Ее словами. Женская автобиография. 1845–1969

Послевоенный период ознаменовался появлением нового типа автобиографии детства: автобиография насилия. Тема виктимизации сама по себе не была новой. Она восходит к истокам жанра. В середине XIX века, как мы видели, Элайза Фарнхэм писала в «Моих ранних днях» о «тете», которая удочерила ее и подвергала издевательствам. Атенаис Мишле в «Воспоминаниях ребенка» писала о том, как она была нелюбимым ребенком в многодетной семье, как ее не любила мать. У Анжелы из «Автобиографии ребенка» Ханны Линч было подобное детство. Суть этой, вероятно, отчасти вымышленной книги – виктимизация девушки. Главная героиня Анжела изображается как жертва, которая постоянно подвергается наказаниям, включая физическое насилие. До нее история сироты, подверженной физическому насилию, была представлена в бестселлере Шарлотты Бронте «Джейн Эйр». Стоит отметить также выдающийся случай Гертруды Бизли, чья автобиография «Мои первые тридцать лет» (1925) разоблачает ненавистную ей семью, включая сексуальное насилие со стороны ее старших братьев. Начиная с «Истории корнуолльской бродяжки» (1954), однако, мы начинаем видеть подлинные автобиографии детства, написанные женщинами, подвергшимися физическому или сексуализированному насилию со стороны взрослых и написавших автобиографии, чтобы рассказать об этом.

Послевоенный период также принес детские автобиографии женщин, вышедших из социально неблагополучной среды и желавших рассказать, каково было расти в этих условиях. Поскольку социально неустроенные дети чаще подвергаются насилию, между этими двумя типами автобиографий есть пересечения. В целом мотивом таких работ является разоблачение тяжелых условий. Но, как мы увидим, жертвы насилия иногда чувствуют себя виноватыми в случившемся, поэтому желание облегчить душу также может выступать мотивом к написанию.

Автобиографии насилия

Дочь родителей, которые сами выросли в богатых семьях, американская писательница и романистка Мэри МакКарти познала трудные времена после того, как ее мать и отец умерли во время эпидемии «испанки» в 1919 году. Вместе с другими детьми она подверглась физическому и эмоциональному насилию со стороны опекунов, назначенных их богатыми дедушкой и бабушкой МакКарти в Миннеаполисе. Старшие родственники отправили Мэри и ее троих младших братьев в удаленное поместье и платили паре бедных родственников за уход за детьми. В течение пяти лет, пока родители матери из Сиэтла не спасли ее, Мэри вместе со своими братьями испытали на себе печальную участь заброшенных детей-сирот, подвергавшихся насилию. Мэри страдала больше, чем братья. С ее точки зрения, это происходило не потому, что она была девочкой, а потому, что она была умной, – мысль, по ее словам, невыносимая для ее миннеаполисских родственников.

МакКарти отомстила за насилие, опубликовав в New Yorker пару рассказов – «Тот крестьянин, кто он?» (1948) и «Жестяная бабочка» (1951). В 1957 году она переиздала эти рассказы в автобиографии «Воспоминания о католическом детстве», где она рассказывает свою историю до выпускного класса в средней школе. В этой работе, которую комментаторы классифицируют как событийное повествование, МакКарти антологизировала семь из ранее опубликованных рассказов, немного изменив их, и добавила восьмой. Она снабдила книгу предисловием «К читателю», набранным курсивом, в котором она рассказала предысторию и заявила об автобиографическом характере текста, вопреки несовершенству памяти. После каждого рассказа она написала комментарии к сюжету также курсивом, анализируя текст и указывая на встречающиеся то тут, то там преувеличения и выдумки. Тем самым она вводит новый элемент того, что Изабель Дюран называет «метаавтобиографией» (комментарий к автобиографическому проекту), в жанр автобиографии детства 11 , предвосхищая подобные шаги в постмодернистских текстах, таких как «Детство» Натали Саррот (1983), где вымышленный собеседник служит примерно той же цели, что и голос МакКарти из 1957 года в «Воспоминаниях о католическом детстве». История Мэри перестает быть историей насилия, как только она переехала к бабушке и дедушке, и превращается в историю одаренной молодой бунтарки, ищущей свой путь. Но два рассказа – «Тот крестьянин, кто он?» и «Жестяная бабочка» – это истории о насилии. Они напоминают истории из «Болезни роста» (1946) Эмили Карр, поскольку также рисуют портрет жестокого человека, угнетавшего героиню в юности.

11

Duran I. From Memories of Childhood to Intellectual Memoirs, or from Mary McCarthy to Mary McCarthy // Writing Lives: American Biography and Autobiography / Ed. H. Bak, H. Krabbendam. Amsterdam, 1998. P. 89.

Тон МакКарти в этих двух историях скорее обвинительный, чем жалостливый. В своем комментарии она характеризует «Крестьянина» как «гневное обвинение в адрес власть имущих за обращение с обездоленными, единственное, до потери дыхания громкое высказывание на тему человеческого безразличия» 12 . Она начинает с того, что разоблачает свою бабушку МакКарти – «холодную, недоброжелательную, вечно спорящую старуху» 13 , упрямую, воинственную католичку, которая горячо надеется на искоренение протестантизма. В ее доме с детьми, привыкшими к веселью и угощениям, когда они жили со своими родителями, обращаются пренебрежительно, даже когда они прикованы к постели с гриппом, убившим их родителей. Осиротевших детей отправляют жить к двоюродной бабушке Маргарет и ее мужу Майерсу. Там их жизнь становится еще хуже: еда плохая, и им запрещают заводить знакомства и смотреть кино и практически не разрешают читать. На ночь их рты заклеивают клейкой лентой, чтобы они не дышали ртом. Их не приучают к спорту. Они не получают игрушек. Они могут играть только с игрушками, которые им дарят родственники из Сиэтла, когда навещают их. Мэри и один из ее братьев неоднократно сбегали, надеясь попасть в приют для сирот.

12

McCarthy M. Memories of a Catholic Girlhood. New York, 1985. P. 49.

13

Ibid. P. 33.

«Жестяная бабочка» – это прежде всего резкое обвинение Майерса, хотя его жена Маргарет, которая, как и Майерс, контролировала и наказывала детей, тоже изображена не в лучшем свете. Но, в отличие от Маргарет, Майерс – подлец. Он делает конфеты, но никогда не угощает детей. Он постоянно их бьет, с «прихотливой жестокостью» 14 . Когда Мэри выигрывает приз в конкурсе сочинений, дядя избивает ее, чтобы она не задавалась. История достигает кульминации во время инцидента, упомянутого в названии: Майерс обвиняет Мэри в краже замечательной жестяной бабочки, принадлежавшей ее младшему брату. Бабочку обнаружила Мэри в комнате под скатертью. В итоге ее безжалостно высекли, потому что девочка отказывалась признать вину. Позже Мэри узнала, что дядя Майерс подстроил доказательства против нее: ее брат видел, как дядя положил бабочку туда, где ее нашли. В своем комментарии МакКарти, которая хорошо разбиралась в психоанализе, ставит под сомнение последнее воспоминание. По сути, это – воспоминание о свидетельстве брата – могло быть создано как фрейдистское экранное воспоминание, вызванное ее желанием отомстить Майерсу. Несмотря на это, история остается обвинением Майерса.

14

Ibid. P. 65.

Мэри МакКарти обладала острым языком и литературным даром, позволяющими сравнить ее с Лухан, Баттс и Старки – другими хорошо образованными состоятельными женщинами. Писательницы, о которых пойдет речь ниже, взявшиеся за перо, вышли из гораздо менее привилегированных слоев. В их историях о насилии большее значение имело то, что они были женщинами.

Тема сексуализированного насилия над детьми со стороны взрослых впервые звучит в женских автобиографиях детства в «Истории корнуолльской бродяжки» (1954). Опубликованное под псевдонимом Эмма Смит, произведение рассказывает историю жизни девочки 1894 года рождения, брошенной в раннем детстве ее матерью-одиночкой из рабочего класса. В то время как некоторые женщины, выросшие в семьях среднего и высокого достатка, такие как Мартино, Северин, Лухан, и Старки, были больше, чем просто периодически несчастны, девочки-сироты, как Маргарит Оду, и даже те, кого оставляли на длительные периоды в школах-интернатах или с родственниками, как Э. Несбит и Патриция Линч, подвергались риску и страдали совсем иначе. В предисловии к первому изданию книги А. Л. Роуз – автор книги «Корнуолльское детство» и исследователь истории Корнуолла – пишет, что автор просто отправила ему рукопись по почте. По его словам, это заслуживает высшей похвалы. Во введении к изданию 2010 года Саймон Паркер, узнавший, что настоящее имя Эммы Смит – Мэйбл Льюис, рассказывает другую историю. Он пишет о том, как разыскал Роуза:

«Куча неграмотного мусора» – вот как описал корнуолльский академик и историк А. Л. Роуз пачку грубых страниц, которую принесла ему однажды одетая в потрепанную одежду женщина лет шестидесяти с шарфом на голове 15 .

Роуз сказал Паркеру, что ему пришлось переписать книгу. Роуз, по словам Паркера, даже воскликнул: «Она была сумасшедшей дрянью. Я знаю все о дряни. Женщина была безграмотной. Мусор» 16 .

Тот факт, что Роуз переписал текст Льюис, представляет большой интерес. Попытки отделить историю Льюис от того, что из нее сделал Роуз, – это гадание на кофейной гуще, но факт переработки, вероятно, объясняет, почему книга отлита по определенному образцу. Возможно, именно оксфордский ученый Роуз, а не Мэйбл Льюис, которая большую часть жизни проработала прачкой, придал форму «куче неграмотного мусора». Автобиография детства рабочего класса принимает многие из условностей жанра, характерных для книг женщин среднего и высшего класса, как, например, извинения и воспроизведение ранних воспоминаний. Роуз, который опубликовал собственную автобиографию детства, возможно, счел разумным включить в книгу Льюис классические жанровые условности. В тексте есть удивительные литературные отголоски. Можно легко представить, что это заслуга Роуза, который в своем предисловии пишет, что текст напомнил ему «Джейн Эйр». В частности, серия авантюрных злоключений превращается во что-то вроде романа воспитания. Сюжеты романов воспитания распространены в мужских автобиографиях, но в женских автобиографиях детства той эпохи они чрезвычайно редки. Таким образом, сюжет книги с его счастливым концом вызывает подозрения и, возможно, принадлежит Роузу, а не Льюис.

15

Emma Smith [pseud.]. A Cornish Waif’s Story. P. vii.

16

Ibid. P. viii.

История Эммы Смит рассказана от первого лица и в хронологическом порядке. Вначале рассказчица приносит извинения, объясняя, что писать ей посоветовал друг-социолог. После некоторых колебаний она решила последовать совету, потому что это была «небольшая история», демонстрирующая, как жили в прежние времена некоторые слои общества 17 . Таким образом, оправданием этой необычной личной истории служит тот факт, что она представляет социологический интерес. История доходит до момента ее написания, но начиная с замужества в 1921 году рассказчица просто упоминает основные события. Этим поздним годам посвящены едва ли две главы из шестнадцати, а вот детству до двенадцати лет отведены первые девять глав книги.

17

Ibid. P. 11.

В тексте действительно предоставлен весьма ужасающий быт бедняков из Корнуолла в начале XX века. Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что его композиция колеблется между комбинированием нескольких литературных моделей и исповедью, которой автор, похоже, жаждет. Литературные модели, которые совмещаются в книге, включают роман воспитания, разоблачения в духе Диккенса и историю со счастливым концом.

Модель романа воспитания придает этой автобиографии связность. У того, что в противном случае бы выглядело как случайная чехарда непредвиденных обстоятельств, появляется видимость истории становления с причинами и следствиями. Так, после хаотичного детства Эмма считает, что нашла свое призвание в качестве монахини, но затем, в духе Вильгельма Мейстера, решает, что она создана, чтобы быть женой и матерью – не банальный выбор для по сути сироты, чуть не ставшей проституткой.

Разоблачительный характер книги напоминает сочинения Чарльза Диккенса. В своем вступлении к изданию 2010 года Паркер сразу же ссылается на Диккенса, называя работу «возможно, самым достоверным рассказом о жестоком обращении с детьми и страданиях в позднюю викторианскую эпоху со времен „Прогулки по работному дому“ Диккенса» 18 . В самом тексте упоминается «Оливер Твист», а также в нем присутствуют параллели с диккенсовским романом относительно эксплуатации детей из работных домов, и как это подталкивает если не к откровенному криминалу, то к преступной деятельности.

18

Ibid. P. vii.