Единственная любовь королевы

Барон Штокмар, который почитал своим долгом знать, что происходит при дворе, был обеспокоен излишней, на его взгляд, чувствительностью королевы по отношению к лорду Мельбурну.

Он никогда не одобрял чуть ли не фанатической преданности королевы ее премьер-министру, но тому было некоторое оправдание из-за положения, которое прежде занимал Мельбурн. Теперь же он свой пост оставил, однако с королевой продолжал вести себя так, как будто все еще находился у власти.

Люди болтают всякое, сказал себе Штокмар, а куда это годится?

Он как раз гостил в доме друга, когда об этом зашла речь, и кто-то сказал, что, вне всякого сомнения, королева и ее бывший премьер-министр продолжают ежедневно переписываться — так-де сказала миссис Нортон (а разве не лорд Мельбурн был ее доверенным лицом, когда Джордж Нортон пытался развестись с нею?).

Штокмар обдумал этот разговор и вскоре нашел случай навестить сэра Роберта Пиля. Поздравил нового премьер-министра с приходом к власти, которая досталась ему относительно легко.

— Я рад, что королева примирилась с моим назначением, — сказал сэр Роберт и тут же добавил с ироничной улыбкой: — По крайней мере более, чем я смел надеяться при данных обстоятельствах.

Штокмар, который умел иногда представить себя этаким прямодушным тевтонцем, сказал:

— И все-таки продолжающаяся каждодневная переписка Ее Величества с лордом Мельбурном не может вас радовать.

— Королева была слишком молода во время вступления на престол, а Мельбурн обладает внешностью и манерами, которые так нравятся юным девушкам. Неудивительно, что она привязана к нему.

— Странами управляют не внешность и не манеры, — ответил Штокмар.

— Согласен, — ответил Пиль, — но личная дружба королевы с кем бы ни было меня не касается, другое дело, если бы я обнаружил, что королева получает от него советы по государственным делам, тогда я бы без промедления подал бы в отставку.

Штокмар согласился, что это единственно правильный курс действий, и, будучи уверен, что отдаление лорда Мельбурна от королевы еще более усилит позиции при ней Альберта, решил действовать.

Получив письмо Штокмара, лорд Мельбурн страшно разозлился.

— Черт бы его побрал! — вскричал он. — Может ли нормальный человек это вынести! Кто он такой, этот немец, всюду сующий свой старый нос? Немцы! Терпеть их не могу! И надо же было королеве выйти замуж за немца!

Он вдруг принялся над собой смеяться. Разумеется, лучше перестать писать королеве. Разумеется, это не этично. Но что он мог поделать! В течение четырех лет она заполняла его жизнь. Все его мысли были только о том, как направить ее, как ее развлечь. И ей он тоже был не безразличен: она горько плакала, когда им пришлось проститься.

Дурак, дурак! Давно шестьдесят стукнуло, а он безоглядно влюблен в двадцатидвухлетнюю девушку, королеву, которая замужем за молодым немецким принцем, да к тому же безумно любит мужа.

Он желал им счастья. Он помог им обрести счастье и, как дурак, цеплялся за эту переписку, потому что это было все, что у него осталось.

Каждый день он ждал ее писем. Он дорожил ее любезными замечаниями. Он часто с любовью смотрел на маленький талисман — брелок для ключей, который она ему подарила. «Он принесет вам удачу, — сказала она тогда. — Вы же знаете, я беспокоюсь о вашем здоровье». Затем последовали рисунки, которые она сделала сама. Она подарила их ему, потому что знала: он будет дорожить тем, что дорого и ей.

Да, если письма от нее перестанут приходить, ему конец. Она всегда будет вспоминать о нем с нежностью, однако он больше не будет играть никакой роли в ее жизни. Но ведь так и должно быть. Это было ясно с самого начала.

Когда пришел Штокмар, лорд Мельбурн был, как всегда, обходителен и ироничен. — Ну, барон, — сказал он, — значит, моя переписка с королевой не дает вам с сэром Робертом покоя?

— Она должна прекратиться, — сказал Штокмар. — Это в высшей степени опасно.

— Не знаю, что скажет Ее Величество. Она и так корит меня за то, что я недостаточно быстро отвечаю на ее послания.

— Нужно объяснить ей, что ваша переписка ставит ее в двусмысленное положение.

— Но, дорогой Штокмар, подобным образом от королевы ничего не добьешься: переписка должна прекратиться постепенно. Уж вы положитесь на меня.

Штокмар кивнул. Он высказал то, что хотел. Остальное — дело лорда Мельбурна, а в том, что он человек чести, сомневаться не приходилось.

«Этот немец обладает влиянием при дворе, — подумал лорд Мельбурн. — Он прав, разумеется, он проницательный; и все же нет в нем остроумия, нет легкости. Что они сделают с моей славной Викторией, эти немцы — Штокмар и Альберт?»

Приближалось Рождество, и Виктория с Альбертом отправились в Виндзор, чтобы провести праздник в своем любимом месте. Королева была возбуждена и счастлива. Киска как будто перестала болеть и оказалась умненькой и забавной девочкой. «Парень», как они называли Альберта-Эдуарда, был вполне здоров и не доставлял родителям никаких хлопот. Вышел славный отдых. Погода установилась ясная и морозная, и королева с Альбертом наслаждались катанием на лошадях и прогулками в парке и в лесу.

А сколько радости принесли подарки! Альберту хотелось, чтобы Рождество в Виндзоре оказалось в точности похожим на празднества в Кобурге, когда было так весело наряжать елки. Киске очень нравились горящие свечи, даже Парень смотрел на них во все глаза. Церемония раздачи подарков и всегда-то приводила королеву в восторг, а теперь еще прибавилось удовольствие видеть маленькую Киску, нагруженную большущими праздничными пакетами, назначения которых она пока толком и не понимала.

Парень был пока слишком мал, чтобы интересовать королеву, — к младенцам Виктория никогда не питала особой симпатии, но к Киске она привязалась по-настоящему, и частенько по утрам Лецен приносила ее к родителям в кровать. Лецен и сама любила присесть на постель королевы, чтобы показать, что ребенок развивается не по дням, а по часам; но, когда в спальне оказывался Альберт, он тут же забирал у нее ребенка и поворачивался к баронессе спиной, и ей не оставалось ничего другого, кроме как уйти — разумеется, скрепя сердце.

Виктория чувствовала неприязнь, которую эти двое уже открыто выказывали друг к другу, и порой она довольно сильно раздражалась то на баронессу, то на Альберта.

Но Рождество — счастливое время, оно обошлось без ссор и обид, а от предновогоднего бала она вообще получила огромное удовольствие: в полночь, когда начали бить часы, музыка смолкла, а после двенадцатого удара фанфары возвестили о наступлении Нового года.

Она стояла в этот миг с Альбертом, который крепко сжимал ее руку. Она видела слезы у него на глазах и понимала, что он невольно вспоминает о таких же праздниках в Германии.