Эдуард Лимонов

«— Вы наверняка были знакомы и с кем-то из диссидентов?

— У меня были довольно близкие отношения с Володей Гершуни, который советскую власть ненавидел. Мне оставили ключи от квартирки на Власовом переулке в центре Москвы, на первом этаже, и просили, чтобы я его пускал на ночь. Там были две крошечные комнаты, внизу был угольный склад, это школа, бывшего директора школы квартирка. Я ему оставлял окно открытым, и он ночами по крыше угольного склада в окно входил, и мы с ним беседовали на разные темы. Он мне приносил “В круге первом”, отпечатанный на машинке, “Мои показания” Марченко… Ругались страшно.

— Вы защищали советскую власть?

— Да, но тем не менее как-то меня вот эта блатная романтика оппозиционная задела. Я не даю оценки, но все это как-то действовало».

Владимир Гершуни был к тому времени уже ветераном диссидентского движения. Поэт и правозащитник, племянник легендарного главы боевой организации партии эсеров Григория Гершуни, он впервые был арестован еще в 19 лет по обвинению в создании подпольного молодежного кружка, провел четыре года в лагере. В 1960-е помогал в составлении «Архипелага ГУЛАГ» и распространении самиздата. Впоследствии два раза был признан невменяемым и на длительные сроки заключался в психиатрические лечебницы. Там, чтобы не свихнуться окончательно, он писал палиндромы — фразы, читаемые одинаково справа налево. «Для здорового человека, надолго помещенного в желтый дом, составление перевертней — лучший способ спастись от сумасшествия, — утверждал он. — Эти упражнения, интеллектуальные, почти как шахматы, и азартные, почти как карты, до отказа заполняют досуг, стерилизуют сознание от всего, что могло бы ему повредить».

При чтении Марченко у Эдуарда вызвала протест сцена, где заключенный в лагерной санчасти отрезает свой член и бросает к ногам врача. «Не верю!» — говорил он Гершуни.

Предметом дискуссий в 1968 году у них служил и ввод советских войск в Чехословакию, который Лимонов защищал, а Гершуни называл вторжением. Любопытно, что ранее, во время поездки в Харьков, он спорил о том же с отцом. Только тогда Эдуард защищал Пражскую весну, а опытный советский офицер объяснял, что СССР нельзя давать слабину после вторжения американцев во Вьетнам. В итоге он сына переубедил.

Гершуни был классическим левым либералом, как и большинство тогдашних диссидентов. Вообще диссидентское движение в 1950-е годы зарождалось как марксистское, ведь советские люди воспитывались в принципах марксизма и имели весьма смутные представления об идеологических альтернативах этому учению. Однако «Капитал» был доступен всем, и пытливый читатель сразу замечал резкое расхождение его модели социалистического государства и той, что была реализована в СССР. Так появились истинные марксисты-ленинцы, ругавшие официоз за предательство идеалов отцов-основателей. Постепенно движение стало эволюционировать в сторону либерализма; события в Чехословакии и появление «Хроники текущих событий» отражали именно этот период.

Уже во времена распада СССР, как утверждали знакомые Гершуни, он нещадно ругал Лимонова за патриотическую публицистику конца 1980-х. Сам же Эдуард отмечал, что, при всей противоположности взглядов, Владимир подействовал на него в плане бунтарства, бесстрашия и радикализма и что, возможно, противостояние с властями ельцинской и путинской России связано с тем, что «Володькина закваска во мне бродит».

Итак, зафиксируем, что диссидентом Лимонов никогда не был, хотя в его круге общения в Москве таковые встречались и на него повлияли.

А возвращаясь к теме «диссидентства наоборот», надо отметить, что среди советских инакомыслящих встречались самые разные люди: были и русские националисты, и маоисты, и даже люди, называвшие себя национал-большевиками.

К примеру, так называемая «группа Фетисова», созданная в середине 1950-х годов в Институте комплексных транспортных проблем молодыми учеными Михаилом Антоновым и Александром Фетисовым. Они понимали национал-большевизм как необходимость «совершенствования советской власти в интересах русского народа», выступали против критики культа личности Сталина (Фетисов в знак протеста против решений XX съезда вышел из КПСС в 1956 году), а также утверждали, что экономика СССР является «недостаточно советской, недостаточно социалистической», рабочий класс мало привлекается к ее управлению. В работе «Построение коммунизма и проблемы транспорта» Антонов писал о том, что достичь этой цели можно куда быстрее, чем предусматривает ревизионистская хрущевская программа. Не были фетисовцы чужды и идеям дезурбанизма — то есть расселения больших городов и создания принципиальной иной среды обитания для человека нового общества. Что касается национального вопроса, то Карла Маркса, который был для членов группы абсолютным авторитетом в области экономики, они считали при этом русофобом, а одной из главных проблем СССР называли засилье «инородческого элемента» во властных структурах.

В интервью автору в 2000 году Михаил Антонов утверждал: «Я — советский, русский, православный человек, ни я, ни Фетисов никогда не выступали против советской власти, как это делали диссиденты». Действительно, во время процесса над Андреем Синявским и Юрием Даниэлем, которых диссидентская тусовка активно защищала, Фетисов утверждал, что их нужно расстрелять.

Однако карающая длань советской власти вскоре коснулась и самих членов группы. В 1968 году, когда идейный базис был разработан, ее члены перешли к действию и распространили по почтовым ящикам в московских домах 650 листовок, обвинявших советскую верхушку в перерождении и призывавших выходить из партии. После этого четверо фетисовцев, включая самого основателя движения, были арестованы, осуждены по статье 58.2 и — в соответствии с модным тогда способом наказания, примененным и к Гершуни, — признаны невменяемыми и рассажены по спецпсихбольницам.

Эпизод № 3. Карлос.

«— Есть точка зрения, что Советский Союз брежневских времен был достаточно скучным государством, с придавленной общественной и интеллектуальной жизнью, тоскливым партийным официозом, отсутствием свободных коммуникаций с другим миром…

— Это смотря для кого. Если люди были робкими обывателями, то, конечно, для них было скучно. Я питался такой средой художников, поэтов. Я нашел этих людей и в Харькове, все-таки провинциальном городе, и в Москве. Очень много, тысячи людей, которые составляли то, что сейчас называют тусовка. На сегодняшний день оказалось, что я был знаком с лучшими художниками России, ныне культовыми фигурами, как какой-нибудь Венедикт Ершов. Скучной жизнь была для обывателя, а для того, кто был смелее, — вовсе не была.

У меня были еще в СССР в друзьях западные социалисты, в частности, секретарем австрийского посольства работала Лиз Ульвари, которая позднее издала в Швейцарии книгу “Свобода есть свобода”. Она была прогрессивная молодая девка в круглых очочках, худая как спичка, курила привезенный из Афганистана гашиш, вот она была настоящая социалистка. Еще ряд был у нее друзей. И вот они как раз капали мне на мозги и говорили: “Эдвард, вы не понимаете, что живете в социалистической стране и тут множество преимуществ” и прочее».

Одним из популярных у тусовки мест неожиданно стало посольство Венесуэлы. Почти 20 лет дипотношения между Москвой и Каракасом были разорваны, и посол Бурелли Ривас был первым дипломатом, после долгого перерыва прибывшим в СССР. Интеллектуал, поэт, знаток русского языка и литературы, он развил в Москве бурную деятельность — общался со всеми, от подпольных художников до старообрядцев, устраивал в посольстве вечеринки и дарил понравившимся женщинам (включая супругу режиссера Георгия Данелия Галину) вино целыми ящиками. Насколько известно, кроме этого он помогал передавать на Запад рукописи и полотна по неофициальным каналам. Все это кончилось тем, что в 1976 году по просьбе советского руководства его отозвали на родину.

В общем, жизнь в посольстве била ключом, и Эдуард со своей новой девушкой, первой московской красавицей Еленой, которая ушла к нему от мужа — художника-графика Виктора Щапова, — регулярно бывал у гостеприимного Риваса. Там-то он и познакомился с будущим знаменитым террористом и легендой мирового левого движения Ильичом Рамиресом Санчесом, он же Карлос, он же Шакал.

Ильич был венесуэльским гражданином. Рожденный в Каракасе в 1949 году, он, как можно догадаться, получил имя в честь вождя Октябрьской революции (двух его братьев отец — убежденный марксист — назвал соответственно Владимиром и Лениным). С подростковых лет он участвовал в коммунистических манифестациях и беспорядках, а в 1968-м добился зачисления сына в Московский университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Два года Карлос провел в СССР. Во время учебы он познакомился с активистами Народного фронта освобождения Палестины, куда вскоре и отправился, начав восхождение к мировой славе.