Ее словами. Женская автобиография. 1845–1969
Шрифт:
Название книги Ванды Икус-Роте «Солнце родины: Моя юность на высотах Хунсрюк» (1921) раскрывает региональную направленность этого сочинения, снабженного красочными иллюстрациями. Это мемуары, в которых главное внимание уделяется изложению «того, как обстояли дела» в деревне детства автора на рубеже 1870–1880 годов. О самой писательнице в книге почти ничего нет. Она рассказывает о некоторых подвигах «детей» (она была одной из пяти детей пастора), но едва ли упоминает что-то личное, не говоря уже об автопортрете. Икус-Роте пишет более трезво и скрупулезно, чем Ройшле 22 , с большим количеством подробной информации, но тем не менее ее текст – это позолоченные воспоминания. Она идиллически описывает холмы, среди которых выросла, придавая своему детству сходство с раем. Как и Ройшле, она подчеркивает преимущества сельской жизни над городской. Она периодически останавливается, чтобы посетовать на разницу между тогда и сейчас и погоревать об утраченных холмах ее детства.
22
Ibid.
Немецкая принцесса Мария Каролина Баттенберг (принцесса Эрбах-Шёнбергская) – старшая дочь принца Александра Гессен-Дармштадтского и его морганатической супруги Юлии фон Гауке, получившей титул принцессы Баттенбергской, – опубликовала первый том своих мемуаров в 1921 году, когда ей было под семьдесят лет. Мемуары принцессы под названием «Решающие годы. 1859–1866–1870. Из детства и юности» охватывают ее жизнь до замужества в возрасте восемнадцати лет. Резко отвечая близким, убеждавшим ее написать о ее насыщенной событиями
23
Erbach-Schonberg M. Prinzessin von Battenberg, Entscheidende Jahre: 1859–1866–1870: Aus meiner Kindheit und Madchenzeit. Braunschweig, 1921. S. 3.
24
Ibid. S. 260.
25
Ibid. S. 3.
26
Ibid. S. 64.
Появившаяся в 1927 году книга Агнес Хардер «Маленький город: из моего детства» (1927) – еще одна работа-воспоминание. Она охватывает годы, когда автор жила со своей семьей в «маленьком городе» Восточной Пруссии, где ее отец был судьей. Отправной момент мемуаров – восьмилетие Хардер, а финальная точка – поступление в близлежащую школу-интернат. Мемуары состоят из ее воспоминаний о том, что происходило в обществе и ее семье. Завораживающие обилием и точностью деталей, они несколько тенденциозны в своем посыле. Хардер сообщает, что по моральным соображениям она хотела изобразить простую, превосходную немецкую жизнь прошлых лет. Она пишет: «Я рассказываю здесь об этом так подробно, потому что это дает картину жизни тех времен, когда Германия еще не разбогатела, но была спокойна и довольна собой» 27 . Как и другие немецкие женщины, писавшие в послевоенные годы мемуары о детстве, она восхваляет деревенскую жизнь. Известно, что Хардер сочувствовала Народному движению * . В 1933 году, когда к власти пришел Адольф Гитлер, она была в рядах тех писателей, что присягнули ему на верность. В своих детских мемуарах она выражает прогерманские и антипольские настроения, но, что интересно, хорошо отзывается о евреях. Говоря о своих школьных товарищах-евреях, она замечает: «В те дни люди еще не были антисемитами» 28 . В конце она рассказывает личную историю о полученном от родителей сокрушительном, но формирующем моральном уроке, повлекшем за собой суровое наказание за то, что можно было бы посчитать простительным неповиновением: посещение дома во время семестра в школе-интернате. Мать отказалась принять ее и сразу отправила обратно в школу. Но эта личная история является неотъемлемой частью картины полноценного, морально здорового общества Восточной Пруссии 1870-х годов. Она с восхищением цитирует категорический императив Иммануила Канта и считает себя его наследницей.
27
Harder A. Die kleine Stadt: Aus meinen Kindertagen. Konigsberg, 1927. S. 43.
*
Volkische Bewegung, фёлькише – движение, распространенное в Германии конца XIX – начала XX века, отличительными чертами которого была идеология радикального этнического национализма доминирующего населения. – Примеч. пер.
28
Ibid. S. 21.
Полумемуары. 1935
К середине 1930-х годов, вместе с авторами автобиографий, ставшими смелее и обратившимися к психологии, мемуаристки начали рассказывать больше личных историй. Появляются тексты, которые можно охарактеризовать как «полумемуары». Такие работы оправдывают себя как картины времени, места, людей или семьи, но наряду с этим имеют значительную субъективную составляющую. Автор упоминает собственные реакции, а также нередко описывает ранние воспоминания, характер, образование. 1935 год был урожайным в плане полумемуаров. Вышло пять таких работ: одна – немецкой писательницы Ины Зайдель, две – англичанок Элеоноры Акланд и Элеоноры Фарджон, одна – канадской писательницы Нелли МакКланг, и еще одна – американки Хелен Вудворд. Эти авторы следуют по стопам семейной/социальной истории Молли Хьюз, но, в отличие от нее, они описывают и себя.
Мотивы Зайдель, Акланд и Фарджон глубоко личные, семейные, книга МакКланг – замечательная история семьи первопроходцев, а у Вудворд – еврейская иммигрантская история. Однако никто из них не пишет только для семьи, как это делала Лунт, все они рассчитывают на более широкую читательскую аудиторию. Каждая прилагает немалые усилия, чтобы создать произведение, которое может заинтересовать публику, и каждая, спонтанно и независимо друг от друга, приходит к рецепту переплетения социальной и семейной истории с личной. Впоследствии эта «полумемуарная» формула приживется и вытеснит модель «простых мемуаров». Помимо того факта, что каждая из авторов позволяет себе проявиться как личности в контексте социальной и семейной истории, все эти работы солидны и содержательны. Короче говоря, консервативны. То есть они не претендуют на психоаналитичность, новаторство или «современность». В них встречаются юмористические моменты, но главная их цель – не развлечение.
Младшая из авторов, поэтесса и романистка Ина Зайдель, написала самое короткое произведение. Для «Моего детства и юности» (1935) она выбрала традиционную хронологическую форму, начав рассказ со своих предков и родителей и закончив собственной помолвкой в возрасте двадцати лет. Основная цель книги – почтить память ее отца, врача, которого клевета коллег довела до самоубийства, когда Зайдель было десять лет. Она раскрывает некоторые личные подробности, например о том, как смерть отца привила ей стойкий страх перед надвигающейся катастрофой. Или она подчеркивает, что любила поэзию, писала стихи сама, была заядлой читательницей. Но в основном Зайдель привлекает читателя богатыми описаниями мест, где она жила: спокойный буржуазный Брауншвейг, в котором она выросла, быстро развивающийся университетский город Марбург и богемный квартал Швабинг в Мюнхене, где она провела свои подростковые годы. Как и многие другие авторы, чье детство пришлось на конец XIX века и которые вспоминают о нем в межвоенные годы, Зайдель обращается к теме религии, которая для детей ее поколения стала проблематичной. Она отмечает, что мир ее детства был пропитан верой, что религиозными были и ее родители, хотя и не принадлежали к церкви. В этой непринужденной домашней атмосфере она много лет думала о Боге как о женщине. Позже, будучи ученицей частной женской школы,
она должна была ходить в церковь и, непривычная к службам, считала их скучными. В 1933 году Зайдель была в рядах писателей, присягнувших Гитлеру.Книга «Прощай настоящее: два детства» Элеоноры Акланд была опубликована посмертно. Во вступлении Г. М. Тревельяна читателям сообщается, что Элеонора Акланд была «женщиной, которая в первую очередь интересовалась общественными и домашними делами» 29 . Акланд, как и ее будущий муж, родилась в английской семье из высшего сословия. Урожденная Элеонора Кроппер, она была внучкой члена парламента от либералов и вышла замуж за известного политика-либерала. Она рассказывает две отдельные истории: историю своего детства в Уэстморленде и историю детства своей дочери в Девоне. «Эллен» – траурная часть книги, написанная вскоре после смерти одиннадцатилетней Эллен в результате несчастного случая и напечатанная в частном порядке для друзей за девять лет до публикации воспоминаний. В официальное издание вошла также история детства самой Элеоноры, озаглавленная «Милли» – так автор называет себя-ребенка. Свою историю писательница создавала для публикации и закончила работу над ней незадолго до смерти.
29
Acland E. M. Good-Bye for the Present: The Story of Two Childhoods. New York, 1935. P. 15–16.
«Милли» охватывает период с 1878 по 1888 год, от рождения автора до ее десятилетия. Повествование следует двум уже знакомым нам стандартам. Первый известен по книге Фрэнсис Ходжсон Бернетт «Та, кого я знала лучше всех: воспоминание о разуме ребенка». Акланд также пишет о себе-ребенке в третьем лице (рассказчица здесь – «я», а малышка «Милли» – «она»). Как и Бернетт, она устанавливает дистанцию между знающей взрослой рассказчицей и наивным детским «я» и принимает несколько лукавый и покровительственный тон по отношению к себе-ребенку. Как и Бернетт, она организует книгу тематически, проявляет интерес к ранним воспоминаниям и обращает на них внимание читателей, упрекает свою няню в глупости и делает замечания о социальных классах. Она берет определенные темы, знакомые нам по Бернетт, – темы, ставшие топосами жанра: игрушки, чтение и нравственное воспитание. Себя она презентует как пытливую девочку с изобретательным умом, с ранних лет любящую читать. Однако личного в автобиографии Акланд куда меньше, чем у Бернетт, как меньше в ней и психологического анализа. Вместо этого книга рисует подробные картины эпохи (то есть викторианского периода) и того, каково было в те дни расти в семье высшего класса в Уэстморленде. Второй стандарт – повествование от лица «мы», широко представленное в английских и американских автобиографиях детства. Чаще всего Акланд говорит о Милли в компании младших брата и сестры. В своем стремлении передать картину жизни в былые времена эта детская автобиография похожа на работы Ларком и Гэнди (тоже написанные от лица «мы»).
Внимание Акланд к памяти показывает, как, начиная с довоенного периода, развивалась мысль в этом направлении. «Камера-обскура» и проекционное изображение – ее метафора для памяти. Если Бернетт подчеркивает то, что она «может» помнить, Акланд отмечает, что память непостоянна и капризна: «Также нельзя догадаться, почему этот подсознательный фактор, управляющий затвором на крышке прошлого и пропускающий луч памяти, позволяет этому лучу скользить лишь по нескольким из этих давних поступков и мыслей и оставляет остальные, безусловное большинство, в полной темноте, как если бы они никогда не существовали» 30 . В этих замечаниях о памяти пока нет признаков влияния психоанализа. Акланд не говорит о ложных воспоминаниях или о том, что память меняется со временем. Ее рассуждения ближе к Марселю Прусту, чем к Зигмунду Фрейду. Она затрагивает понятие триггеров, ставшее известным благодаря Прусту * , утверждая, что некоторые вещи – например, подснежники или пение дрозда – вызывают у нее «двойные» (with a double sense) чувственные переживания 31 : она как бы одновременно воспринимает их сейчас и так, как она воспринимала их когда-то «детским разумом». Как и Пруст, Акланд следует романтической традиции приписывать особую, решающую эмоциональную ценность именно детским воспоминаниям. Писательница утверждает, что они (в той мере, в которой она может их восстановить) являются более подлинными, чем подростковые, которые, по ее мнению, исказило самосознание.
30
Ibid.
*
«Феномен Пруста» – неофициальный термин, означающий способность запаха, выступающего в роли триггера, запускать бессознательный процесс воспоминания. – Примеч. пер.
31
Ibid. P. 23.
Как и Зайдель, Акланд пишет о своих отношениях с религией. Религия была важной темой для родившейся в 1824 году Люси Ларком. Она оставалась таковой и для родившейся в 1843 году Кэролайн Криви, которая, как и Ларком, была «дочерью пуритан» Новой Англии. Но набожность стала снижаться: Корнелия Грей Лунт, родившаяся в том же году, что и Криви, но выросшая в Чикаго, в своем дневнике жалуется на скучные воскресные церковные проповеди в школе-интернате в Новой Англии, куда ее отправили в возрасте двенадцати лет. По словам Джона Бернетта, в Англии посещаемость церквей снижалась на протяжении всего XIX столетия, но в середине века примерно половина взрослого населения ходила в церковь. Это означает, что почти каждый ребенок викторианской эпохи так или иначе сталкивался с институциональной религией 32 . Главы Акланд о религии призваны показать, как со времен ее родителей ослабевало религиозное образование. В их жизни, пишет Акланд, религия все еще была «определяющим фактором» 33 . Так, ее воспитали в англиканской церкви. Она была обязана заучивать молитвы и ходить в церковь. Но Акланд выросла в эпоху, когда философия и открытия ставили под сомнение основы религии. Молитвы и религиозное учение перестали быть органической частью образования. Показательно, что детские книги о сотворении мира, которые ей давали, были написаны двумя поколениями ранее. Подобно Хьюз и Зайдель, Акланд находила церковь скучной, а молитвы неоднозначными.
32
Destiny Obscure: Autobiographies of Childhood, Education and Family from the 1820s to the 1920s / Ed. J. Burnett. London, 1982. P. 36.
33
Acland E. M. Good-Bye for the Present. P. 161.
Не будучи профессиональной писательницей, Акланд, кажется, упаковывает в свои полумемуары все, что хотела сказать, заимствуя у предыдущих авторов стили и приемы, которые соответствуют ее целям. Другие непрофессиональные – да и некоторые профессиональные – авторы межвоенных лет, такие как Лунт, оставили подобные «мешковатые» произведения. Одна из них – детская писательница Элеонора Фарджон. Фарджон пишет в последовательной, самобытной, живой манере, и ей есть что сказать. Ее полумемуары «Детская девяностых» (1935) – семейная история с большим количеством фотографий. В 1959 году Фарджон отмечает, что она писала «для того, чтобы сохранить для себя и своих братьев как можно более полную запись общего детства» 34 . Читатель, предвкушающий автобиографию от лица «мы», не будет разочарован, но это далеко не все. Мы видим и личность самой Элеоноры (Нелли). В частности, во втором разделе книги, озаглавленном «Первый план», автор убедительно и откровенно рисует автопортрет в детстве и отрочестве. Из пяти полумемуаров, вышедших в 1935 году, произведение Фарджон ближе всех к модели воспоминаний-исповеди, а также, безусловно, его можно назвать самым эмоциональным и ностальгическим. Фарджон пишет историю своей семьи в романной манере и называет себя то «я», то «ты», то «она» – помимо, конечно же, «мы», когда она говорит о сплоченной группе из четырех детей.
34
Farjeon E. A Nursery in the Nineties. London, 1960. P. 529.