали?

–  Сейчас, да.
– Я поморщилась, взглянув на наручные часы, - было девять утра.
– Что случилось?

–  К вам пришел капитан Сантини. Что мне ему сказать?

–  Уф… - Я оглядела бардак в номере и мирно сопящую на кровати сестрицу.
– Я спущусь через пять минут.

Разбрызгивая капли с мокрых после скоростного душа волос, я кинулась по лестнице, прыгая через ступеньку, и увидела Алессандро на скамейке в сквере перед отелем, рассеянно игравшего цветком магнолии. При виде его у меня потеплело на душе, но едва он поднял глаза и встретился со мной взглядом, я вспомнила о фотографиях в мобильном, и покалывающее счастливое предчувствие немедленно перешло в жгучее сомнение.