Джулия

Джулия и Кармен не были похожи, но в обеих было что-то такое, что заставляло людей на улице оглядываться на молодую привлекательную женщину и черноглазую, чуть испуганную девочку, — словно они были пришелицами из другого мира.

— Какая красота! — увидев коробку, с восторгом воскликнула Джулия. — Где ты ее взяла?

— Да она у меня уже сто лет, — равнодушно и как бы между прочим ответила дочери Кармен.

— Можно посмотреть, что в ней лежит?

А почему, собственно, не показать любознательной малышке содержимое заветной коробки? Уж кто-кто, а она-то имеет на это полное право.

— Смотри! — И Кармен пододвинула к дочери коробку.

Осторожно открыв крышку, Джулия замерла. Первое, что бросилось ей в глаза, была губная гармошка.

— Она играет?

— Попробуй и узнаешь.

Джулия поднесла к губам блестящую гармошку и издала несколько неуверенных звуков.

— Она твоя? — осторожно спросила девочка, не решаясь попросить у матери такое сокровище.

— Когда-нибудь она станет твоей.

— Правда? — вспыхнув от радости, спросила Джулия и бережно положила гармошку на старую потрепанную книгу, на обложке которой было написано «Мать».

— Больше нет вопросов? — с улыбкой спросила Кармен.

— Есть. Можно посмотреть фотографию?

Женщина молча протянула девочке фотографию, на которой выглядела бесконечно счастливой рядом с каким-то молодым красивым парнем.

— Вот ты, — водя пальчиком по фотографии, сказала Джулия. — А это кто?

— Правильно, это я, — Кармен сделала вид, что не услышала вопрос.

— Это было давно?

— Давно. Тебя тогда еще на свете не было. Это в горах. Я была там с дедушкой.

— А он? — Джулия показала пальцем на парня.

— Он партизанил вместе с отцом. Его звали Гордоном.

Кармен взяла у дочери фотографию, положила в коробку и закрыла крышку. Тихо вздохнув, она загнала воспоминания в самый глубокий тайник своего сердца.

— Теперь я понимаю, почему ты улыбалась, — заявила Джулия. — Гордон — очень смешное имя.

В тот день Джулия впервые увидела своего отца.

Глава 3

Встретились они позже, когда Джулии было одиннадцать. Она гостила у деда в Модене, и в тот день он повел ее в «Молинари» — самое дорогое кафе в центре города. Оно находилось на виа Эмилия; в двух шагах от главного собора и его высокой колокольни. Кафе славилось свежей выпечкой и большим выбором мороженого.

Убальдо Милкович заказал кофе с коньяком для себя и мороженое для внучки. Расправляясь с огромной порцией, Джулия чувствовала себя на седьмом небе. Вот это жизнь! Не то что у них дома на улице Тьеполо, где дни проходят так однообразно, что можно умереть от скуки. Дед был здесь своим человеком. Ему улыбались, с ним здоровались, хлопали по плечу, шутили. Бывший командир партизанского отряда пользовался любовью и уважением среди горожан.

Вдруг гул голосов стих, и глаза присутствующих устремились на красивого тридцатилетнего мужчину с живым веселым лицом, который в эту минуту появился на пороге кафе. Он выглядел очень элегантно в дорогом, безукоризненно сидящем на нем костюме, и только большие жилистые руки выдавали в нем крестьянина.

Незнакомец направился к столику, за которым сидели Убальдо и Джулия.

— И этот пижон когда-то был партизаном! — на весь зал пробасил Убальдо с наигранным презрением.

— Наконец-то мы встретились! — радостно улыбаясь, сказал мужчина и сел рядом со своим бывшим командиром. — Куда ты пропал? Тебя днем с огнем не сыщешь. Каждый раз, когда я приезжаю сюда из Рима, тебя словно ветром сдувает.

— А ты думал, только у тебя дел по горло? — с иронией парировал Убальдо. — Я тоже нарасхват.

Ему вспомнилась война, последний бой в горах. С сильно поредевшим отрядом они всю ночь ждали в засаде. Бойцы пролежали на сырой холодной земле до рассвета. Забрезжило хмурое утро, и на светлеющем небе проступил четкий контур плотной лиловатой тучи. Светилась одна, словно забытая, звездочка, но вскоре она исчезла. Извилистая серая лента дороги под ними была пустынна, но с минуты на минуту на ней должны были появиться немцы. Теснимые со всех сторон, они пытались вырваться из окружения, и задачей отряда было подпалить хвост убегающему зверю.

Послышалась отдаленная канонада, и сердца измученных ожиданием мужчин гулко застучали в ответ, точно колокола в праздничный день. Последний бой… А потом они отправятся по домам, где их ждут тепло, постель, женщина. Люди будут выходить им навстречу, радуясь их возвращению… Рядом на ветку сел дикий голубь. Он был пепельно-серый, только на шее белое пятнышко. Склонив набок голову, он на секунду замер, а потом поднялся и улетел. Убальдо следил за ним глазами, пока он не исчез из виду, а потом с улыбкой сказал:

— Это добрый знак.

Наконец показалась автоколонна. Она ползла медленно, исчезая за поворотом, и снова появлялась, уже ближе. Шесть грузовиков с вооруженными солдатами, а впереди легковая машина с офицерами. Низкие лучи только что поднявшегося солнца отражались в лобовых стеклах. Первой взорвалась машина с офицерами — граната, брошенная Убальдо, попала точно в цель. Следом раздался второй взрыв. «Отлично сработано», — похвалил он тогда Гордона.

«Да, — подумал Убальдо, исподтишка поглядывая на элегантного Армандо Дзани, — этому парню смелости было не занимать».

Когда после боя они спустились в долину, солнце уже припекало вовсю, и люди махали им флагами, незнакомые женщины бросались им на шею, целовали, смеялись, плакали. А вечером, когда на небе высыпали звезды, по всей долине запылали огромные костры. Война кончилась.

— Кто же эта очаровательная синьорина? — спросил Армандо.

— Дочка Кармен, — ответил ему Убальдо.

Ни один мускул не дрогнул на лице Армандо, привыкшего еще с партизанских времен подчинять рассудку свои чувства.

— Прими мои поздравления, — с вежливой улыбкой сказал он. — Она очень похожа на мать.

Он вспомнил Кармен, которая отдалась ему в затерянной среди гор хижине, вспомнил короткое счастье тех холодных зимних ночей и прощание в Монтале, когда она, яростно крутя педали велосипеда, уезжала от него навсегда.

— Этот пижон когда-то был мужчиной, — обращаясь к Джулии, сказал Убальдо, — а теперь стал политиком. Позволь представить тебе депутата итальянского парламента Армандо Дзани, так сказать, народного избранника.