Ее словами. Женская автобиография. 1845–1969
Шрифт:
Деланд, признанная писательница из Бостона, автор романов, коротких рассказов и стихов, обратилась к истории детства в возрасте семидесяти лет. Хотя она не заявляет о том прямо, очевидно, у нее была определенная цель: на примере собственного детского «я» исследовать психологию ребенка и, в частности, связь между ранним опытом, памятью и языком. В соответствии с этой повесткой разработаны структура и способ подачи. Деланд размещает на фронтисписе фотографию Мэгги (то есть свою) в возрасте шести лет и начинает повествование с рассуждения о детских снимках. Через описание своего фотоальбома она знакомит читателя со старшими членами семьи. Такое начало не просто вводит нас в курс дела, но и подчеркивает удаленность ее субъекта от настоящего. Автор уверяет, что она, Маргарет, знает девочку Мэгги только благодаря историям, которые слышала о ней. Она не отождествляет себя с ней. Отсюда и название книги.
Но как тогда она может рассказать нам что-нибудь о Мэгги? Фотография Мэгги вызывает воспоминания, «пузырьками, поднимающимися из этого колодца Истины, моего Бессознательного» 111 . Настаивая на существовании ментальных глубин и задаваясь вопросами о самоидентификации, Деланд дает понять,
111
Wade Deland M. If This Be I, As I Suppose It Be. New York, 1935. P. 6.
Я признаю, что она эгоистична, хладнокровна, ей свойственна веселая жестокость, в ней нет любви и ни крупицы юмора. Я могу описать ее в трех словах: она не привлекательна. Что меня больше всего в ней интересует, так это то, что она, как правило, логична 112 .
Ее репрезентация себя-ребенка (и всех детей заодно) как дикарки, лишенной каких-либо лучших качеств и высших целей, которые человек обретает под влиянием цивилизации, очень хорошо согласуется с идеями психоанализа.
112
Ibid. P. 7.
Хотя Деланд преимущественно интересуют психологические аспекты, и она время от времени использует термины психоанализа, ее подход к субъекту не свойственен классическому психоанализу. Она неимоверно погружена в тему памяти, но она теоретизирует ее в манере, несовместимой с психоанализом. У Маргарет есть воспоминания, но у шестилетней Мэгги также есть воспоминания, которые она «дает» своей пожилой жизнеописательнице. У Мэгги также, кажется, есть воспоминания о вещах, которые она воспринимала не сознательно, – бессознательные воспоминания, к которым Маргарет может подключиться. Деланд была членом двух психических обществ и интересовалась оккультизмом. Ее концепция бессознательного может по меньшей мере частично быть следствием этих двух увлечений * .
*
Джеймс Хамфри III отмечает, что «миссис Деланд была членом Бостонского общества психических исследований и Английского общества психических исследований».
Еще больше, чем работа памяти, Деланд интересует взаимодействие раннего опыта и овладения языком. Эта направленность очевидна в том, как новаторски она структурирует повествование. Главы организованы тематически. Пять глав называются: «Война, патриотизм и любовь», «Закон, справедливость и сострадание», «Честь, смерть и правда», «Страх, сплетни и дикость» и «Бог, тщеславие и природа». Деланд рассказывает, как Мэгги услышала, поняла и отреагировала на эти понятия, и как они определяли ее мышление и поведение. Психологическая драма столкновения языка с опытом у Мэгги происходила с четырех до десяти лет, и повествование держится между этими конечными точками, а наиболее важным становится возраст шести-семи лет. Так, «любовь» – слово, которое все постоянно используют, – Мэгги тоже часто употребляет, хоть и является хладнокровным существом, которое на самом деле никого не любит. «Война» звучит для ребенка очень позитивно, так как все хвалят ее, когда она ведет себя как «патриотически настроенная малышка» – так будет продолжаться до тех пор, пока не будет убит муж ее кузины. «Сострадание» вдохновляет ее основать больницу, в которой она некоторое время лечит двух гусениц. «Смерть» – это понятие, которое подбирается все ближе и ближе, начиная с кончины дедушки, когда ей было четыре года, и заканчивая тем, что в десять лет она заболела ревматоидным артритом и поняла, что тоже может умереть. Идея о том, что слова формируют понимание мира у ребенка, звучит устрашающе, как теории о «тюрьме языка», которые позже доминировали в структурализме и постструктурализме и были известны во времена Деланд благодаря теориям Эдуарда Сепира и Бенджамина Ли Уорфа. Но Деланд исследует отношения между словами и мыслью эмпирически и, казалось бы, не предрешая, что из них первично. Она замечает, что у Мэгги был свой первый опыт Природы независимо от слов, показывая, что она не догматически привержена идее, что слова предшествуют чувствам.
Если сочинение Деланд уникально, то же самое можно сказать и о произведении Марии Васер. Она сообщает читателям, что будет смотреть внутрь себя, а не анализировать внешние факты своей биографии. Васер была исключительно хорошо образована для женщины своей эпохи. Третья, самая младшая дочь в семье врачей, до одиннадцати лет она обучалась на дому в швейцарской деревне. В 1902 году она получила докторскую степень по истории и литературе в Берне, а затем стала редактором культурного журнала и писательницей. Как в начале, так и в конце своей длинной книги она заявляет, что теперь, в старости, в ожидании смерти, которая и правда скоро заберет ее, она может исследовать прошлое так же, как она может исследовать пейзаж вокруг – возможно, метафорического – нынешнего дома, «чердачной комнаты». Более того, «луч памяти» 113 находит и освещает именно те моменты, события и ситуации ее жизни, которые в ретроспективе оказались наиболее значимыми. Она считает, что память возвращает ей то, что важно для нее лично. Воспоминания, о которых она пишет, в основном эмоциональные. Все это созвучно с современной теорией памяти – сиюминутные проблемы диктуют, что и как мы помним, эмоциональные события запоминаются лучше – хотя ясность и точность, которые
Васер приписывает своей памяти, сегодня бы поставили под сомнение. Васер последовательно пишет, что память освещает прошлое ярким светом. Помимо этого, однако, Васер объявляет, что ее воспоминания наполнят жизнь смыслом. Образы, которые «луч памяти» делает яркими, она называет «картинками, полными смысла». Эти важные события инициировали модели подобных переживаний, которые повторялись на протяжении всей ее жизни и, следовательно, являются ключами к ее (жизни) пониманию. Она называет жизнь «винтовой лестницей» 114 : мы продолжаем идти по кругу, но каждый раз на виток выше.113
Waser M. Sinnbild des Lebens. Frauenfeld, 1963. P. 124.
114
Ibid. P. 170.
Поскольку она считает, что человеческие судьбы в некоторой степени схожи, она надеется, что ее «Символы» и другим людям дадут ключ к пониманию их жизней.
Каждое из воспоминаний, о которых рассказывает Васер, оставило след в ее биографии и раскрыло некоторую истину. Ее ранние воспоминания о детстве – одни из самых волнующих. Первое связано с пробуждением от солнечного света и пережитой в этот момент радостью. Она говорит, что в ее дальнейшей жизни свет, радость и пробуждение будут связаны. Следующее воспоминание: она сидит на коленях у матери, прижавшись к ее груди. Внезапно кто-то ворвался, нарушив их уединение. Этот опыт тоже является парадигматическим для многих последующих: счастье и безопасность внезапно жестоко прерываются кем-то или чем-то вторгающимся. В другом воспоминании на ее кровати появляется желтая птица – канарейка. Ее семья говорит, что раз птичка прилетела к ней, она теперь ее. Но оказывается, что канарейка принадлежит соседу, поэтому приходится ее вернуть. Но – сюрприз – владелец делает ей подарок. Так она поняла, что плохое может обернуться хорошим – то, во что она верила всю дальнейшую жизнь. Позднее канарейка заболела и умерла, несмотря на бесстрашный поступок, совершенный девочкой в попытке спасти жизнь пташки. Так, героиня понимает, что печаль не всегда превращается в радость, что есть силы, с которыми человек не может тягаться. Вскоре семья переезжает в новый дом, пытаясь вырваться из неудач, – опыт, который она часто повторяет.
Вынужденная заботиться о своем непредсказуемом отце, измученным и переутомленным врачебной практикой и склонным к агрессивному поведению, во время каникул, проведенных вместе, она открывает в себе способность к материнской заботе. Это помогло ей перестать бояться мужчин – навык, важный для ее дальнейшей жизни, потому что из-за своей деятельности она будет вращаться исключительно в мужских кругах.
На протяжении всего текста Васер утверждает, что она следует за «лучом памяти», который ведет ее от воспоминания к воспоминанию и из главы в главу она продолжает отмечать различные «Символы». Хотя чем дальше, тем все больше книга напоминает обычную автобиографию, хоть и одну из самых психологически насыщенных из когда-либо написанных. Васер движется сквозь годы своего детства и юности примерно до восемнадцати лет в хронологическом порядке и пишет многочисленные портреты членов семьи, учителей и друзей. Так, например, появляется Мэйбл Додж Лухан. Эти портреты демонстрируют великолепную психологическую проницательность автора. Они, как правило, полны эмпатии. В отличие от Лухан, Васер редко язвит. Тем ярче выделяется единственное исключение: Васер выражает крайнее презрение к заведению для девочек, которое она посещала до перехода в мужскую гимназию. По ее мнению, девочки в подобных местах могут стать только мелкими приспособленками, как и мальчики в исключительно мужских становятся грубиянами. Она выступает за совместное образование.
В межвоенные годы, ставшие периодом потрясений, важные изменения произошли и в жизни женщин. Усилия довоенного феминизма были частично реализованы в избирательном праве для женщин. Появился новый, эмансипированный образ женщины. Нора Берк, британская писательница, родившаяся в 1907 году, в 1955 году торжествует, говоря о годах своего взросления:
Солнце взошло для нас. Оковы спадали с женщин по всему миру. Мое поколение стало первыми женщинами, которые могли сами себя обеспечить. Свобода и независимость, которую мы сейчас принимаем как должное, были завоеваны только в этом веке. Я, вероятно, была одной из последних, чьи юбки становились длиннее с каждым годом 115 .
115
Burke N. Jungle Child. New York, 1955. P. 145.
Было бы некоторым преувеличением сказать, что до 1920-х ни одна женщина не зарабатывала себе на жизнь, но до Первой мировой войны это было гораздо более необычным для девочки из семьи среднего класса. Начиная с межвоенных лет, у женщин было меньше сомнений о том, чтобы писать и публиковать произведения, в том числе произведения о собственной жизни. Бунтарки из среднего класса, которые зарабатывали себе на жизнь и делали карьеры, присоединились к женщинам из привилегированных слоев общества, имевших больше свободного времени и мотивов для написания автобиографий. В эти два десятилетия количество детских автобиографий, изданных женщинами, резко возросло, как и процент женщин по сравнению с авторами-мужчинами.
Существует предположение, что репрессивный политический климат во Франции оказал сдерживающее влияние на женское автобиографическое письмо. Но англоязычные произведения процветали. Показательно, что все большее число женщин, прежде всего в англоязычных странах, не стеснялись писать автобиографические произведения, предназначенные для публикации. Они принимали разнообразные формы, от обычных мемуаров до смелых личных высказываний. Работы на немецком языке следовали аналогичным маршрутом. В первые послевоенные годы доминировали мемуары, но в 1930-е немецкоязычные писательницы вкладывали в свои работы все больше личного и психологического, как и их англоязычные коллеги. Приход Гитлера к власти в 1933 году сильно ограничил спектр работ, которые могли быть опубликованы. В зависимости от того, кем была писательница, даже автор автобиографии детства могла столкнуться с отказом издательства – мы видим это на примере Эмми Балль-Хеннингс.