Джулия

— А если я поклянусь вам своей честью, что Корсини не виновен? Что он жертва интриг, хитро продуманных махинаций? Неужели вы даже мне не поверите?

Помощник прокурора почувствовал, что попал в западню. Он смотрел своими выпученными глазами на парламентария и гадал, какие сюрпризы тот ему приготовил. Он уже не сомневался, что влип в плохую историю, хотя и не знал пока, с какой стороны его подстерегает опасность.

— Как человеку, как частному лицу я готов вам поверить, даже готов с вами согласиться, но как представитель правосудия я обязан основывать свои суждения на фактах. На бесспорных, проверенных фактах.

— На таких, которые дали вам основание арестовать Гермеса Корсини и подвергнуть его унизительному допросу? — с иронией в голосе уточнил Армандо.

— Именно так. За всю свою жизнь я ни разу не арестовал невиновного. Если я давал санкцию на арест, значит, у меня были на то веские основания.

Теперь Чезена наконец понял: депутат намекает, что Корсини слишком важная птица, ему не по зубам. Но правда на его стороне, и он будет отстаивать ее до конца, даже если придется поплатиться за свою принципиальность карьерой. К тому же у него в руках бесспорные доказательства вины этого знаменитого хирурга, чего ему бояться?

Странно, что до сих пор нет Дианы. А если она вообще не придет? Если этот самонадеянный депутат что-то пронюхал про его отношения с младшей сестрой американской фотомодели? Впрочем, даже это не основание для паники. Интимная сторона жизни — это личное дело каждого.

— Я всегда восхищаюсь людьми, которые твердо отстаивают свои принципы, — словно подслушав его мысли, сказал Армандо и сделал небольшой глоток. — Говорят, что правда всегда торжествует, но, к сожалению, это не так.

Скорей бы уж он открыл перед ним свои карты. Помощник прокурора чувствовал, что его нервы напряжены до предела.

— Ваша мать была обречена. Она все равно бы умерла, — вдруг тихо сказал Армандо.

Чезена застыл, пораженный тем, что депутат знает о тайной боли, которая много лет жила в его сердце.

— Ее никто уже не мог спасти, — словно издалека донесся до него голос Дзани. — Поверьте, врачи сделали все, что было в их силах. Ваша ненависть к людям в белых халатах несправедлива. Вы смешиваете два понятия — месть и правосудие.

Когда-то люди верили священникам и от них ждали милости, успокоения, отпущения грехов, вечной жизни. Потом на смену жрецам веры пришли врачи и стали в своих стерильных, сверкающих белизной храмах решать человеческие судьбы, по собственному усмотрению даруя или отнимая жизнь. Чезена не мог без содрогания вспоминать жестокую агонию своей бедной матери, он был уверен, что врачи убили ее: лечили от артроза, а рак проглядели!

— Я вижу, вам все обо мне известно, — сказал помощник прокурора, став белым, как полотно.

— Может быть, и не все, но о ваших любовных похождениях у меня есть кое-какая информация.

— Вот вы и добрались до шантажа, — презрительно скривив свои тонкие дрожащие губы, заметил Чезена.

— Нет, уважаемый Чезена, на этот раз вы ошибаетесь. Мы добрались до того места, откуда открывается выход.

Помощник прокурора резко наклонился вперед и прошептал, глядя прямо в глаза Армандо:

— Вы меня не остановите!

— Одобряю вашу решимость, — ответил ему Армандо, — но хочу предостеречь: по-моему, вы совершаете ошибку, которая может стоить вам карьеры и погубить ваше незапятнанное имя.

— Вы даром теряете время, депутат Дзани, — с пафосом сказал Чезена.

— Еще несколько слов, прокурор. Представьте себе, что некто засвидетельствует, что вы силой овладели малолетней сестренкой Дианы Браун. Служитель закона, подозреваемый в изнасиловании несовершеннолетней, — это позорное грязное преступление или нет, как вам кажется?

— Вы не имеете права! — помощник прокурора буквально задохнулся от злости. — Мои отношения с…

— Ваши сексуальные отношения с пятнадцатилетней девочкой уголовно наказуемы, — холодно произнес Армандо.

— Но с моей стороны не было никакого насилия! Она пошла на это добровольно.

— Если не считать активного посредничества старшей сестры, заинтересованной в таком влиятельном покровителе, как помощник прокурора Амилькаре Чезена, — уточнил Армандо. — Картина, прямо сказать, неприглядная, и если об этих фактах узнает ваше начальство, вряд ли оно будет заинтересовано в дальнейшем сотрудничестве с вами. Я уже не говорю о моральном, так сказать, облике — он выходит за всякие рамки, но представьте себе на минуту: два человека подтвердят под присягой, будто ваши сексуальные отношения с несовершеннолетней девушкой носили насильственный характер. Как вы отнесетесь к таким неопровержимым доказательствам?

— Но я невиновен!

— А ваши коллеги вам не поверят на слово и признают вас виновным. Как вы признаете виновным Гермеса Корсини, хотя я убежден, что суд с вами не согласится и восстановит его честное имя. Не смею вас больше задерживать.

Армандо встал во весь рост и, глядя сверху вниз на подавленного помощника прокурора, добавил:

— Лучше подумайте, как освободить Корсини. Если вы этого не сделаете, то почувствуете на собственной шкуре, что значит быть несправедливо обвиненным.

Лицо Армандо выражало гнев и решительность. В глазах помощника прокурора появилась безнадежная покорность.

— Не думаю, что это будет легко, — не желая признавать своего поражения, пробормотал он.

— Арестовать Гермеса Корсини было, наверное, тоже не так уж легко, однако вам удалось преодолеть все преграды.

— Сделаю все, что в моих силах, — ответил наконец помощник прокурора. Его сопротивление было сломлено.

— Я ни минуты в этом не сомневаюсь, — сухо ответил Армандо и твердой походкой направился в вестибюль, где его дожидался телохранитель.

Десять минут спустя Армандо Дзани позвонил Джулии и пообещал ей, что очень скоро Гермес вернется домой.

Глава 3

Гермес обнял Джулию, и ей захотелось стать маленькой-маленькой, чтобы спрятаться в его объятиях. Для нее он остался таким же, как и прежде, — самым сильным, самым знающим, лучшим из лучших.

Они не виделись всего несколько дней, но эти несколько дней перевернули жизнь Гермеса. Опозоренный несправедливым арестом, наручниками, допросом, пребыванием в тюремной камере, он благодаря репортерам и журналистам превратился в преступника, лишился своей репутации. Блестящий хирург, спасший жизнь многим людям, талантливый ученый, боровшийся с раком, он был отстранен от своей должности и до суда не имел права заниматься профессиональной деятельностью.