Эдгар По. Сумрачный гений

Сумеречное состояние, в котором Э. По пребывал в конце августа, никуда не делось и в сентябре. Хотя можно предположить, что случались и периоды «просветления» — ведь он как-то исполнял свои обязанности, переписывался, общался.

11 сентября По, явно пребывая в отчаянии от своего состояния, пишет Кеннеди:

«Уважаемый сэр!

Я получил вчера письмо от доктора Миллера, в котором он сообщает, что вы уже в городе (Балтиморе. — А. Т.). Спешу тем не менее написать вам, — чтобы выразить в письме то, что всегда находил невозможным сказать словами, — глубокую благодарность за постоянную и деятельную помощь, которую вы мне оказывали, и вашу доброту. Ваше влияние побудило мистера Уайта предоставить мне место в редакции журнала в качестве его помощника с жалованьем 520 долларов в год. Мое новое положение вполне меня устраивает, и по многим причинам, — но, увы, теперь ничто, кажется, не может принести мне ни радости, ни даже самого малого удовлетворения. Прошу простить меня, уважаемый сэр, если письмо это покажется вам слишком бессвязным. Чувства мои сейчас поистине достойны жалости. Я переживаю такой глубокий упадок духа, какого никогда не знал прежде. Мои усилия побороть одолевающую меня меланхолию тщетны. Вы поверите мне,

если я скажу, что по-прежнему чувствую себя несчастным, несмотря на значительное улучшение обстоятельств моей жизни. Я говорю, что вы мне поверите, по той простой причине, что человек, пишущий ради эффекта, не станет писать так. Сердце мое распахнуто перед вами — читайте в нем, если оно заслуживает быть прочтенным. Я страдаю — и не знаю почему. Утешьте меня, ибо вы можете. Но поторопитесь, иначе будет поздно. Ответьте мне немедля. Уверьте меня в том, что жить стоит, что жить нужно, и вы докажете мне свою дружбу. Убедите меня поступать благоразумно. Я не хочу, чтобы вы сочли все, что я пишу вам сейчас, шуткой — о, горе мне! Ибо я чувствую, что слова мои бессвязны, — но я превозмогу свой недуг. Вы не можете не видеть, что я испытываю упадок духа, который погубит меня, если продлится долго. Напишите же мне, и поскорее. Вразумите меня. Ваши слова будут иметь для меня больший вес, чем чьи-либо еще, ибо вы были мне другом, когда никто другой не был. Не откажите, — если вам дорог ваш будущий душевный покой.

Э. А. По».

Как, должно быть, удивило и испугало это письмо покровителя. И он тотчас ответил. Правда, по письму Кеннеди можно понять, что он — человек здравомыслящий и совершенно адекватный — не понимал состояния поэта, но увидел в его послании лишь свидетельство меланхолии, пусть и очень глубокой:

«Мой дорогой По, — мне грустно видеть вас в столь плачевном состоянии, о коем ваше письмо свидетельствует. Это странно, что как раз в то время, когда все вас хвалят и когда Судьба начала вам улыбаться, вы становитесь жертвой злодейских духов уныния. Связано это, однако, с вашим возрастом и складом характера. Но будьте уверены — немного решимости, и вы сможете повергнуть врага навсегда. Вставайте пораньше, живите полно и свободно, водите дружбу с людьми веселого нрава, и я не сомневаюсь, что скоро вы сможете послать к дьяволу все ваши тревоги. Несомненно, отныне вы будете преуспевать на стезе литературы и умножите не только собственные жизненные блага, но и писательскую известность, которая — мне доставляет большое удовольствие сообщить это вам — повсеместно растет. Кстати, не могли бы вы написать несколько забавных пьесок — на манер французских водевилей? Если вы захотите (я думаю, вы легко сможете это), то их можно было бы неплохо пристроить, продав нью-йоркским антрепренерам. Мне хотелось, чтобы вы подумали над этим предложением».

Едва ли По мог «подумать над предложением». Его терзали одиночество, отчаяние и мысли о самоубийстве. Он пил, чтобы преодолеть это состояние. Но от вина становилось только хуже. А потом — в один не самый прекрасный день — в редакции объявился мистер Уайт. Его новый помощник справлялся со своими обязанностями, но на него жаловались (видимо, сотрудники), утверждая, что «когда он выпьет, с ним совершенно невозможно иметь дела».

Мы не знаем, когда точно и в каких выражениях был произведен «разбор полетов», но, судя по всему, это случилось едва ли позднее десятых чисел сентября. Потому что уже 22 сентября Эдгар По совершенно определенно был в Балтиморе: этой датой помечена брачная лицензия, разрешавшая ему взять в жены Вирджинию Клемм.

В многочисленных биографиях поэта история его женитьбы расцвечена множеством живописных подробностей. Нет смысла воспроизводить даже некоторые из них, поскольку факты (а также отсутствие объективных свидетельств), к сожалению, их не подтверждают. Мы можем только предположить, что по возвращении По в дом на Эмити-стрит произошло решительное объяснение между ним и Клеммами. Очевидным результатом этого объяснения стал отказ тетушки и племянницы от переезда в семью Нельсона По. Очевидно, тогда же кузену «Эдди» была обещана и рука Вирджинии. Выправка лицензии Эдгаром По вовсе не означала скорой (а тем более немедленной) брачной церемонии, как полагали иные биографы поэта. Не было не только апокрифического тайного венчания, но, скорее всего, не было и официального обручения — разве что По, придававший большое значение символам и ритуалам, по собственному почину купил кольцо и надел его на палец своей кузине. Оформление брачной лицензии, вероятно, из той же области — символов и ритуалов. Беспокойно-мнительному ипохондрику По очень важно было знать, что никаких формальных препятствий к браку с кузиной не существует.

Нашего современника, вероятно, удивит, что лицензия была выдана на брак с девушкой (да какой там девушкой — девочкой!) тринадцати лет. Но времена были совсем иные. Случалось, замуж выходили и в тринадцать, и даже в двенадцать лет. В связи с этим вспомним хотя бы бабушку и матушку нашего героя — в тринадцать обе были замужними особами.

Как бы там ни было, все, что произошло с Эдгаром По в Балтиморе, оказало на него целебное, преображающее воздействие. Приступ закончился, унося с собой паническое состояние и мысли о самоубийстве. Болезнь отступила. К нему вернулась способность адекватно воспринимать действительность. Естественным следствием этого стало письмо поэта в Ричмонд, Т. Уайту, с просьбой взять его обратно.

К сожалению, письмо это не сохранилось, и мы можем только гадать, какие объяснения, обещания, резоны и аргументы представил наш герой своему недавнему работодателю. Вполне возможно, что не обошлось и без заступничества покровителя — Дж. Кеннеди. Вероятно, что и он написал Уайту, обещая, что ничего подобного впредь не случится.

29 сентября Уайт ответил своему помощнику:

«Ричмонд, 29 сентября 1835 года.

Дорогой Эдгар!

Если бы только в моих силах было излить все, что я чувствую, языком, каковым я желал бы владеть для подобного случая! Этого мне не дано, и потому удовольствуюсь тем, что скажу все попросту, как умею.

В искренности всех ваших обещаний я вполне уверен. Но есть у меня опасение, Эдгар, что, ступив на эти улицы снова, вы забудете о своих зароках и опять станете употреблять хмельное — и так до тех пор, пока оно совсем не отнимет рассудок. Положитесь на собственные силы и не пропадете! Уповайте на помощь Создателя и тогда обретете спасение.

Как горько мне было расставаться с вами — никто, кроме меня, не измерит этого. Я был привязан к вам — и до сих пор — и с удовольствием бы сказал „возвращайтесь“, если бы не предполагал тот недалекий час, когда придется расстаться вновь.

Если бы вы поселились у меня в семье или сняли квартиру в любом другом семействе, где алкоголь под запретом, я думаю, была бы надежда. Но если вы пойдете в таверну или в любое другое место, где подают спиртное, вы в опасности. Я говорю это, исходя из опыта.

У вас блестящие таланты, Эдгар, и надо добиться, чтобы и их, и вас самого уважали. Научитесь уважать себя и очень скоро увидите, что вас уважают и другие. Распрощайтесь с бутылкой и с собутыльниками — навсегда!

Скажите мне, что вы можете и желаете это сделать, дайте мне знать, что твердо решено никогда больше не уступать соблазну.

На тот случай, если вы снова приедете в Ричмонд и снова станете моим помощником, между нами должно быть ясно оговорено, что я буду считать себя свободным от всяких обязательств с той минуты, когда вновь увижу вас пьяным.

Ни один человек, пьющий до завтрака, не может считать себя в безопасности. Ни один из тех, кто так поступает, не ведет дела как должно.

Я ваш настоящий друг,

Т. У. Уайт».

С последним утверждением По, вероятно, мог бы поспорить: ведь ему неоднократно удавалось «совмещать несовместимое» — в том числе и за столом в редакции «Мессенджера». Но, с другой стороны, он, конечно, не мог не оценить сердечности письма своего патрона. От себя добавим: видимо, совсем нелегко было справляться Уайту с журналом единолично.

Скорее всего, Э. По ответил. И нашел слова, убедившие работодателя, что на этот раз все будет по-другому. Тем более что возвращался он уже не один, а в сопровождении тетушки и Вирджинии. Жить они будут вместе. Таким образом, было кому теперь оберегать его от соблазна.

Так в октябре 1835 года Эдгар По вновь оказался в Ричмонде.

Семейство обосновалось в пансионе некой миссис Яррингтон на углу Двенадцатой и Банковской улиц. Это было «приличное» заведение. Они заняли две комнаты, и вместе «со столом» выходило девять долларов в неделю. Эдгар По зарабатывал, напомним, пятнадцать. Миссис Клемм доходов не имела. Так что выходило совсем в обрез.

20 октября По вновь приступил к исполнению своих обязанностей в редакции «Мессенджера». Положение его не изменилось: он продолжал оставаться только «помощником». Возможно, между ним и Уайтом состоялся разговор о «замещении вакантной должности». Скорее всего, он обсуждался последним и с членами Виргинского исторического и философского общества. В письме от 24 октября Л. Майнор, обладавший большим влиянием на Уайта, настоятельно рекомендовал тому: «Вы можете представить имя мистера По среди тех, кто ведет журнал, но остерегайтесь упоминать его в качестве редактора» [175] . Трудно сказать, чем было вызвано это предостережение. Скорее всего, предубеждением со стороны «виргинцев» к По. И дело, вероятно, заключалось не только в несовпадении вкусов, но и в «ненадежности» нашего героя.

175

Цит. по: Quinn A. H. Edgar Allan Poe. A Critical Biography. Baltimore; L., 1998. P. 230.

Октябрьский и ноябрьский номера «Мессенджера» не вышли. Причиной была объявлена болезнь мистера Уайта. На самом деле болел не Уайт — тяжело заболела его жена (и вскоре болезнь сведет ее в могилу). Но ему и в самом деле недосуг было готовить очередные номера, не мог (по известным причинам) делать этого и По. Но теперь он с энергией взялся разгребать образовавшиеся завалы и готовить декабрьский номер.

Кроме объемного (почти в сорок страниц!) обзора новинок литературы в декабрьском номере он поместил и свои тексты: рассказ «Рукопись, найденная в бутылке» и фрагмент под названием «Сцены из неопубликованной драмы». В декабре он опубликовал три сцены, в январе — еще две. Очевидно, что трагедия, впоследствии названная поэтом «Полициан», к тому времени была уже сочинена, но По ограничился публикацией лишь пяти сцен из одиннадцати.

Интересно, несмотря на «экзотический» сюжет (действие трагедии развивается в Италии), в основу трагедии легла реальная история, произошедшая в Америке в 1825–1826 годах. В городке Фрэнкпорт, штат Кентукки, обитал некий Соломон Шарп. Подвизался он адвокатом, был человеком состоятельным и изрядным ловеласом. Среди его жертв оказалась и некая Энн Кук. Она не простила Шарпа. Через некоторое время она вышла замуж за некоего мистера Бокампа, но перед свадьбой открыла ему тайну и отдала свою руку с условием, что тот поможет ей отомстить. После свадьбы молодой муж под каким-то предлогом вызвал соблазнителя на дуэль, но тот уклонился. Через некоторое время Бокамп подкараулил Шарпа и убил его. Убийцу арестовали, в ходе следствия всплыла вся предыстория, в тюрьму заключили и супругу. Суд признал обоих виновными, и они решили вместе свести счеты с жизнью. У женщины задуманное получилось, а супруга постигла неудача — его спасли. Но только для того, чтобы по приговору суда вскоре повесить. История эта широко освещалась в прессе, сюжет использовали многие американские литераторы. Почти одновременно с По свою трагедию «Конрад и Адора, или Смерть Алонцо» сочинил Т. Чиверс [176] ; в 1837 году история легла в основу трагедии некой Шарлотты Барнз «Октавия Брагалди» (тогда же ее поставили в одном из нью-йоркских театров, а затем перенесли и на британскую сцену); в 1840-м стала отправной точкой романа Ч. Ф. Хоффмана; в 1842 году сюжет использовал У. Г. Симмз; эксплуатировали его и позднее — в 1850-е годы.

176

Томас Холи Чиверс (1809–1858) — американский поэт, прозаик и драматург, врач и ученый-естествоиспытатель. В 1840-е годы приятельствовал с Э. По, активно переписывался с ним. Сохранилось около трех десятков их писем друг другу.

Мы можем только гадать, почему Э. По не опубликовал в «Мессенджере» свою трагедию целиком, а позднее и вообще забросил ее (она так и не была ни издана, ни поставлена на сцене при жизни поэта, да и опубликовали ее впервые только в 1923 году). Скорее всего, будучи явным перфекционистом, он не был удовлетворен текстом и планировал улучшить его, но так и не собрался.

«Полициан» — одна из немногих по-настоящему оригинальных работ, созданных в ричмондский период. По публиковал много своих художественных текстов в журнале (два-три в каждом номере), но то были главным образом уже прежде напечатанные работы — стихотворения и рассказы. Причина заключалась в том, что редакционная работа отнимала практически все время, почти не оставляя досуга для сочинительства.